Когда нянька ушла, Ления стала постоянной компаньонкой Гудрун, прекрасной жены маркграфа, которая погрузилась в добровольное уединение и увлекла с собой Лению. Самые распоследние слуги графа считали своим долгом выбранить, поколотить Лению или нагрузить ее работой. Но долго она не собиралась это терпеть, и вскоре ей представился случай дать сдачи.

Время перевалило за полдень, хотя Ления с трудом могла определить время в темных коридорах и слепых комнатах дворца. Ее послали на главную кухню за водой, и теперь она возвращалась, злая и раздраженная особенно длинной тирадой, которой разразился ключник, выражая свое возмущение деревенскими нахлебниками. И тут она почувствовала, как чья-то рука опускается ниже ее спины. От неожиданности она выронила кувшин с теплой водой, из-за которого столько выстрадала. Сзади раздался громкий хохот.

— Придется тебе сходить за водой еще раз! — проскрипел ломающийся юношеский голос молодого пажа, который стоял за ней. Это был Шпиц, жилистый коротышка с редкими волосами (повыдирали, наверное!), бледным лицом и несоразмерно большими зубами. Он крутился вокруг Лении с того самого момента, как увидел ее одну во дворе сразу после прибытия. Все, чего он хотел от своей убогой жизни — стать следующим Брейгалем. Он был просто отвратителен, напыщен и преисполнен чувства собственной важности, каковой не было и в помине. Но все же он считал Лению привлекательной и легкой целью. Почти все женщины дворца, даже если говорить только о служанках, были недоступны для него, кроме этой симпатичной девчонки, которая не имела здесь никакого положения и, что важнее, никакой защиты.

Шпиц с вожделением смотрел на нес, и слюна капала из уголка его рта. Он схватил Лению за бедро и сжал его.

— Убери свои грязные лапы, — взревела Ления, — или так получишь, что жизнь проклянешь.

— Ну, и кто же защитит твою честь, моя маленькая коровушка? — снова засмеялся Шпиц, и его вторая рука направилась к низу ее живота.

Ления схватила пажа за руки, оторвала его от себя, а потом крепко зажала его грязную голову руками. Он потрясенно смотрел на Лению.

— Хочешь меня, да? — сладко спросила Ления и резко пригнула его голову так низко, как только смогла. Паж сложился пополам, а молочница схватила его за шею так, что он не мог шевельнуться. Она засунула его голову себе между коленей, прикрытых юбкой, и сжимала ее, пока его лицо не побагровело и он не потерял сознание. Тогда Ления выпустила его. Шпиц рухнул на пол, а она вытерла руки и пошла прочь.

Она обернулась, когда услышала, что паж приходит в себя.

— Это последний раз, когда кто-то из вас прикасается ко мне, — сказала она.

Первые недели, проведенные девушкой во дворце, показались ей месяцами. У Лении не было времени на сантименты: она знала, что жизнь в деревне была лучше жизни здесь, но ей казалось, что жизнь в городе может быть прекраснее всего на свете. К сожалению, маркграфиня решила, что Мидденхейм слишком опасен, чтобы кто-то из ее подданных исследовал его без сопровождения. А у Лении не было друзей во дворце, зато врагов хватило бы на целую жизнь, так что возможностей для развлечений у нее не было.

Однажды днем она стояла на балконе, облокотившись на перила. В который раз она смотрела на вид города, открывавшийся с этой высоты. Она вспоминала последние события и старалась забыть их, убедить себя, что ничего этого не было. С господствующей высоты она отлично видела город. Она слышала жужжание тысяч голосов, перемежаемое громкими криками многочисленных уличных торговцев. На севере города можно было разглядеть широкие улицы и бульвары. На юге и востоке улицы были более узкими, стесненными серыми стенами угрюмого лабиринта домов, путь из которого она найти бы не смогла, наверное, никогда. В некоторых местах этой мешанины строений крыши соседних домов подходили так близко друг к другу, что Ления видела только узкую полоску тьмы, которая обозначала улицу. Она могла только предполагать, что может твориться в этих темных, грязных, сокровенных местах. Она знала, что там есть воры, нищие, существа странных рас. Также она знала, что ее единственная надежда на хоть какое-то счастье в жизни неразрывно связана с побегом в этот город. Стань его частью — и сможешь стать счастливой.

