Саша расхохотался. Полный бред! Delirium tremens — белая горячка!
Оболенский недовольно что-то промычал сквозь сон.
Ветров обернулся и задержал взгляд на красном ухе Ивана. Очень колоритно смотрелась бы эта часть тела на чёрном бархате, да в золотой раке.
«Ухо святого Иоанна Оболенского» — продекламировал он и опять рассмеялся.
— Хватит ржать, — промямлил Иван и закрыл одеялом голову.
В комнату постучали. Ветров сразу стал серьёзным.
Дверь приоткрылась. Вошёл слуга, неся в руках чистую одежду. Молча повесил её на стул и удалился.
— Ну что, примерим средневековые шмотки? — хмыкнул Ветров и придирчиво стал рассматривать принесённые вещи.
Когда Иван открыл глаза, то сперва даже не понял, кто стоит пред ним. Зелёный бархатный кафтан, синяя безрукавка чуть ниже колена, отороченная беличьим мехом, шерстяной берет на голове… Но когда опустил взгляд ниже, то чуть не упал с кровати от смеха. Синие потёртые джинсы и кроссовки в сочетании со средневековой пышностью — вот уж поистине haute couture, высокая мода.
Саша только хмыкнул и абсолютно хладнокровно произнёс:
— Давай, перевоплощайся. Нас ждут к завтраку. Уже приходили с докладом.
Через некоторое время Иван понял, почему Ветров оставил нижнюю часть гардероба в современном стиле. Эти штаны на шнурках были очень неудобные, как-то нелепо сидели на теле, жали в разных местах. Одевать их и зашнуровывать было сплошной мукой. А кожаные сапоги с неимоверно большими острыми носами, загнутыми вверх, смотрелись по-клоунски.
В зале было светло и уютно, аппетитно пахло едой. Иван, увидев накрытый стол, в предвкушении сглотнул слюну. Жареный кабан, крольчатина в пряном соусе, пироги, запечёная рыба, варёные овощи и многое другое — всё было красиво разложено в серебряных блюдах. Вино налито в высокие позолоченные кувшины с узким горлышком. Скорее всего, такие кувшины были привезены из дальних крестовых походов и, без сомнения, выставлялись только по большим праздникам.
— На этот раз нас неплохо встречают, — расплылся в улыбке Оболенский.
В зал вошли вчерашние сеньоры и пригласили гостей к столу.
— А где же Аня? — занервничал Ветров.
И тут вошла она. Ветров и Оболенский не сразу признали свою подругу в этой настоящей средневековой знатной даме, будто сошедшей со старинной гравюры — красное бархатное платье-котт, украшенное понизу орнаментом из разноцветных нитей, поверх платья — ярко-синий жакет-сюрко, искусно расшитый диковинными птицами с золотыми крыльями. Длинные распущенные волосы придерживал золотой обруч с драгоценными камнями.
— Ух ты, — восторженно выдохнул Ваня. — Клёвый прикид. Прямо принцесса из сказки.
По правде говоря, Аня не очень ловко чувствовала себя в этом наряде. А уж каких трудов ей стоило всё это надеть! Если бы не служанка, она не справилась бы. Особенно трудно пришлось с рукавами. Они не были пришиты к платью-котт, а соединялись с проймой шнуровкой. Их можно было менять — другого цвета, другого фасона: широкие, колоколообразные или длинные узкие, завязывающиеся внизу узлом.
Все расселись за столом и приступили к трапезе. Иван с таким аппетитом набросился на кушанья, что даже забыл, по какому поводу все собрались. Чего-чего, а поесть Оболенский любил. Хозяин замка из уважения к гостю не начинал разговор, пока тот не насытился. Саша и Аня недовольно поглядывали на своего друга, им было неловко за него. Ветров незаметно пнул его ногой и, не разжимая губ, процедил:
— Хватит жрать. Выглядишь как голодный бомж.
Оболенский с сожалением оторвался от еды и вытер губы салфеткой.
— Всё очень вкусно, оторваться невозможно, — лучезарно улыбнулся он вельможам.
Хозяин замка тоже улыбнулся.
— Я рад, что угощения пришлись вам по вкусу.
— Наверно, вы ждёте от нас объяснений? — с ходу выпалил Иван.
