Майор отчаянно замотал головой. Что за мысли? Что за странные отговаривания самого себя? Или он уже настолько привык, что дневник совершенно мистически постоянно ускользает он него, что уже начал бояться заполучить эти зековские мемуары?

Нет, он должен довести дело до конца. Лишь так он сможет доказать и свой профессионализм, и начать, наконец, плотно контролировать происходящее.

Покинув кабинет лейтенанта Симонова, оперативник решил, пока есть время, навестить Поскребышева. Врач, хотя и был хроническим наркоманом, часто, сам того не подозревая, помогал Лакшину. У Михаила Яковлевича был весьма совеобычный взгляд на окружающее и майор иногда этим пользовался.

Врача Лакшин поймал в больничке, где тот умиротворенно беседовал с каким-то пациентом. Сквозь прозрачную дверь палаты было видно, как пациент хаотично жестикулирует, корчит рожи, пускает слюну, в общем, ведет себя именно так, как кум представлял себе поведение классического умалишенного.

Было достаточно забавно наблюдать за этим больным, но Игнат Федорович пришел сюда не для любования на психиатрических. Вздохнув, майор тихо постучал по стеклу. Поскребышев отвлекся от беседы и, глядя на оперативника, кивнул. Получив такой сигнал, кум спустился в кабинет врача где вскоре появился и сам Михаил Яковлевич.

– Поразительный случай. – Начал врач, едва появившись в дверном проеме. – Классическая параноидальная шизофрения с бредом мессианства. Представляешь, он вообразил себя пророком и ясновидящим, но в пределах нашего лагеря. Причем ничего оригинального не предрекает, стандартный джентльменский набор, разрушение всего, разверзание земли и хлябей небесных, появление сонма дьяволов женского пола, в общем локальный Армагеддон в отдельно взятой колонии. Обычно у таких больных куда более глобальные идеи.

И что удивительно, до вчерашнего вечера – никакой патологии! Жил мужиком, вкалывал как все. И вот, нате!

Поскребышев говорил, а майор вдруг осознал, что лепила как-то перенял манеру держаться своего нового больного. Михаил Яковлевич, рассказывая, тоже нелепо взмахивал руками, делал гримасы, не хватало лишь вожжей из слюны на подбородке, да драной пижамы.

– Я, наверное, тоже скоро твоим пациентом стану. – Грустно усмехнулся кум.

– Ты? – Врач выпучил глаза. – С твоими-то хром-ванадиевыми нервами?

– Видения у меня. – Сообщил Лакшин. – Галлюцинации.

– Так, погоди…

Михаил Яковлевич, порывисто вскочил и принялся рыться в личном сейфе, перебирая упаковки с ампулами и таблетками. Выбрав подходящее средство, Поскребышев бросил на оперативника нахмуренный взгляд, потом махнул рукой:

– Не боишься уколов?

– Вроде нет. – Прикинул Игнат Федорович, вспоминая при этом почему-то жирных медсестер с тупыми иголками. – Смотря, правда, куда…

– Да я не тебя буду колоть. – Усмехнулся врач. – Себя.

– А-а-а… Тогда такое я уже видел.

– Да? – Искренне изумился Михаил Яковлевич. Впрочем, все время беседы он не терял времени зря. Пока шел обмен репликами, лепила успел наполнить шприц, закатать рукав, перетянуть руку и уже нацеливался иглой на свою вену.

– Ну, с Богом.

Через минуту-другую перед Лакшиным сидел уже совершенно другой человек. Никакой расхлябанности, воплощенные внимание и сосредоточенность.

– Так. – Сухо сказал Поскребышев и откашлялся. – Теперь я готов все выслушать.

Рассказ оперативника не занял много времени. Он поведал о видении всадников, тех странных ощущениях, которые были после этого и о своих наблюдениях за простыми зеками, тоже бывшими, как считал кум, свидетелями потустороннего явления.

Когда Игнат Федорович замолчал, лепила выждал небольшую паузу, но майор прекрасно видел, что капитан медслужбы держит ее исключительно из-за того, чтобы произвести впечатление глубоких раздумий. Слова давно готовы были хлынуть всесметающим селем, следовало лишь открыть какую-то заслонку.

– Все это могло быть вызвано несколькими совершенно разными причинами. – Медленно, как паровоз только начинающий неудержимый спуск с крутой горы, проговорил Поскребышев. Но с каждой последующей фразой темп его речи возрастал и под конец Михаил Яковлевич тараторил с трудом понимаемой скороговоркой. – Начну с внутренних. Здесь я могу лишь предположить, что ты действительно сошел с ума или, выражаясь более научными терминами, подрастерял адекватность восприятия окружающего. Это, в принципе, может быть вызвано или латентным психиатрическим заболеванием, которое, по каким-то причинам вдруг резко обострилось, или это эпизодический факт твоей биографии, вызванный тоже некими причинами, и после определенного лечения все прекратится.

Причинами же могут служить хроническая усталость, длительное нервное напряжение, причем такое, которое не может найти адекватного выхода. Предположим, ты оказался посредине какой-то проблемы, которую тебе надо решить, но ты уже угрохал на нее столько времени и сил, что уже поневоле начал сомневаться, имеет ли она решение вообще. Или наоборот, ты настолько сжился с ней, что тебе на подсознательном уровне не хочется с ней расставаться и ты, опять таки подсознательно, не замечая того, пролонгируешь ее решение или, что еще хуже, закрываешь глаза на самые простые, самоочевидные пути, отыскивая бесконечные обходные маневры, создающие лишь иллюзию движения, и ни на шаг не приближающие тебя к цели. В такой ситуации мы уже можем говорить о сформировавшемся невротическом состоянии, которое вполне способно вызывать галлюцинаторные явления.

Лечение можно провести медикаментозное, разные там, седативные препараты, но, на мой взгляд, лучше всего, тебе лично, подошла бы курортотерапия. Съезди на Байкал, благо рядом, или еще куда-нибудь. Закадри девицу, навешай ей лапши на уши – все и пройдет.

Но, повторяю, это в случае, если виной этих явлений ты сам.

Возможны же еще два-три варианта. Первый – каким-то неведомым для тебя образом и способом ты употребил сильный галлюциноген. Простой психоз и психоз, вызванный такого рода средством, практически неотличимы. Тем более, что его предпосылки те же самые, что я только что тебе описывал.