– Да, согласился Котел. Сначала один орал. Недолго. А потом второй.

Ну, мы выбежали, а он уже висит…

– Живой? – сухо спросил Лакшин.

– Живой, – вздохнул завхоз. – Он еще «помогите» успел сказать. И откинулся.

– А как выполнялось мое распоряжение? – с металлическими нотками в голосе поинтересовался кум.

– Какое?

– На счет ночных дежурных.

– Так мы выделили. Мужика из второй.

– Ага. – грозно ощерился Игнат Федорович. – Заступить он должен был как придет, после полуночи. А сами вы все это время носа из каптерки не казали, чихнарку глушили. Так?

– Да кто ж знал, что он сразу после проверки смоется? – пробасил Глыба.

– Как после проверки? – кум сразу повернулся к бригадиру и стал буравить того взглядом.

– А мне мужики сказали. Я поспрошал. Никто его после проверки не видал.

Лакшин на секунду задумался. Интересно выходит. Значит в этот тайник можно попасть чуть ли не на глазах у всех и никто этого не заметит. И это при том, что зек практически никогда и нигде не остается один.

– Эх вы, – вздохнул Игнат Федорович, – косячные вы морды! И что теперь с вами делать? Проворонили мужика. А я предупреждал. Просил, можно сказать.

– Товарищ майор! – прозвучал сзади голос Макитры. – Мы лестницы принесли. И Поскребышев пришел.

Внезапно стало очень тихо. Кто-то наконец догадался выключить сирены.

– Снимайте. – приказал оперативник.

Прапорщики сняли кители, закатали рукава рубашек, чтобы на извозить их в крови и, приставив лестницы с разных сторон решетки, полезли наверх. Через несколько минут мертвец уже лежал на расстеленной Михаилом Яковлевичем клеенке. Все, в том числе и зеки, молча обступили труп. Зрелище это было не для слабонервных. На месте глаз у покойника зияли кровавые провалы, свернутый нос, все лицо покрывали багровые потеки.

– Эй, кыш от света! – с неожиданной энергией рявкнул Поскребышев. Дождавшись пока его распоряжение будет выполнено, военврач встал рядом с трупом на колени, расстегнул робу. Открылись залитые кровью выходные отверстия от штырей.

– А что у него в кулаке? – спросил вдруг Котел, заметив, что из-под пальцев трупа просвечивает что-то белое.

– А вы, бычары, чего тут делаете? – обратил наконец внимание на зеков прапорщик Бычара. – В отряд, мухой!

Котел и Глыба, оглядываясь, поплелись в секцию. Поскребышев же, подняв руку убитого стал рассматривать его кулак. Потом по одному, с силой, стал разгибать пальцы.

– Крепко сжал. – бурчал под нос Михаил Яковлевич. – И чего это он так вцепился?

Наконец, белый предмет был извлечен. Врач взял его двумя пальцами, развернул. Сперва Игнат Федорович увидел трусы. Но, приглядевшись, понял что они весьма необычны для мужской зоны, ибо трусики эти были явно женскими.

Труп Сапрунова унесли на вахту, а Лакшин, за неимением лучшего выхода, приказал прапорам полностью обшмонать всю жилую секцию восьмого отряда, обращая особое внимание на любые исписанные листы. Сам же Игнат Федорович вынужден был пропустить это мероприятие, отправившись на промзону, глядеть на отрубленную голову.

Ничего особо интересного там не оказалось. Третья смена, бросив работу, столпилась у гильотинных ножниц и, работяги тихо галдя, смотрели на тело, лежащее на станине. Старший прапорщик Глазьев, не обращая внимания на толпу, сидел на каком-то ящике и задумчиво курил, созерцая лежащую у его ног голову.

– Что тут произошло? – с ходу спросил Лакшин.

Вперед выступил какой-то зек:

– Осужденный Мячиков. Старший третьей смены 31-й бригады. – представился и замялся, не зная как лучше выразить словами это происшествие.

– Да говори как было! – прикрикнул Игнат Федорович, понимая, что зека можно вывести из ступора лишь наорав на него.

– Ну, это… Медник это. Сергей Петрович…

– Он же блатной с погонялом Сват. – уточнил кум. – Дальше.

– Ну, это… Он сказал, что идет в третью. А я чего? Ну, блатной, мало ли чего ему на промке надо… А мы ж, это… В другом цеху… А он, как вошли, пропал куда-то. Я и внимания не обратил. Не работать же он сюда пришел?..

– Оно и видно. – угрюмо проронил Лакшин.

– А потом слышу – орет кто-то. Страшно орет. А потом раз – и все. Тишина. И тут сирена, шухер. Говорят, зарезали. Ну, я и пришел посмотреть. А это Сват…

– Так. – кум оглядел собравшихся, – Кто на этих ножницах?

Мужики вытолкнули вперед какого-то грязнющего работягу.

– Ну, я. – озираясь и грозя кому-то кулаком признался тот.

– Как Сват туда попал?

– А я почем знаю? – пожал плечами работяга. – Я металл нарубил. Перекурить вышел. А тут вопли. Прибегаю – он тут, голова отдельно.

– Значит, никто не виноват? Он сам что ли под нож полез? – сердито спросил Игнат Федорович.

– Сам, сам! – послышался шепелявый голос. Из-за мужиков появился хромой старик. В руках он крутил лысую метлу.

– Уборщиком я тут. – объяснил зек. – Убираю, как мужики на перекур уйдут. А то когда они за станками – какая уборка?

– Ты дело говори, мухомор! – крикнул кто-то из задних рядов.

– А я и грю… – невозмутимо продолжил старик. – Мету, вижу, подходит этот к станку. Ножницам то есть. Обошел их так кругом, на педаль нажал. Они – вжик! Сработали. Ну он педаль в руки взял, сам на станину, по которой листы подают и лег. Голову под нож сунул и как завоет! А потом педаль нажал, а ножницы – вжик! И нету мужика. На запчасти пошел.

– Не врешь? – насупился майор.

– А чо мне врать? Я ж старый ужо. На меня где сядешь, там и слезешь.

– Ага, крутой мухомор! – хмыкнул кто-то из мужиков, – Как начнет своей метелкой размахивать! Как вертолет!

Зеки рассмеялись.

– Лупатый! – позвал кум.

– Да, товарищ майор. – Вскочил с насиженного места Глазьев.

– Тело – в морг и пусть продолжают работу.

– Слушаюсь. – вытянулся старший прапорщик и тут же стал командовать:

– Расходись, мужики! Кого через минуту увижу без дела – кум в шизняк закроет!

Лакшин не стал спрашивать куда подевалась злополучная педаль, с помощью которой работали на ножницах, не стал говорить, что работа таким способом грубейшее нарушение правил техники безопасности. Он не стал делать зекам замечание, что нельзя сразу всей бригадой сваливать в курилку. Все равно от этого ничего не изменилось бы. И блатной, если уж ему приказали сунуть голову под нож, все равно нашел бы способ это сделать. А в том, что это именно Крапчатый заставил Свата покончить с собой, у кума сомнений не было.