День за днем я работала над деталями, которые превратят меня в Кари. Я почти не рассказывала об этом маме. Я знала, что она не одобрит того, что я обманываю людей. Она и без того слишком много вздыхала каждый раз, когда я звонила ей. Она не была рада тому, что я уехала из дома, поэтому я была достаточно сильно удивлена тому, что она прислала мне сапфировое колье.

У моей мамы за всю жизнь была только одна дорогая вещь — сапфировый кулон, окруженный бриллиантами на золотой цепочке. Она никогда не говорила мне, откуда он у неё, но я знала, что он имел для неё сентиментальное значение — иначе она продала бы его много лет назад, чтобы оплатить счета.

Я даже не помню, чтобы она хоть раз надела его. Оно всегда лежало в её шкатулке с украшениями господствуя над более мелкими кольцами и кулонами, которые она носила день за днем. Когда я была маленькой, я взяла его, чтобы поиграть и попала в большие неприятности, но мама всегда говорила мне, что когда я вырасту, оно станет моим.

Когда я обнаружила его в обычной коробочке для ювелирных украшений, рядом с книгами, я подержала его в руке, наблюдая как голубые блики танцевали на его поверхности. Я не могла поверить, что она прислала его. И потом я увидела письмо, которое всё объясняло.

Дорогая Лекси,

Твой отец подарил мне его в ту ночь, когда мы познакомились. Он покупал украшения для своей жены каждый раз, когда уезжал на гастроли, и он купил это для неё, пока был в турне, во время которого она умерла. Он не смог вернуть его или продать, он даже не смог вынуть его из гитарного чехла. Оно лежало там несколько месяцев, и ему было больно каждый раз, когда он вынимал гитару и натыкался на него.

Поскольку я так сильно была похожа на неё, он сказал, что оно мне пойдет и подарил мне его. Я взяла его, потому что хотела помочь ему найти путь к излечению, избавить от болезненных напоминаний.

Я надевала его только в ту ночь. Я всегда думала, что оно не принадлежит мне, но сейчас оно должно принадлежать тебе. Если Алекс не поверит твоим словам, покажи ему это. Даже если он не вспомнит меня, он вспомнит колье.

Люблю, Мама.

Я положила колье обратно в коробку, болезненное чувство разочарования гнездилось у меня в груди. Мне всегда нравился этот сапфир. Он казался чем-то, что могла бы надеть королева. Я с нетерпением ждала, когда смогу его надеть, может быть в день моей свадьбы. Сейчас я даже не хотела, чтобы он был у меня. Он должен принадлежать Кари, не мне. Алекс Кингсли купил его для её матери, женщины, которую он любил, а не для моей матери, женщины, которую он выбросил.

Поэтому оно лежало в коробке на комоде, каждый раз напоминая мне о том, что моя жизнь началась со второго сорта.

Иногда, вместо домашних заданий, я набирала имя Алекса Кингсли в строке поисковика. Я видела множество его фотографий с разных событий, по большей части старые, но попадались и несколько новых. Со старлеткой, висящей на его руке, на церемонии вручения Гремми, когда его включили в Зал Славы кантри-музыки, в качестве народного представителя детей, подвергшихся насилию и детей-отказников. Я нашла это ироничным. Я подумала, что скажут люди, если они узнают, что у него есть дочь, которая была лишена отцовской заботы всю жизнь.

Несколько раз Марен заставала меня за рассматриванием его вебсайта, но она никогда ничего об этом не говорила. Она просто поднимала бровь, бросала на меня многозначительный взгляд и потом уходила.

Я обнаружила, что постоянно думаю о том, сказал ли менеджер Алексу Кингсли, что моя мама была беременна. Иногда я думала, что мой отец знал обо мне всё это время. Тогда я чувствовала гнев, настолько сильный, что он заглушал остальные чувства.

Я даже написала ему письмо. Я выплеснула все свои злые мысли на бумагу.

— Ты не заслуживаешь того, чтобы знать обо мне, — писала я. — Я не покажу тебе свои детские фотографии и видео, и не расскажу тебе о себе. Я никогда тебе не спою.

