И тут подал голос сапер.

– Твою мать, – громко и отчетливо, будто и не пролежал полночи без сознания, сказал он. – Есть тут кто живой?

Кап… кап… кап… кап…

Клепсидра…

Если лежать не шевелясь, кажется, что и не лежишь вовсе и что тебя просто нет – и головная боль не твоя, ты лишь знаешь о том, что она есть… молоточки или капли? Кап… кап… тук. Тук. Тук. Тупо и беззлобно, не имея представления о том, как это больно… в виски… и в глаза – сзади. Больно до невозможности терпеть – но ты даже не тратишь силы на то, чтобы терпеть, ты просто знаешь, что боль есть и что она твоя, но это далеко в стороне и потому никому не интересно… Волки, что ли, воют?

Откуда капает? Сил нет, как хочется пить…

Что? Ничего. Я молчу.

Вечер? Где вечер?

Стоят. Может, и заводил. Не помню. Осталась только клепсидра.

Кап. Кап. Кап! Кап! Кап!!! Кап!!! Кап!!!

Пустите меня!

Пустите меня!

Пустите!!!

А… нет, ничего. Все в порядке. Карел. Голова – сил нет.

Дурею. Скоро кончится.

…этот актер – который играл диверсанта и которого я в затылок – в ямочку между шеей и затылком, он даже не успел ничего почувствовать и повалился, как тряпичная кукла – я ведь успел понять – успел понять – успел понять… только не выстрелить не смог – странно… и часового они – ножом – почему? До сих пор вижу, как он валится, – он умер мгновенно, раньше, чем упал, он падал уже мертвый, как тряпичная кукла, – тело мгновенно становится мягким и неуправляемым, потому что некому управлять – на секунду возникают эти видения, – я знаю, что не виноват, но почему я не смог задержать выстрел – будто катился под гору… ты говорил ужасные вещи, Карел, но это правда – мы виноваты – да, не только советник, мы все, потому что без нас он не мог ничего, – но если бы мы ушли, пришли бы другие, ничем не лучше нас… но саперы тоже не правы, потому что убивать нас бесполезно, и я даже не знаю, как быть… но теперь это все равно, потому что «би-куб» решил все за всех… Карел? Молчишь… все молчат… и я молчу…

Конец?

Это так бывает, да?

…что раздвинется, и мы вдруг увидим… город, простой город, смотри, вон там – здание театра, видишь? Нет, правее, вон за теми домами – зеленая крыша? Не видишь… смотри: три красных дома, чуть дальше – такая решетчатая башня, там радиостанция, дальше деревья, и группой – одинаковые белые дома – увидел? Вот, а за ними – зеленая крыша… да-да-да! Именно там сейчас идет это представление, на сцене – декорации блиндажа, и вы там задыхаетесь от нехватки воздуха, ты лежишь и бредишь, а Брунгильда поднимается и, спотыкаясь в темноте, идет куда-то… Нет.

Я не хочу!

Что? Не бывает?

Это ты? Брун… когда? Прямо сейчас – потому что никогда больше… и умрем.. смерти без мучений… конечно… да… да… ты ведь все знаешь… знаешь все… да… такое… боже мой, боже мой!.. это куда-то, куда-то… куда-то… где… все… волна ушла – и теперь бесконечное падение, падение, паде… Чернота. Нет ничего.

Как долго ничего нет.

И ослепительный грохот. Вспышки боли над глазами, и после вспышек чернота лишь сгущается, но куда меня волокут… холод – и с холодом приходит зрение…

…потому что снег, и луна прожектором, и в белом снегу белая женщина, встает и падает, и страшно холодно, я голый в снегу, и рядом еще кто-то лежит, мы лежим и пытаемся подняться, снег тает на телах, и они блестят… голая Брунгильда в голом снегу… немыслимо холодно, надо одеться – нет, правильно, надо растираться снегом, да-да, надо растираться, чтобы жарко… вот зачем… как вата… лицо, сначала лицо, грудь, руки, пошло дело, пошло, резко, как пригоршней иголок, но я уже могу, да, лежит Камерон и не движется, помогай, девочка, вот и он оживает, вот оживает и открывает глаза, еще не видит, но уже открывает, в глазах боль, но это ничего, дружище, это пройдет… …Армант на коленях и растирается сам, и Козак возится в снегу, ему хуже вдвойне, но он крепкий мужик, и вот вроде бы живы все и движутся, и вот наконец можно увидеть все целиком: сугробы, огромные вокруг сугробы, и черный провал двери, и истоптанный снег, все залито белым лунным светом, и пятеро голых людей на снегу – и ничего больше нет в мире, кроме этого… Дымка с разума сдирается послойно, и вот холод уже не бодрит, а вгоняет в озноб, и пальцы не чувствуют пуговиц, как деревянные, тело не чувствует прикосновений, ладно, застегнем потом, все наброшено как попало, но держится и холод не пропускает, Брунгильда, ноги! Сейчас… Сейчас… Умница, Камерон, давай все в кучу, это бензин? Осторожно… ну, вот. Вот и костер, и тепло, и живы, живы ведь, черт побери, черт вас всех дери – живы! Правильно, разливай скорей, продрогли насквозь, за воскрешение, так и разэтак! Спирт вспыхнул внутри и потек по жилам – сначала к спине, вдоль спины, вверх и вниз, в живот, в пах, в плечи и шею, в голову – и боль ушла совсем, и руки уже теплы и можно наконец похлопать по плечам тех, кто рядом, ребята, да ведь мы родились опять, и пелена на глаза – но уже не черная, а розовая, это от кружки-то спирта? Нет, братья, не так-то просто нас укокошить, но все-таки – кто открыл дверь? Ты? Брунгильда – ты? Да ты просто не понимаешь, что ты за человек, ты просто не можешь этого понимать, до гробовой доски – правильно, парни? До гробовой доски! И вытаскивала, да? Всех? Ребята, Брунгильде нашей – ура! Ура! Ура!!! В неоплатном долгу – это не слова, это так и есть.

Нет-нет, очень серьезно – все твои должники… …беззвучные вопли восторга исторгаются всеми и свиваются в единый вихрь, и в этом вихре несется Брунгильда и кружится в нем, ты с ума сошла, Брунгильда, боже мой, как красива Брунгильда, мир никогда не видел женщины красивее, чем ты, – и никогда не увидит, ты же замерзнешь, дурочка, оденься! Да, сошла с ума, да, сошла, да – хочу и буду, хочу и буду! Вот так, и вот так, и вот так… Петер наконец ловит ее, прижимает к себе – Брунгильда дрожит, – и Камерон набрасывает на нее шинель, и ее несут к огню и отогревают у огня, тихо и бережно, и растирают ледяные ступни, и чьи-то носки из толстой шерсти, и знаменитый свитер Менандра в три пальца толщиной, и вот из свертка видны только два огромных темных глаза, а мужчины все еще хлопочут о тепле…

Потери, причиненные газовой атакой, были огромны. Они были бы катастрофичны, если бы не внезапная метель, разразившаяся днем. Почти ураганной силы ветер снес зараженный снег, а потом выпал снег свежий, и стало можно жить. Повезло…