Апрельское солнышко припекало затылок. Ветерок щекотал ноздри запахом жареной картошки, доносившимся из окна дома напротив. В угловом магазинчике телевизор тихонько бряцал попсой, у обочины бликовала капотом легковушка, а редкие прохожие бросали любопытные взгляды в мою сторону, заставляя невольно напрягаться.

Возле автобусной остановки топтались голуби, поклевывая семечки, которыми снисходительно делился толстый пацан лет десяти. Газон был усеян следами-звездочками от голубиных лапок. Время от времени пацан подпрыгивал, шугая наглых птиц, и его пухлые веснушчатые щеки вздрагивали, как потревоженный холодец. Пернатые взлетали, но тут же возвращались на исходные позиции и продолжали ритмично мотать головками.

Я ждал маршрутку и проклинал тот миг, когда сел подвыпивши играть в треньку с Фолленом. Старый хрыч обнес меня вчистую и потребовал в качестве компенсации метнуться за Периметр, чтобы забрать у перекупщика партию новых ПДА. Я предложил: схожу, мол, в рейд на Свалку или в Темную Долину, откуплюсь хабаром, — но Фоллен уперся рогами, словно овцебык. Ходоков, говорит, полно, а посредников свободных нет. Мне, говорит, плевать, когда ты, Минор, за пределами Зоны последний раз бывал, но товар нужен срочно…

Я машинально застегнул воротник куртки и поправил лямки рюкзака. Четыре упаковки наладонников лежали в герметичном пакете на самом дне, но вовсе не они тяготили мои плечи. Давила общая атмосфера расхлябанности и беспечности, царившая вокруг. Люди шли по тротуарам и не глядели под ноги, заворачивали за угол, понятия не имея, что их там ждет, глотали из банок лимонад, не проверив дозиметром — а вдруг фонит?

Мир вокруг презирал элементарные законы самосохранения. Причем как применительно к отдельной особи, так и в масштабах целого населенного пункта.

К примеру, меня бросала в дрожь картина сожительства в одной высотке сотен людей. Умом-то я прекрасно понимал, что это и есть нормальный способ существования в городах, но все естество требовало рассредоточить болванов — ведь вместе они гораздо уязвимее. А случись выброс, так и вообще окуклятся в своих кельях: подвалы не вместят столько народу разом.

Никак не удавалось смириться с мыслью, что здесь совсем иная жизнь: без вечного страха получить свинцовую пилюлю в глотку, без постоянного риска быть съеденным, разорванным на части или втрамбованным в грунт.

Да что тут говорить. Меня вдоль позвоночника озноб пробрал, когда я давеча наблюдал, как две школьницы гуляли с волкодавом без намордника. Они безбоязненно трепали псину за уши, дергали туда-сюда поводок, дразнили до хрипоты палкой, после чего отворачивались и как ни в чем не бывало принимались болтать о пустяках. Наверное, Зона склепала из меня конченого параноика, но я бы за весь хабар Вселенной не подставил спину такому клыкастому монстру.

А вдобавок чудовищно угнетало, что при мне не было оружия. Без крепкого цевья «калаша» под ладонью и тяжести кобуры на портупее я чувствовал себя голым. На худой конец, сгодился бы хорошо сбалансированный десантный нож, но и его Фоллен не позволил взять с собой за Периметр. Болт ему в гузно, перестраховщик хренов.

Где же маршрутка? Пусть скорее увезет меня прочь от этого безумного, непуганого городишки. Не могу больше, аж под ложечкой сосет. Стрёмно разгуливать по улицам и не бояться влететь в аномалию или угодить в щупальца голодному кровососу. Такое ощущение, будто не хватает чего-то жизненно важного.

Толстый пацан в очередной раз подпрыгнул, и голуби с хлопаньем разлетелись в стороны. Послышались громкие голоса и звон стекла. Я насторожился.

Классификация быдла до примитива проста. Оно бывает двух типов: сытое пассивное и голодное агрессивное. Первое практически безобидно, если в него веточкой не тыкать, а вот второе может быть опасно, потому что голод снимает с него всяческие тормоза и превращает в глупого, но отягощенного мышцами, а иногда и оружием зверя. Усугубляют эффект алкоголь, наркотики и поголовье стада.

