— Ну, вы даете, — сказала Амалия, однако не стала спрашивать, как они ее, Амалию, узнали — в сущности, это дело техники.

— Да уж как умеем, — сказал Томас.

Они с удовольствием смотрели друг на друга. Приятный парень, типичная «нянька»; очень ловко маскируется под гомика, подумала Амалия. Одобрительно покивала. ему и взяла банку шипучки для себя и банку клюквенного сока для Джека: надо хоть малость утешить напарника… Томас спросил, чем он может быть полезен прекрасной даме. Амалия сказала, что неплохо бы устроить так, чтобы они с напарником отбыли в Амстердам без «хвоста» — и вообще, чтобы никто не знал об этом факте их биографии. Томас собрал у глаз морщинки и объяснил, что такую задачу трудно выполнить в этом Вавилоне: наружку уверенно не отследишь, а скрыть их отбытие от всего мира не удастся наверняка. Он предложил бы уважаемой фройляйн автомобиль — всего 400 километров по лучшим в мире германским автобанам, то есть четыре часа, если ехать не торопясь. Нет, брать машину напрокат не надо: это тоже оставит след, господин Ренн может выделить вам две машины, пусть фройляйн не сомневается…

А она — усомнилась. Слишком чисто, слишком четко. Пахнет ловушкой. Даже то, что господин Тэкер отыскался с такой легкостью, показалось вдруг подстроенным. Это, впрочем, было явной нелепостью; но услужливость Ренна и его подчиненных наводила на подозрения. Преодолевая тягостные предчувствия, Амалия спросила:

— Зачем нам две машины, Томас?

— Одна для вас, другая для отсечки, — с некоторым удивлением ответил тот.

Она поняла. Если за ними двинется «хвост», вторая машина сможет его зафиксировать и отсечь. И спорить было не о чем: ловушка или нет, приходилось соглашаться.

Они договорились, что встретятся через полчаса в кафе. Томас объяснил, в каком, — и вышли от «Майнна» через другую дверь, Амалия нашла Джека, крайне недовольного жизнью, привела в кафе, и он снова начал брюзжать: наверняка их «ведут», как «вели» в Детройте, и никакой Томас этого не обнаружит, и на автобане этом немецком, в потоке, он ничего не сумеет определить, и что она собирается делать, если этот ирландский клоун (то есть Эйвон) остановился в Амстердаме, — он, Джек, полагает, что голландского-то языка Амми не знает, несмотря на свои выдающиеся таланты. И вообще все плохо, брюзжал Джек, потому что обнаружить человека в большом городе не удается лучшим полициям мира, хотя в поиске задействованы сотни профи и толпы осведомителей, и ничего еще, если он в Амстердаме, — а если он перепрыгнул в Париж?

— Ты понимаешь, почему он удрапал? — вопросил наконец Джек. — От взрывников этих, что ли, драпает?

— Я-то понимаю, паренек, — в тон ему ответила Амалия, и тут настало время двигаться дальше.

И они двинулись дальше, покатились так гладко, словно сам Господь устилал им путь ковриком: подошла Тома-сова дама — в приметных ботинках — и провела их к машинам, неизбежным «гуронам» в европейской модификации. Головную повел сам Томас — американские гости устроились на заднем сиденье, а сзади шла машина сопровождения с тремя мрачными немцами.

Рванули, выкатили из аэропорта славного города Франкфурта, и зашелестел асфальт автобана под шинами, пожирающими километры дороги со скоростью, непри-

Вычной даже американцам. Туннели, виадуки, развязки; справа — живописные берега Рейна, и вдруг резкий поворот на узкую дорогу, пустую и извилистую.

Это было где-то не доезжая Бонна. Амалия подумала: вот оно, вот и ловушка, — и сжала калено Джека. Тот сунул руку за отворот куртки. Забормотал телефон. Амалия не разобрала слов; на порядочной дистанции сзади был виден силуэт машины сопровождения. Она спросила;

— Томас, в чем дело?

— Проверка на вшивость, фройляйн. Ребята говорят, за нами никто не съехал. Возвращаемся на шоссе, все будет о'кей…

Но ей не удалось расслабиться вплоть до границы. Лишь когда у них проверили документы и понятные немецкие надписи сменились полупонятными голландскими, она вздохнула и ощутила, что шейные мышцы ноют от напряжения. Теперь шоссе двигалось уже не так стремительно, и через некоторое время впереди и слева мелькнул самолет, набирающий высоту, — один, потом другой. Они подъезжали к Схипхолу.

