Женщины смущенно заулыбались.

— Доброе утро, Максим Викторович, — ответили они хором.

— Ох, не любите вы нас, Максим Викторович, — сладким голосом пропела Василиса.

— Это почему же? — удивился заведующий отделением.

Василиса, прежде чем ответить, демонстративно закуталась в одеяло.

— Да сами глядите, в каком холоде мы живем.

В палате действительно царил жуткий холод. Заведующий терапевтическим отделением подошел к батарее и дотронулся до нее рукой: она грела исправно и даже чуточку обожгла его ладонь. В чем же дело? Зиму пережили, и никто не жаловался на холод. Он посмотрел на окна: они еще были утеплены.

— Странно. Ничего не понимаю. Батареи горячие, а в палате холодно. Так разве бывает? — снадеждой, что ему кто-нибудь объяснит причину, спросил Максим Викторович.

— Это вы у нас спрашиваете? — удивилась Василиса.

— Я сегодня же во всем разберусь, — заверил ее Магамединов. — Действительно, непорядок.

Магамединов подвинул стул к кровати Марии Ивановны. Сарнацкая сразу же отложила в сторонку газету и попыталась приподняться.

— Мария Ивановна, лежите, не вставайте, — успокоил ее Максим Викторович. — Посмотрел вашу карту, и вот, что вам скажу, моя хорошая. Надо бы вам еще полежать.

— Нет-нет! — запротестовала женщина.

— Да-да, не спорьте. Никак ваше давление не хочет сбиваться. Проведем-ка мы еще одно обследование, полечимся, вы, главное сохраняйте спокойствие. Никаких стрессов. Они вам противопоказаны. Договорились?

— Да, что тут выяснять, доктор, что тут обследовать? — не сдавалась Мария Ивановна. — Уж не девочка… Возраст берет свое…. А может, я все же дома долечусь, а? Дома, говорят, и родные стены помогают.

— Не спешите, Мария Ивановна, с такими умозаключениями. В ваши семнадцать с половиной лет рано еще записываться в старушки, — стал убеждать Магамединов больную.

Сарнацкая польщенно засмеялась.

— Нет, тут, думаю, не в возрасте дело, — стоял на своем Максим Викторович. — Я предполагаю, что у вас камушек двинулся. Давайте-ка мы с вами УЗИ почек сделаем, а там видно будет.

Магамединов убедил Сарнацкую полежать в больнице еще недельку, и вышел из палаты. Вернувшись к себе в кабинет, он позвонил в мастерскую:

— Николаич, это Магамединов говорит. Пришли мне человечка своего. Дело у меня к нему есть.

— Рыжов к тебе через полчаса поднимется. Устроит? — спросил начальник мастерской.

— Давай тогда уж лучше через час. А то у меня собрание.

— Как скажешь, шеф. Через час, так через час.

— Ну, все тогда, Николаич, не хворай! Созвонимся еще, — произнес Максим Викторович и положил трубку.

Дверь кабинета задрожала от трёх сильных ударов. Так всегда, прежде чем войти, стучал Погодин Петр Алексеевич.

— Входи, Погодин! И чего тебе, дурню, с утра от меня надо?

Петр Алексеевич — завхоз терапевтического отделения, главный над подушками, одеялами, простынями и прочими материальными ценностями, без которых в больнице никак нельзя — закрыл за собой двери, плюхнулся на диван и включил чайник.

— Скажи мне, о великий завхоз, чем ты стучишь в двери: головой или ногами? — поинтересовался Магамединов.

Погодин улыбнулся ослепительной улыбкой, показав два золотых зуба:

— Что с вами, Максим Викторович? Мучают слуховые галлюцинации? Я, вообще-то, вошел без стука.

Погодин взял в руки банку с растворимым кофе и насыпал, не жалея, две чайных ложки с горочкой в кружку Елены Степановны.

— А покрепче ничего нету? — шутливо спросил он.

Покрепче ему, ага. Магамединов знал, что даже «шутка эта» в форме шутки — и та может плохо закончиться. Пройденный вариант. Нет уж, батюшка, тебе только молоко можно, и то не закисшее.

— Петр Алексеевич, ты по делу или как? — сразу поменял тему заведующий терапевтическим отделением.