Ления стояла спиной к двери балкона и не слышала звука шагов сзади. Она не знала, что не одна, пока пара крепких больших ладоней не закрыла ее глаза. Как только они заслонили свет, Ления развернулась и выбросила руку со сжатым кулаком в лицо неизвестному шутнику.

— Ления! Ой-е! — закричал Драккен. — Это же я.

— Криг! Никогда так не делай!

— Можешь быть уверена, не буду, — ответил Драккен, вытирая рукавом кровь, текущую из носа. — Челюсти Ульрика! Это казалось милой шуткой. — Он смиренно смотрел сверху вниз на маленькую, грозную и решительную женщину, которая не раз заставляла обливаться кровью его сердце, а теперь еще и лицо.

— Значит, называешь себя Волком? — хмыкнула она насмешливо. Ей нравилось видеть в глазах юноши, как его сердце тает. Но тут же, не вынеся его побитого вида и чувства своей вины, она раскаялась. — Извини, Криг. Это просто… Мне надо выбраться отсюда!

— Так давай прогуляемся по Конигсгартену.

Безопасный придворный сад, расположенный рядом с дворцом, не так уж интересовал Лению. Там она уже неоднократно была, гуляя с Драккеном. Да, конечно, он был Белым Волком, и она сама видела его мужество на поле боя. Так почему он не проявит себя столь же мужественным с ней? А он был сейчас не более дерзким, чем ведро с помоями, таким же страстным, что и ухоженный, подстриженный, мшистый Конигсгартен. Да, в этом саду были и деревья, и цветы, и трава, но все это принуждали расти там, где немногие растения захотели бы жить. Скала давала жизнь только лишайникам да скудным невысоким травам — не хватало плодородной почвы. Ления считала, что никакой природы в этом саду нет. Растения вынуждены были либо прижиться тут, либо погибнуть. Зеленым цветом этот сад был гораздо больше обязан мхам, чем траве или скрюченным деревьям, которым было некуда протянуть корни. На них росли только редкие темные листья или ломкие иголки. И все же в увядающих лепестках и клочках губчатого мха было больше непредсказуемости и свободы, чем в жизни Лении. Она ненавидела все это.

— Не сегодня, — вздохнула она. — Пойди, нос вытри — и не будь таким паинькой.

Драккен двинулся к выходу, озадаченный и обиженный.

Ления слушала, как стихают его шаги, и глядела на серое однообразие домов Мидденхейма, и вдруг резко развернулась на каблуках. Боясь, что он уже ушел, Ления позвала Драккена по имени.

— Криг? Криг! — Она увидела его раньше, чем услышала стук шагов. — Я могу пойти с тобой! — Мечта вдруг показалась ей не такой неосуществимой, и она улыбнулась Кригу. — Волк Драккен, не окажете ли вы мне честь сопроводить меня в город.

Ее улыбка снова заставила биться его сердце. Никто не запрещал ему выводить Лению за пределы дворца и прилегающих земель, хотя он знал, что госпожа маркграфиня настаивала, чтобы Ления была всегда поблизости. Так сказать, под рукой.

— Ления, — начал он, не зная, что последует за тем, как он разочарует девушку. Он заранее боялся ее реакции. В ее чертах он видел смесь раздражения и вызова, приправленную некой бравадой. Это лицо он любил, но боялся никогда не понять.

— Не говори ничего, я знаю. Госпожа маркграфиня не одобрит этого. — Последние слова она произнесла надменным, раздраженным голосом, который, по крайней мере, ей самой, казался точной копией голоса ее хозяйки. — Тогда я пойду одна! — настояла она, развернулась и скрестила руки на груди. Искусство резких и обиженных движений Ления оттачивала, общаясь с отцом. Тот поднял на ноги нескольких проворных и сильных парней, прежде чем у него появилась единственная дочка. Естественно, она быстро осознала, как использовать свои капризы для смягчения отцовского нрава. А теперь она думала, не разгадал ли ее трюк Драккен, не разглядел ли он тайного смысла за ее вспышкой раздражения. Ведь он был ее единственной надеждой выбраться из дворца.