— Боюсь, здесь мы вам не слишком нужны, ребята, — сказал Томас. — Если желаете, можем оставить вам машину. Они стояли у самого здания аэровокзала; Томас повернулся на сиденье в смотрел на них с Джеком. Он словно разрешил себе пообщаться с гостями — странный парень.. Амалия вдруг поняла, что он говорит по-английски, и очень чисто, и ответила:

— Если только вы не говорите и по-голландски…

— Французский, итальянский — пожалуйста, — с комической серьезностью объявил Томас. — Голландский — увы… Рад бы помочь в безнадежном деле, но…

— Это уж точно, — мрачно сказал Джек. — Безнадега,

— Ничего, здесь все говорят по-английски, — утешил его Томас. — Это вам не Франция.

— Ладно, поглядим мы на них, — сказала Амачия. — Громаднейшее спасибо вам и вашей команде, коллега. И господину Ренну передайте нашу сердечную благодарность.

Томас махнул рукой, приоткрыл было дверцу машины,

И вдруг спросил:

— Что за инцидент, ребята, был в Детройте? В прессе шум-тарарам, у вас — «готовность ноль», а чтовзорвали — неизвестно. — Он снова махнул рукой. — Впрочем…

Было видно, что служебная выучка мешает ему спрашивать. «Так вот почему с нами так носятся, — подумала Амалия. — Эх, кабы я сама знала толком…» Но она была профи, наша Амалия, и память у нее была пронзительная, так что безумная гонка через три аэропорта ничего не вытеснила. Она вспомнила внезапное замечание МаЗена — в вертолете — насчет взрыва и ответила;

— Взорван опытный цех с образцом новой машины. По-видимому, хотели уничтожить этот опытный экземпляр. — Подумала и добавила; — Разработанный на основе какого-то нового изобретения.

— Это и до нас дошло, — застенчиво сказал Томас. — Даже больше, фройляйн: революция а автомобилестроении. Да что, наше дело маленькое… Успеха!

Так вот и распрощались, хоть и было жаль. Громадина Джек пожал руку Томасу и вместе с крошкой Амалией, далеко не достающей ему до плеча» двинулся в аэровокзал, а Томас посадил за руль одного из своих громадных парней я прилег на заднем сиденье. Не часто удается соснуть часок во время рабочего дня — а ведь он длинный при «готовности ноль», этот рабочий день…

Амалия оглянулась, входя в двери. Какой приятный и деловой парень, подумала она.

"Бабаджанян Овсеп; год рождения…» Си-Джи швырком закрыл папку. Ничего ему не надо было знать об этом господине; ничего — сверх того, что он уже знал. Убийца. Остальное Клем увидит сам, при встрече.

Удивительвю было, что Бабаджанян предложил встречу «у господина Бенедикта», у дядюшки Би то есть. Это было странно и, в общем-то, нехорошо: он не боятся подслушивания и, следовательно, не собирается быть откровенным.

Хотя черта ли ему быть откровенным… Он что — скажет: извините, уважаемый, за то, что я приказал взорвать вашу лавочку?

Бог с такими приятными мыслями Си-Джи и отправился на встречу с бензиновым королем. Он очень хорошо помнил предыдущую поездку к дядюшке — солнце, тень вертолета на воде, «Морского единорога», стоящего на якоре среда других судов морского класса.

Проклятые убийцы.

Ничто, кроме интуиции, не говорило ему, что именно этот человек со странной фамилией организовал диверсию, но Си-Джи всегда доверял своей интуиции и был намерен доверять впредь.

Намерен доверять впредь.

Клем вздохнул и попытался расслабить все мьшцы, как рекомендовал ему массажист: откинуть голову на спинку вертолетного кресла, последовательно проверить руки, шею, плечи, спину, ноги. Закрыть глаза. Когда он открыл их, внизу показалась знакомая лужайка. У портала виллы на сей раз никого не было — так он и договаривался с Би. Пилот Филд оглянулся и спросил:

— Куда прикажете сесть, господин Гилберт?

Си-Джи сказал, что поближе к деревьям, и они в грохоте и свисте свалились с неба. На задних сиденьях зашевелились охранники, готовясь к ритуалу высадки: гориллы выпрыгивают, бдительно озирают все окрест, а затем из кабины выплывает сам. Жизнь, как в приключенческом романе, подумал он и посмотрел на часы. До назначенного времени оставалось четыре минуты; из дома так никто и не вышел. Правильно… Нечего и вид делать, что здесь некое гостевание. Звонить дядюшке он не стал, понимая, что старый хомяк уже торчит у окна с биноклем,