"А вы любите морковку, фройлейн" – неожиданно спросил он меня. "Морковку? – переспросила я, – да нет, пожалуй, не очень. Если мне она попадается, то я обычно режу ее кубиками или натираю на терке". "А как насчет огурцов, фройлейн?" "Они довольно безвкусные, – сказала я, – предпочитаю их маринованными". "Jа, jа, – сказал он, записывая все это в мою карту, – может быть, вам будет интересно узнать, фройлейн, что морковь и огурцы – очень мощные символы сексуальности. Они представляют собой мужской фаллический член, а у вас появляется желание или натереть его на терке, или замариновать".

– И все это время, Освальд, – сказала Ясмин, – я поглядывала на часы, а когда прошло восемь минут, сказала ему: "Пожалуйста, не насилуйте меня, доктор Фрейд, вы должны быть выше всего этого". "Не говорите глупостей, фройлейн, – сказал он, – вы опять начинаете галлюцинировать". "Вот я перед вами, – сказал он, разводя руками, – я же не причиняю вам вреда, не так ли? Я же не пытаюсь на вас наброситься".

– И в этот самый момент, Освальд, – сказала мне Ясмин, – жук сделал свое дело: его штука вдруг ожила и зашевелилась в штанах, как тросточка.

И тогда я протянула руку в обвиняющем жесте и воскликнула: "Вот и с вами то же самое, старый сатир!"

Ты бы видел его лицо, Освальд! – Жук набирал силу, Фрейд начал размахивать руками, как старый ворон, но все-таки, надо отдать ему должное, он не набросился на меня сразу же. Он держался, наверное, не меньше минуты, пытаясь все проанализировать и понять, что за чертовщина происходит. Он взглянул вниз, на свои штаны, потом посмотрел на меня, потом он стал бормотать: "Это же невероятно… это потрясающе… поверить невозможно… я должен записать… я должен записать каждый момент… где мое перо, Бога ради, где мое перо… где чернила, бумага… О, к черту бумагу! Пожалуйста, снимите платье, фройлейн, я не могу больше ждать!"

При всем при этом он вел себя достаточно прилично. После первого же взрыва, хотя жук еще продолжал действовать, он вскочил, голый побежал к столу и начал делать заметки. У него удивительной силы разум, величайшее интеллектуальное любопытство. Но он был совершенно сбит с толку, просто обалдел от того, что произошло. "Ну, теперь вы мне верите, доктор Фрейд?" – спросила я его. "Мне приходится вам верить, – воскликнул он. – Ваш случай войдет в историю. Я должен снова вас увидеть, фройлейн".

…Я получил пятьдесят первоклассных соломинок от доктора Фрейда.

В бледном осеннем солнечном свете мы покинули Вену и отправились на север, в Берлин. Война закончилась только одиннадцать месяцев назад, и город еще оставался мрачным и унылым. Но здесь жили два очень важных человека, и я был полон решимости достичь их.

Первым был мистер Альберт Эйнштейн, и в его доме на Хаберландштрассе, 9, у Ясмин состоялась приятная и вполне успешная встреча с этим потрясающим человеком.

– И как это было? – спросил я в машине.

– Он получил большое удовольствие, – ответила она.

– А ты нет?

– Пожалуй, не совсем, – призналась она. – Вся его сила в мозгу, и на тело ничего не остается. Вот что странно, скажу я тебе: люди с мозгами ведут себя совершенно не так, как артисты, когда жук начинает действовать.

– Как это?

– Интеллектуалы застывают и начинают думать. Они пытаются сообразить, что же с ними случилось и почему, А артисты принимают все как данность и окунаются с головой.

– А у Эйнштейна какая была реакция?

– Он не мог поверить, – сказала Ясмин, – и в самом деле, он что-то учуял. Он первый, кто заподозрил какое-то жульничество.

– А что он сказал?

– Он стоял, посматривал на меня из-под кустистых бровей и говорил: "Что-то подозрительно, фройлейн. Это необычная моя реакция на хорошенькую посетительницу".

– "Может быть, все зависит от того, насколько она хорошенькая?" – сказала я. "Да нет, фройлейн, не в этом дело, – возразил он. – Это обычная шоколадка, которой вы меня угостили?"

