Она прижимается носом — своим милым, идеальным носиком — прямо к моему. — Для кого я их ношу — не твое дело.

Я быстро забываю свое твердое решение держаться на безопасном расстоянии. Обращаться с ней не как с желанной женщиной, а как с частью расследования. Мой мозг выдает предупреждающие сигналы, пытаясь напомнить мне, что происходит, когда я перестаю быть объективным. Я чувствую слишком много вещей одновременно, когда дело касается ее, и я не знаю, как подчинить себе что-то настолько срочное.

Хуже всего то, что ей нравится моя грубая сторона. Спросил вчера по имени. В эту самую секунду она чуть ли не вынуждает меня своими остекленевшими глазами. Они приклеены к моему рту, ее пальцы очерчивают порезы на моем животе.

«Это так?» Я сильнее прижимаюсь к ее губам. Румянец. Так что мы обмениваемся вдохами в спешке. — Убери от меня этот рот, пока я снова его не трахнул.

У нее прерывистое дыхание. За ним следует дрожащий стон. И я облажался.

Я так облажался.

И я почти злюсь на то, как тщательно она меня манипулирует. Искушает меня. Я беру в руки передние лямки ее спасательного жилета и дергаю женщину на цыпочки, ее вздох омывает мои губы, и я просто смотрю на нее. Посмотри ей в глаза и попробуй понять, что, черт возьми, в ней такого особенного. Что оказывается большой ошибкой. Огромный. Потому что она даже не моргает. Она позволяет мне смотреть и не уклоняется от близости, как я всегда делала. Чтобы избежать ситуации, когда моей охране придется спуститься. Нет, она показывает мне, что не боится этого, и предлагает мне присоединиться к ней, даже когда ее пульс учащается на шее. Это только одна из вещей, которая отличает ее от других — ее уязвимое мужество — и, как я уже сказал, я облажался.

Потому что рот у нее спелый, скользкий и надутый. И я знаю, какое это удовольствие доставляет, когда она возбуждается. Я стою, яйца тяжелые, пот катится по позвоночнику. Я не смог бы удержаться от того, чтобы скользить ртом из стороны в сторону по ее более сладкому, даже если бы у меня была сила воли десяти тысяч мужчин. Со стоном из глубины моей груди я прекращаю попытки бороться с потребностью, которая просто слишком велика. Все еще глядя ей в глаза, я расстегиваю ее спасательный жилет и бросаю его в воду. Рашгард снимается и отбрасывается в сторону, оставляя снаружи ее сиськи, прикрытые нейлоновыми треугольниками. Боже, она секси. Я хочу ее. Нужна она. Без препятствий между нами, она просто растворяется во мне, мои руки копаются в ее трусиках, сжимая ягодицы и прижимая ее ко мне.

Мы погружаемся в поцелуй, когда она приземляется, ее бедра обнимают меня за талию, и облегчение от того, что она так близко, как мне нужно, отбрасывает меня на шаг назад. И мой голод вождения требует, чтобы я развязал свои шорты и закончил то, что мы начали прошлой ночью. Просто дайте ей дело прямо здесь, по колено в воде, быстро, яростно и необходимо. Но затем она мяукает у моего рта, наши языки соприкасаются, и мы погружаемся в настоящий поцелуй, такой, который мы танцевали, не доводя до конца, и мои колени… мои гребаные колени превращаются в желе.

Что здесь происходит?

Я не знаю. Я слишком занят, украв у нее столько вкусов, сколько смогу. Я жадный. Я в отчаянии. Переплетая ее губы с моими, то справа, то слева, мой язык занимает ее рот снова и снова, с одержимостью, с фамильярностью, рыча, когда ее каблуки впиваются мне в задницу, и она поднимается выше по моему телу, царапая ногтями мой скальп, мою спину. Это поцелуй более личный, более интимный, чем секс, по крайней мере любой из тех, которые у меня когда-либо были, и я физически не могу остановиться. Она такая милая. Такая захватывающая и… она соответствует чему-то во мне, как бы страшно это ни было признать. Но сейчас у меня нет времени смириться с этим. Теперь, когда ее вкус — яблоки, океанский воздух и ваниль. И ее киска скользит вверх и вниз по ноющему хребту в моих шортах, бессознательные, голодные движения, которые я подталкиваю своими тугими горстями ее задницы.

