Почему это ее так беспокоит? Она с самого начала знала, что у них нет будущего. Не может быть будущего у представителя английской знати, сражавшегося за южан, и у дочери простого врача, брат которой защищал штаты… и был убит вот этим самым человеком, который сейчас дотрагивался до нее.

Лорен неожиданно отпрянула от него.

— Я сама, — сказала она прерывающимся шепотом.

— Лорен.

Он медленно произнес последний слог ее имени, словно не желая с ним расставаться. При мысли об этом у нее сжалось сердце.

Она обернулась к нему и осторожно коснулась его лица. Так осторожно, словно он мог разбиться или исчезнуть, если она прижмет руку сильнее. Ей хотелось знать, что он чувствует, было ли случившееся таким же катаклизмом для него, каким оно было для нее. Но нет. Он был английским лордом. Он мог выбирать — и, вероятно, выбирал — из самых прекрасных женщин.

— Лорен, — повторил он снова, обнимая ее и крепко прижимая к себе, словно стараясь ее успокоить, словно он чувствовал все ее страхи и сомнения. — Этого не должно было случиться, — сказал он. — Не сейчас!

Лорен молчала. Тихая радость покидала ее тело, оставляя вместо себя пустоту — огромное пустое пространство. Она отошла от него, подошла к дереву и прислонилась к нему, едва расслышав шум, произведенный свалившимся с ветки Сократом. Он подбежал к Адриану с таким видом, словно ждал того момента, когда хозяин будет принадлежать только ему одному.

Адриан надел брюки, но грудь его все еще была обнажена и в свете луны Лорен видела, как сильно он похудел за последние три недели. Его лицо казалось бледным, казалось, что вокруг глаз появились новые морщинки. Может быть, из-за Риджли, подумала она, из-за мысли о том, что именно потеряно для него?

Но вот он улыбнулся своей неотразимой, обаятельной улыбкой, которая так поразила ее при первой встрече.

— Ты говорила, что у нас есть немного еды?

Он не стал дожидаться ее ответа, направился к лежавшим на земле седлам и взял сверток, который она дала ему раньше. Он развязал его и нашел сыр, вяленое мясо и галеты.

— Тут не очень много, — извиняющимся тоном сказала она.

— После тюрьмы янки это просто банкет. — Словно в подтверждение своих слов он взял кусок вяленой говядины и начал медленно его жевать. Чувствовалось, что он очень голоден.

— В тюрьме было… очень плохо?

— Не очень, когда я думал о тебе.

Он встретился с нею взглядом. Губы его все еще улыбались, но в глазах опять появилась некоторая настороженность.

Он опустился на землю рядом с ней, предложив ей кусок сыру. Она отрицательно покачала головой. Еды было немного — она не рассчитывала на себя, она думала, что в это время будет уже на пути в Делавэр.

Она с болью смотрела на то, как он ест. Ей не хотелось, чтобы ее это так сильно беспокоило. Ей не хотелось чувствовать такую боль, глядя на то, как аккуратно он ел, и понимать, что он, видимо, голодал в тюрьме. Она не хотела, чтобы у нее возникало желание пробежать пальцами по его густым волосам или желание коснуться гладкой кожи его спины. Она не хотела жаждать ощущения его губ на своих губах или того утешения, которое ей давали его объятия.

Однако она все это делала, и делала с таким удовольствием, что в ее крови вновь горел огонь.

Она не хотела его любить. Она не должна была его любить. Но она его любила. Она знала это, когда встретилась с ним глазами и увидела, что они горят, когда увидела, как он улыбается, как протягивает к ней руки.