– "Совершенно нормальная, – сказала я, чуть вздрогнув, – я сама такую же съела". Жук сильно разогрел этого парня, Освальд, но, как и старик Фрейд, он вначале пытался удержаться, ходил по комнате и бормотал: "Что же со мной происходит? Это что-то совершенно ненормальное… что-то здесь не так… я никогда бы этого не допустил…" Я лежала на кушетке в соблазнительной позе и ждала, пока он ко мне подойдет. Ничего подобного, Освальд! Не меньше пяти минут, наверное, его мыслительный процесс полностью блокировал его плотское желание. Мне казалось, что я слышу, как крутятся и жужжат его мозги, пытаясь разгадать загадку. "Мистер Эйнштейн, – сказала я, – расслабьтесь". Он еще немного подумал, а потом наконец расслабился…

– Ты же имела дело с величайшим интеллектом мира. У этого человека сверхъестественные способности к логическому мышлению. Постарайся понять, что он пишет про относительность, и тебе станет ясно, что я имею в виду.

– Но если кто-нибудь сообразит, что мы вытворяем, – нам конец!

– Никто не сообразит, – успокоил я. – На свете только один Эйнштейн.

…Мы работали как заведенные. Теперь у нас шли писатели: Томас Манн, Герберт Уэллс, Артур Конан Доил, Киплинг.

– Кто следующий, Освальд? – спросила Ясмин.

– Мистер Бернард Шоу.

По дороге в Эйот Сент Лоуренс в Хертфордшире, где жил Шоу, я кое-что рассказал Ясмин об этом самодовольном литературном клоуне.

– Прежде всего, – сказал я, – он оголтелый вегетарианец. Ест только сырые овощи, фрукты и злаки, Поэтому не думаю, что он возьмет шоколадку. – А что делать? Дать ему жука в морковке? – Нет, пусть будет виноград. Купим в Лондоне хорошего винограда и скормим ему одну виноградину с порошком.

– Должно сработать, – согласилась Ясмин.

– Обязательно получится, – сказал я.

– Учти, что этот ничего с тобой не станет делать без жука.

– У него что-то не в порядке?

– Вот этого никто толком не знает.

– Он не интересуется этим благородным занятием?

– Нет, – сказал я, – его совершенно не интересует секс, он что-то вроде кастрата. Ему шестьдесят три года, в сорок два он женился, и брак представляет собой союз, основанный на товариществе и взаимопонимании. Никакого секса.

– А ты откуда знаешь?

– Я не знаю, но все так считают. Он сам признавался, что не имел никаких сексуальных приключений до двадцатидевятилетнего возраста. Его преследовали многие знаменитые женщины, но безуспешно. Миссис Пэт Кэмпбелл, великолепная актриса, сказала, что как бы он ни петушился, он остается курицей.

– Неплохо.

– Вся диета, – сказал я, – целенаправленно предназначена для усиления умственной активности. "Я считаю, – как-то написал он, – что люди, питающиеся виски и трупами, не способны сделать ничего хорошего".

Мы купили гроздь великолепного черного винограда, на северной окраине Лондона остановились на обочине и вытащили коробку с порошком.

– Дадим ему двойную дозу? – спросил я.

– Тройную, – сказала Ясмин.

– Тебе не кажется, что это опасно?

– Если все, что ты о нем сказал, правда, то ему понадобится полбанки.

– Ну хорошо, – согласился я. – Тройную так тройную. Мы выбрали виноградину в нижней части грозди, аккуратно надрезали кожицу, я выцарапал часть содержимого и поместил тройную дозу порошка, как следует затолкнув его туда булавкой.

Дом, известный как "Уголок Шоу", был большим и ничем не примечательным кирпичным строением с хорошим садом. Было уже четыре двадцать пополудни.

– Обойдешь дом с другой стороны и пойдешь в глубь сада, – сказал я, – увидишь маленький деревянный сарай с наклонной крышей. Там он работает. Наверное, он и сейчас там. Постарайся ему польстить. Скажи ему, что он не только самый великий драматург, но и величайший музыкальный критик всех времен и народов. А в общем-то не беспокойся, поддерживать разговор будет он.