Но, возможно, ему будет всё равно. Может быть, он подпишет чек, чтобы покрыть расходы на ребенка и скажет мне больше не беспокоить его.

Я удалила письмо, чтобы Марен не смогла его случайно найти. Но оно осталось в моём сердце. Я могла бы повторить его слово в слово.

Потом, в другой раз, я убеждала себя, что менеджер не сказал Алексу Кингсли обо мне. В такие минуты я дрожала от страха и надежды. Могло случиться всё, что угодно. Он мог бы полюбить меня.

Марен сказала, что отведет меня на его сольный концерт 13 мая, до которого оставалось почти два месяца. Поскольку она была ассистентом Алекса прежде, чем начала работать на Кари, для неё будет не сложно придумать повод, чтобы провести меня за кулисы. Она представит меня как дублера Кари для следующего музыкального клипа.

Я не знала, как перейти от этого в более долгой беседе с ним, и я придумывала различные сценарии.

Иногда я передавала ему записку, в которой говорилось, что мне нужно поговорить с ним. Иногда я говорила это в голом. Иногда я мечтала, что он взглянет на меня и поймет правду.

Этот сценарий был маловероятен, но мне все равно нравилось об этом думать.

Я скорее всего просто передам ему записку с моим домашним номером и скажу:

— Ты примерно на девятнадцать лет опоздал, чтобы поговорить с Сабриной Гарсия. Возможно, в этот раз ты захочешь позвонить.

Я до безобразия редко видела Кари во время обучения, и я ни разу не разговаривала с ней без Марен, пристально наблюдающей за каждым моим словом. Поэтому сближение с сестрой оказалось затруднительным. Поэтому однажды я убедила Марен что мне нужно понаблюдать за Кари, чтобы быть уверенной в том, что у меня все под контролем перед моим первым выходом в свет.

Марен отвезла меня на студию звукозаписи, чтобы я посмотрела, что происходит во время сессии. Она сказала мне, что когда Кари закончит, мы поедем к ней домой, чтобы я смогла изучить её без помех. Это было важнее, чем я представляла. Перед нашим прибытием Марен заставила телохранителя Кари и личного ассистента убрать всех, у кого была камера, с парковки. Марен не хотела, чтобы кто-нибудь из прессы заподозрил, что с ней приехал дублер Кари.

Она заранее позвонила и сказала обслуживающему персоналу Кари и музыкантам, что я — актриса, которая работает над фильмом о жизни Кари, но мне всё равно пришлось приехать без макияжа и убрать волосы под бейсболку, чтобы быть как можно меньше похожей на неё. Мы не хотели, чтобы люди сложили два и два, когда я начну ходить по мероприятиям вместо Кари.

— Её водитель отвезет вас обеих к ней домой, когда она закончит запись, — сказала Марен, когда мы вошли в студию. — Не позволяй Кари сделать ничего глупого.

— Например?

— Например, выходить на люди вместе, — после нескольких секунд размышлений, она добавила. — И не купаться голышом, когда рядом могут быть папарацци, не ездить в Вегас, и не покупать в интернете антикварную мебель из Италии. Возвращать вещи на другой континент — это головная боль.

Мы вошли в комнату с пультом, и Марен несколько минут поговорила с ассистентом Кари, потом ушла по делам.

Я стояла среди полудюжины людей, наблюдающих за Кари через огромное окно. Персонал Кари оставил меня в одиночестве. Время от времени её телохранитель бросал в мою сторону холодные взгляды, но он осматривал всех в комнате, поэтому я не принимала это на свой счет. Кари стояла в наушниках в комнате звукозаписи, покачивалась в такт музыке и пела в микрофон.

Я слышала её песни по радио, но было странно видеть её в процессе создания одной из них. От этого она казалась более настоящей, более удивительной. У неё был прекрасный голос, глубже и богаче, чем мой.

В сотый раз с подумала, на что было бы похоже расти, зная, что мы сёстры. Я представляла нас с Кари в походах с палатками, в парке развлечений, бегущих через волны на пляже, обхвативших друг друга руками и кривляющихся в камеру. Она научила бы меня одеваться и как вести себя с парнями.