— Разумеется, — кивнул Бернард д'Альон.
Оболенский не стал ходить вокруг да около, а сразу приступил к делу.
— Мы точно знаем, что через четырнадцать ней, в Крещение, крестоносцы нападут на крепость Монсегюр с южной стороны склона и на отвоёванном месте установят камнемёт. А в конце января подберутся к последней укреплённой стене. Начнутся ожесточённые бои, в результате которых 16 марта Монсегюр падёт.
Иван замолчал. Наступила такая тишина, что было слышно дыхание каждого из присутствующих. Сведения были ошеломляющими, а точность, вплоть до дат, просто пугала. Все взгляды были прикованы к Оболенскому. Тот был абсолютно спокоен, на его лице не дрогнул ни один мускул. Ему непременно нужно было выдержать эти несколько минут молчания.
Наконец слово взял граф Тулузский:
— Вы знаете исход войны и даже называете точную дату падения крепости. Это всё из Книги Судеб?
Иван кивнул.
— Допустим, мы вам поверим, — медленно произнёс граф.
— Но позвольте спросить: неужели вы проделали столь долгий путь лишь для того, чтобы рассказать нам об участи Монсегюра? Я полагаю, вас интересует нечто большее, чем жизнь нескольких сотен осаждённых. И именно ради этого вы сюда и прибыли.
Иван помолчал для солидности, а потом неспешно, взвешивая каждое слово, ответил:
— Вы проницательны, граф. Нас волнует судьба великих реликвий мира, хранящихся у Совершенных. Мы желаем лишь одного — спасти их, уберечь от алчных крестоносцев. Мир ещё не готов к обладанию ими.
Вельможи переглянулись. Они знали, о чём идёт речь.
Иван продолжил:
— Мы не в состоянии изменить историю, участь Монсегюра предрешена. Но предупредить Бертрана Мартена об опасности — наш долг. Катары обязаны сохранить тайну. Это спасёт мир от многих испытаний. Совершенные должны спрятать сокровища, чтобы никто не смог воспользоваться ими.
— Вы предлагаете вынести реликвии из замка? — вскинул брови граф. — Бертран Мартен никогда не пойдёт на это.
— Что делать с сокровищами, решать ему. Наш долг лишь предупредить об опасности. Мы не можем вмешиваться в историю.
Граф встал из-за стола и прошёлся по комнате.
— Всё это невероятно. Я не могу поверить, что Монсегюр падёт. Его стены крепки, подходы неприступны. Крестоносцы уже много месяцев безрезультатно осаждают крепость. А вы говорите, что через четырнадцать дней…
— Найдутся люди из местных жителей, которые ночью проведут отряд крестоносцев к южной стороне замка, — сказал Оболенский. — Впрочем, мы не заставляем никого верить в наши предсказания. Это ваше право. Но если всё произойдёт именно так, как мы говорим, и великие реликвии окажутся у крестоносцев, вряд ли вы сможете после этого спать спокойно.
Граф Тулузский сел и мрачно уставился на серебряный кубок с вином.
Граф д'Аниор взял слово.
— Вы говорите, что изменить предначертанное нельзя? А если мы попробуем? Мы договоримся с союзниками, наймём воинов, добудем камнемётные машины и всё это переправим в Монсегюр…
Оболенский развёл руками.
— Вы вправе поступать как считаете нужным. Однако у вас слишком мало времени.
— Надо послать надёжного человека в Монсегюр. — Граф Тулузский бросил взгляд на Эскота де Белькэра. — Предупредить Бертрана Мартена о нападении. А мы займёмся военными делами…
Иван с удивлением следил за развитием событий. Странно, но и без его участия всё получалось так, как надо. Он уже не сомневался, что вельможи напишут письмо и пошлют Эскота в Монсегюр. Неужели история — настолько прочная вещь, что изменить её действительно нельзя? Или? может, они просто выбрали правильный путь и направили ход событий именно в то альтернативное русло, которое нужно? Оставалось самое главное — склонить сеньоров к тому, чтобы вместе с Эскотом пошёл в замок и Саша. Иначе, остановившись на перепутье, история потечёт не в том направлении, и всё пойдёт насмарку. Как это сделать?
Иван не успел обдумать эту мысль, как услышал голос графа Тулузского:
