Филипп говорит ровно, продолжая касаться своими губами моей шеи:

— Продолжай. Что было дальше?

— Парней было много. Рассказать про всех, что ли?

Он толкает меня под ребра.

— О-о! Как бы то ни было, школу я закончила неплохо, даже очень неплохо. А что дальше? Я пошла в колледж, больше чтобы убежать от мамы и от своих собственных проблем. Ни парней, ни проблем. Вот и вся моя жизнь. Фил, я не такая плохая, как про меня думает моя мать… твою же мать!!!

Говорить о себе даже такую малость оказалось мучительно трудно. Я захлебываюсь словами, забывая о прошлом. Я забываю обо всем, когда его руки вновь и вновь шлепают меня по заднице, обхватывают ее, поводят влево и вправо, вверх и вниз. Мои ягодицы трутся друг о дружку, а я теряю дыхание.

Как горячо! Где кислород? Кто, к чертям, украл весь кислород? Рядом только Фил, а я словно под водой, и вдохнуть могу, лишь прижимаясь к нему.

Ну вот, мы, вообще-то, вместе и еще не расстались, а я уже думаю о том, как мне придется жить без него. Знал бы, посмеялся.

Его губы вновь захватывают мои, и мы опять погружаемся под воду. Так, главное теперь, не забыть, что я под водой и не вдохнуть воду вместо воздуха! Не паниковать и не показать собственного страха.

Руки Фила мнут мою задницу еще сильнее, чертова анальная пробка шевелится, задевает какое-то невероятно чувствительное место, еще и еще, и мне это неожиданно нравится.

Да там просто дофигища чувствительных мест, и как я не замечала?

Еще бы, кому бы не понравилось, когда перед глазами внезапно вспыхивают искры. Просто фейерверк какой-то родом из попы.

— Мне нравится, где ты оказалась сейчас, моя девочка, — говорит он уже над водой.

Филипп еще раз целует меня в губы, на этот раз мягко, и я растекаюсь от его неожиданной нежности. Потом отодвигается, гипнотизирует своим взглядом.

— Я тоже, — рвано отвечаю я, еле выговаривая слова. — И даже то, что оказалось во мне, мне тоже нравится.

— О, моя дрянная девчонка!

Я выдыхаю. Я понятия не имею, что нас ждет в будущем или чем это закончится, я лишь не хочу, чтобы все закончилось слишком быстро. Я ведь и сама не думала, не ожидала, что настолько втрескаюсь в него за столь краткое время. Что Фил станет для меня тем, с кем хочется не только засыпать, но и просыпаться.

— Ты все же напряжена, Кира. Что случилось? Ты боишься воды?

Надо же, заметил. Он порой слишком внимательный.

— Я не боюсь воды, я люблю воду. Я только…

— Что?! Говори уже.

— Я боюсь нырять под воду.

Ну вот, призналась в собственной глупости. О, боже мой!

— Кира, обними меня.

Я покорно выполняю то, о чем он просит.

— Поцелуй меня и задержи дыхание.

О, мне уже страшно! Но я делаю так, как он велит.

Филипп отпускает бортик, и мы медленно погружаемся на дно бассейна. Я с вытаращенными глазами рассматриваю венецианскую мозаику, каких-то гигантских рыб, а потом мои глаза закрываются от его поцелуя. Мы уже на поверхности, и весь привычный ужас куда-то пропадает.

— Уже не так страшно? — спрашивает меня Фил, вновь прижимая к стене.

Я наощупь нахожу тот же карниз, на котором уже стояла.

— С тобой нигде не страшно. Можешь работать, избавляя женщин от комплексов.

Хочется знать о нем все, и я, скрывая свои чувства, спрашиваю хотя бы мелочь. Пока он, возможно, готов поделиться тоже.

— Расскажешь мне что-нибудь о себе?

— О моей хорошей послушной девочке с большими глазами мы узнали немного, совсем немного. А теперь что? Ты хочешь послушать историю о большом злом волке?

Еще один поцелуй, почему-то в висок.

— Волк — потому что ты хочешь съесть меня? — улыбаюсь я, возвращаясь в настоящее, но Фил серьезен.

— Бывает, что и хочу. Обо мне-е-е… — он проводит пальцами по моим губам, и я молюсь, чтобы это длилось вечно. — Родителей не помню, они погибли, когда я был совсем маленьким. Меня воспитывала бабушка, в строгости. Она старалась сделать из меня совершенно идеального мальчика. Получилось так себе. Что до супружества… Лиза говорила тебе хоть что-нибудь о своей матери?

Я мотаю головой, боясь спугнуть его.

— М-да. Хорошо или плохо, но эту тему мы не поднимаем никогда. Она предала не только меня, но и дочь. А ведь у нас был особенный брак. Как ты знаешь, у меня особые вкусы в сексе, и моя жена, как мне казалось, с радостью и удовольствием их разделяла. Мне даже казалось, что у нас был гармоничный и крайне счастливый брак. Ей тоже все нравилось, но, видимо, она хотела чего-то большего. В общем, однажды я решил сделать сюрприз собственной супруге и вернулся пораньше из командировки.

Филипп отстранился, глядя куда-то вдаль мимо меня.

— Зашел без стука и… увидел мою жену в позе кренделя. И член ее инструктора по йоге в ее заднице. Я взревновал? Возможно. Скорее всего. Да я просто обезумел от бешенства. А она смотрела на меня так, словно ждала скандала. Она очень его хотела. Орала, что я люблю только свою работу, что она для меня лишь вещь… Мне было плевать. Как ты знаешь, главное мое правило — не делиться. И я не делюсь. К тому же моя дочь, моя трехлетняя дочь спала наверху, пока ее мать… В общем, я вытащил эту блядь из дома в чем она была, и закрыл дверь. Ну а следом вышвырнул немного помятого инструктора, который чуть было не обделался по дороге. Все твердил, что это был массаж, а я не понял. Ага, как же! Массаж задницы моей жены чужим членом? Нет уж, увольте от такого сервиса.

Филипп на мгновение сжал зубы, задышал тяжело, вена прорезала лоб, морщинки собрались вокруг глаз. Ни капли слащавости, жесткое, но какое красивое лицо! Такие мужчины легко решают все за других, кому-то это может не понравиться. Но его жену мне почему-то совсем не жалко.

Ему больно до сих пор от ее измены, а ведь прошло немало лет. Его дочь все еще видит во всех женщинах обманщиц.

Я все молчала, удивленная, что он поделился со мной подобным. Не уверена, что ему было легко это рассказать хоть кому-то. Может быть, я что-то значу для него?

Он продолжил.

— Может, это и жестоко, но я рад, что в итоге она свалила за границу с другим своим тренером, потом они разбежались, а больше она знать о себе не давала. Но для Лизы так даже лучше. Теперь не пишет, не звонит, не спрашивает как дела у Лизы. Конечно, дочь — вылитая я, но… Хотя, знаешь, это и к лучшему. Умерла так умерла.

Я ненавижу его жену, просто ненавижу! И за Лизу — особенно обидно.

— А откуда взялась эта твоя одержимость дорогими автомобилями? — спросила я тихо. Пусть лучше отвлечется сейчас.

Я прикусываю нижнюю губу, и его взгляд касается моего рта. Жесткие складки заглаживаются, лицо преображается. Он наклоняется пососать мою нижнюю губу. Потом поднимает лицо, улыбается. Вернее, скалится так, как, должно быть, улыбается белая акула перед тем, как раскусить пополам глупую неудачливую жертву.

— Назло ей. Не знаю, каким местом она думала, обманывая меня. Вернее, знаю, каким местом, и там точно нет ни капли мозгов. Я не изменяю сам, но и не терплю обмана, так что она ушла ни с чем. Это было пунктом в нашем брачном договоре — если кто-то из нас обманывает, то остается ни с чем. Уходит в чем застукан, понимаешь?

Филипп рассмеялся.

— Смешно, мы написали брачный договор на салфетке в кафе. Видимо, она посчитала, что он будет признан недействительным и она оттяпает приличную часть моего состояния. Но нет, не зря я возглавляю юридическую фирму и держу когорту адвокатов. Они разделали ее под орех, она даже расплакалась на суде и сказала, что у меня нет ни сердца, ни совести. Что же, она права. А быструю езду обожали мы оба. Вначале, когда были бедны, как церковные мыши, мы составили список тех машин, что купим, когда разбогатеем. И теперь каждый год я покупаю машину из того списка наших желаний, чтобы просто позлить бывшую. Что, похоже на волка? Или я должен быть более… мягок?

Филипп ощутимо кусает меня за шею, и мой живот сжимается, когда он одновременно резко сжимает мои ягодицы, заставляя игрушку внутри шевелиться в моей заднице.