Петр Алексеевич Погодин был такой же высокий, как и Магамединов, если не выше. Но в отличие от сильного и упитанного Максима Викторовича, он представлял собой скелет, обтянутый кожей: щёки впалые, длинный острый подбородок, темные круги под глазами, сильно выделяющиеся вперед кости ключицы, пальцы не толще обычной шариковой ручки — типичный Кощей Бессмертный.

Погодин залил кипяток в кружку.

— Или как. Послушай, я придумал новую историю. Думаю, Стивен Кинг обзавидуется, — произнес Погодин свою банальную фразу, которой всех в больнице уже достал. Стоит объяснить, что Петр Алексеевич считал себя великим мастером жанра ужасов и, не стесняясь, говорил всем, что пишет книги-страшилки, после прочтения которых заснуть невозможно.

— О, великий и ужасный, — притворно взвыл Магамединов. — Снова ты выбрал в слушатели именно меня? И за что на этот раз мне такое счастье привалило?!

— Ты единственный, кто от меня еще не убегает, — улыбнулся завхоз.

— Погоди, я включу диктофон, потом детям своим буду давать слушать на ночь… А то мои сказки в последнее время не пользуются у них популярностью, — произнес Магамединов и открыл верхний ящик стола.

— А ты им меньше про аппендэктомию и прободение желудка рассказывай, — усмехнулся Погодин. — Тоже мне Шарль Перро со скальпелем.

Магамединов достал из ящика стола небольшой диктофон и нажал на нём кнопку.

— Валяй, рассказывай!!! — поторопил завхоза Максим Викторович. — Между прочим, я уже штук пять твоих страшилок на диктофон записал. Развлекаю всю больницу, когда на ночное дежурство остаюсь.

— Ах, развлекаешь! — горячо вскрикнул безумный писатель. — Небось, бесплатно еще? Надо бы с тебя гонорар содрать. А то ты, Викторович, потом на этих записях озолотишься. Шутка ли — сюжеты гениальных романов знаменитого Погодина в исполнении автора…

— Ближе к телу, как говорил Мопассан, — постучал пальцем по наручным часам Магамединов.

— Короче. Сюжет такой. Вечер. Почти что ночь. За окном воет ветер. Кидает горсти дождя в окно… — глаза Погодина стали какими-то мутными, он весь погрузился в свою историю. — И вот в квартиру главного героя, назовем его Тимуром, кто-то зловеще стучится.

— Головой или ногами? — подло встрял в рассказ Магамединов.

Погодин взял в руки кружку с кофе и сделал несколько глотков.

— Какая разница! В общем, зловеще стучится… Его дети бегут открывать, а он им кричит: «Стойте, надо сначала посмотреть, кто там». Тимур отталкивает детей и смотрит в глазок. Вдруг что-то острое, вроде спицы с крючком на конце, через глазок проникает внутрь, пронзает глаз, цепляется за мозг и… всего его притягивает к двери.

— Ух ты! А до этого он стоял за километр и смотрел в глазок через бинокль? — удивился Максим Викторович.

— Читай побольше книг! — искренне возмутился Петр Алексеевич. — У тебя с воображением хреново! Что за манера: спорить с автором?! Слушай дальше: дергается он в конвульсиях, прилипнув к глазку глазом, барахтается ногами, руками. Потом затихает и под действием гипноза открывает двери. Жуткая паранормальная сила толкает его прямо в грудь, он отлетает к стене, ударяется головой и кричит от боли и страха…

Погодин замолчал, сделал еще несколько глотков кофе и продолжил:

— Что ты, думаешь, происходит дальше?.. Просыпается этот Тимур ночью и понимает, что все это ему приснилось. Встает с кровати, идет в туалет. Приспичило ему, никуда от этого не денешься. По дороге в туалет он слышит, что в двери его квартиры кто-то стучит. Он подходит, смотрит в глазок, и его опять кто-то с той стороны притягивает и гипнотизирует. Он, подчиняясь гипнозу, открывает двери, и нечеловеческая сила отбрасывает его к стенке.

— О! Жуть-то какая, — округлил глаза Магамединов.

— А дальше так. Просыпается он весь в холодном поту, сердце бешено стучится. И про себя думает: ну и сон же прикольный — сон во сне! Встает, чуть ли не бежит в туалет. Ему так приспичило — жди катастрофы! По дороге слышит: кто-то стучится в двери его квартиры…

— Хорош мучить меня! — улыбнулся Магамединов, выключил диктофон и встал со стула. — Я так понимаю, твою историю можно до бесконечности рассказывать.