— У меня в бумажнике резинка, — хриплю я, когда мы отрываемся, втягивая в себя полные легкие воздуха. — Мы используем его, милая? Я использую его, чтобы дать тебе пощечину?»

"Да. Да." Она целует меня в челюсть, в рот, впиваясь ногтями в плечи. «Тогда, возможно, я смогу вернуться к принятию разумных решений».

Эти слова, сказанные на пилящем вдохе-выдохе, крутят мне отвертку между ребрами, хотя я прекрасно понимаю, откуда она идет, и не могу на нее злиться. Не могу представить, что злюсь на нее прямо сейчас, даже если она, черт возьми, ударит меня. Не тогда, когда она цепляется за меня, давая мне доверие, которое я не уверен, что заслужил. Я бессилен сделать что-либо, кроме как поклоняться ей. Боже, я просто хочу поклоняться ей.

Неохотно убирая одну руку с ее задницы, я засовываю руку в карман, подношу раскрытый бумажник ко рту и зубами снимаю презерватив. Не отрывая глаз от ее красивых зеленых, я бросаю свой бумажник на берег и разрываю обертку, стягивая кольцо латекса спереди моих шорт, бормоча проклятия, когда сталкиваюсь со своей скованностью. Господи, я тверд как гвоздь. Я собираюсь кончить быстро, поэтому мне нужно уделить ее клитору много внимания, чтобы довести ее до предела вместе со мной. Я ни за что не брошу эту женщину.

«Ты будешь таким большим внутри меня, не так ли? Большой и злой, — шепчет она мне в рот. Затем она наклоняется и царапает мою шею зубами, слизывая укус, и цвета… гребаные цвета взрываются у меня перед глазами. — Ты собираешься защитить меня и в то же время сделать немного больно, не так ли?

Нет слова для звука, который я издаю. Он хриплый, голодный и шокированный, и может исходить только от человека, находящегося в точке невозврата. Она убивает меня. Я не знал, что мне нравится, когда меня… хвалят. Может быть, я не знаю. Может быть, мне просто нравится это от нее. Может быть, я уже зацепился за это. Да я. — В безопасности, — хрипло бормочу я, уводя ее в тень и разрывая завязки на шортах. «Ты в такой безопасности со мной, милая, детка, я собираюсь набить тебя досыта и поцеловать, когда я закончу…»

"Помоги!"

Сначала, клянусь Богом, это говорит мой член. Он очень нуждается в некоторой помощи. Я пульсирую, уже выпуская шарики предэякулята в презерватив, эта красивая женщина выгнула спину, ожидая, когда я наполню ее, наконец наполню ее и подарю ей поездку всей ее жизни.

Но это не мой член кричит о помощи.

Это кто-то другой. Кто-то вне пещеры.

Нет.

Это кошмар. Я сплю в постели, и мне снится чертов кошмар.

"Помоги!" снова зовет голос.

А потом: «Тейлор!»

Ее глаза широко распахиваются, ноги свешиваются с моей талии, ее ступни шлепаются в воду. «Боже мой, это мой брат. Он кажется обиженным. Она машет руками, глядя вниз на свое возбужденное тело. После минутного колебания она наклоняется и обливает себя холодной водой, что — на мои деньги — совершенно не помогает делу. Потому что теперь она раскраснелась, и купальник цепляется за все, включая твердые соски. И все же она пытается вот так вырваться из пещеры.

Я обхватываю ее за талию сгибом локтя и останавливаю в воздухе.

Все еще безмолвный с худшим случаем синих шаров, которое когда-либо видело человечество, я отношу ее к рашгарду и безмолвно передаю ей. — Спасибо, — бормочет она, натягивая его через голову и шлепая на берег, выбегая на солнечный свет. Мне потребовалось дыхательное упражнение и воспоминание особенно ужасного места преступления, чтобы моя эрекция утихла, но, наконец, она теряет свою силу, и я следую за Тейлором из пещеры, натягивая рубашку и закрепляя пистолет на месте.

Все стоят вокруг Джуда на пляже, наблюдая, как Тейлор возится с ним.

Иисус. Его нога раздулась до размеров мускусной дыни.

«Медуза его достала», — сообщает мне инструктор, когда я иду к группе. "Без проблем. Один из парней уже помочился на него.

«Это был бы я», — сообщает Райан Тейлор, прежде чем оглянуться на меня, побледнеть и сделать гигантский шаг в сторону от нее.