К остановке подошли четверо подростков — пьяненькие, матерящиеся и бесстрашно щерящиеся. Обронили пустые бутылки из-под пива на асфальт, ловко откупорили зажигалками новые. Глазки у сосунков бегали, движения были размашистые, за напускной уверенностью сквозила робость перед всем и вся, внутри клокотала обида на уродское общество.

Быдло. Голодное и агрессивное.

— Свали, щегол, — сплюнул отрок в мешковатой толстовке и камуфляжных штанах, за которые на Кордоне и банку перловки не дали бы.

Толстый пацан выронил остатки семечек и быстро засеменил к следующей остановке. Голуби потоптались возле бордюра, но не решились приближаться к новым хозяевам богатой пищей территории. Видимо, даже их тупые инстинкты пасовали перед волной агрессии, исходящей от четверых шакалят.

Я облокотился на столб и с досадой почувствовал, как отозвалась зарубцевавшаяся рана на левом плече. Полгода назад, помнится, я знатно огреб из крупного калибра — до сих пор безобразный шрам мешается, если руку к телу прижать слишком сильно.

Маршрутка, ау! Вечереет, а мне еще надо через Внешний Периметр перебраться и сдать товар Фоллену, будь он трижды съеден чернобыльским псом вместе со своей дурацкой тренькой.

— Лысый, ты в сталкеров играешь, что ль? — гыгыкнул хам, прогнавший пухлого пацана. — Один из этих? Из ролевиков, что ль?

Я даже не сразу сообразил, что упырь обращается ко мне. Поднял глаза и окинул шакалят взглядом, каким обычно смотрю на россыпь бездушных аномалий, которые нужно обойти: без интереса, профессионально, как на досадную помеху. Четверка немедля оживилась и тронулась в мою сторону.

Колотить мой лысый череп! Они что, умом повредились? Не ту жертву, слепые кутята, вы себе нашли, ой не ту.

Отрок в штанах цвета хаки встал передо мной и сунул руки в карманы. Вот дурак. Кто ж сам себя лишает маневренности? Впрочем, мне-то какое дело — встал и пусть себе стоит, только перегаром поменьше бы вонял. Терпеть не могу нюхать чужой выхлоп, когда сам не пил.

— Мурло поверни в сторонку, — беззлобно попросил я, не двигаясь с места.

Вожак шакалят, кажется, опешил от святой простоты и спокойствия, которые я излучал. Он приподнял брови и, поворочав мозгом, вернул их в исходную позицию. Тупо спросил:

— Ты чё, лысый, офонарел, что ль, мне тут указывать?

— Завали варежку, терпила, — все тем же скучающим тоном ответил я. — Несет, как из компостной ямы.

Слово «компостный» явно не входило в лексикон этого мышечного акселерата, и, кажется, я ему еще на несколько секунд обеспечил движняк серого вещества. Пользуясь паузой, в разговор встрял другой подросток — сутулый и щербатый, несмотря на юный возраст.

— Цветочек себе на могилку припас, дядя? — ухмыльнулся он. — Надо было парочку, а то — число нечетное.

Я покрутил в пальцах длинную розу и молча пожал плечами. Ну не объяснять же этим упырям, в самом деле, что я еще полгода назад обещал девушке живых цветов из-за Периметра достать.

— Ты знаешь, на каком ты районе? — поинтересовался вышедший из культурного ступора лидер.

— Без понятия, — честно признался я.

— Ты на нашем районе. Гроши гони. Не понял, что ль?

Стало совсем грустно. До этого момента я полагал, что мы, сталкеры, дескать, закупорились в Зоне и понятия не имеем о благах цивилизации, которые родятся и множатся за контрольно-следовыми полосами. И сегодня утром мне действительно почудилось, что все чуточку поменялось: деревья стали зеленее, улицы светлее, люди добрее. Как бы не так, все то же самое. Разве что деревья не жгутся «ржавыми волосами», улицы не вспороты смертельными «разломами» и не усыпаны «жарками», а люди жрут свежие котлеты из бумаги и красителей вместо просроченной тушенки с военных складов. В остальном — один хрен.

За восемь лет не изменилось абсолютно ничего.