Я ожидала, что бабуля согласится. Её всегда беспокоило, что я похожа на Кари Кингсли. Она находила фотографии Кари Кингсли в журналах в супермаркете только для того, чтобы пожаловаться на них. Она особенно ненавидела те, на которых какой-нибудь накачанный парень без рубашки обнимал Кари за плечи.

— Mira esta chica, — говорила бабуля с пренебрежением. — Мальчики увидят, что девочка делает такие вещи и будут думать, что наша Лекси не лучше. — Бабуля много качала головой. — Нужно хорошенько стукнуть девочку Библией.

Только моя бабушка могла использовать Святое Писание как оружие.

К этому времени, вместо своих обычных комментариев насчет Кари, бабуля послала маме знающий взгляд.

— Когда-то у тебя был другой взгляд на певцов.

Мама выразительно посмотрела на неё и стукнула столовыми приборами о стол.

Что заставило меня вспомнить — когда мама была в моем возрасте, она сходила с ума по группе, поющей в стиле кантри — The Journey Men. Она хотела бросить школу, чтобы ездить с ними на гастроли. Серьезно. У неё всё еще было несколько их плакатов на верхней полке шкафа. У неё также были все диски, которые они когда-либо выпустили, и я должна была наслаждаться их прослушиванием, когда мама ностальгировала о своих школьных годах.

Но то, что я хотела сделать, это не то же самое, что бросить школу, чтобы стать обслуживающим персоналом группы, потому что мне платили бы гораздо больше.

— Время ужина, — сказала мама таким тоном, каким родители говорят тебе, что тема закрыта.

Я не хотела оставлять эту тему, даже не смотря на то, что я знала, что в тот момент спорить не имело смысла. Она была слишком расстроена этим, хотя я не понимала, почему. Разве большинство родителей не думали бы, что это круто иметь дочь, которая зарабатывает кучу денег, дублируя звезду? Я пыталась найти смысл в её реакции, пока мы ждали, что бабуля оторвется от дивана и неторопливо перейдет за стол.

Возможно, маму расстроила мысль о том, что я брошу школу и начну работать. Колледж был для неё больной темой. Она не пошла туда, потому что была беременна мной. Она переехала в Вашингтон с моей тётей, Ромелией, и нашла там работу в отеле. Она провела последние двенадцать лет, беря уроки здесь и там, пока она не достигла того, что почти получила диплом. Она всегда говорила мне, что надо делать это правильно. Четыре года без перерыва.

Но какое это имело значение, если я уйду из школы на несколько месяцев раньше и отложу колледж на год? Я все равно получу образование. Она должна это знать.

Бабуля села за стол. Мама уставилась на еду и держала вилку в руке, крутя её между большим и указательным пальцами.

Бабуля посмотрела на неё:

— Прекрати волноваться, Сабрина.

— Кто знает, сколько людей видели эту фотографию? — сказала мама. — Её мог увидеть кто угодно.

— Да, но какова вероятность того, что он узнает, кто она такая?

Мама не ответила. Она повернулась ко мне и сказала:

— Лекси, почему бы тебе не порчитать молитву?

Я переводила взгляд между мамой и бабулей.

— Кто он? — но как только слова слетели с моих губ, я уже знала ответ. — Ох. Ты имеешь в виду моего отца.

Мама никогда не говорила мне, кто был моим отцом. Она всегда говорила, что расскажет мне когда я закончу школу и начну жить самостоятельно. Она думала, что я буду достаточно взрослой, и , если я захочу связаться с ним, это будет мой выбор. Я думала, что это не честно. Человек должен всю жизнь знать, кто его отец. Я выросла с ощущением, что я на самом деле не знаю, кто я такая, что во мне не хватает большого куска.

Вот сводка того, что я смогла выжать из мамы за все годы попыток: мои родители встретились за месяц до того, как мама окончила школу. Он был очень привлекателен — высокий, светлые волосы, голубые глаза и я была похожа на него, не смотря на то, что я унаследовала мамины темные волосы и карие глаза. Она думала, что любит его. У них были очень короткие отношения и они никогда не были женаты. Мама настаивала, что она хранила его имя в тайне не потому, что он был заключенным, безработным или кем-то еще, от кого я была бы в ужасе. Она хранила его имя в тайне, потому что думала, что так будет лучше.

Единственное, что она еще сказала о нем, это то, что он не знал о моем существовании.

Когда я была маленькой, я фантазировала, что он однажды появится из ниоткуда. Я представляла, что он держит вожжи гнедой лошади со светлой гривой — подарок за все те годы моей жизни, которые он пропустил. Он улыбнулся бы, радуясь встрече со мной. Когда я подросла, его подарки стали другими, но улыбка и мечты оставались теми же. Он был где-то там, искал мня, желая наконец стать настоящим отцом. Я знала, что это не правда, что это не могло быть правдой, но я все равно хотела этого.

Итак, я почти ничего не слышала от мамы об отце. Бабуля тоже что-то о нем знала, но она оставалась на удивление молчаливой по этому поводу. Я смогла вытянуть из неё кое-какую информацию, потому что бабуля плохо умела держать рот на замке, но она добавляла свой собственный взгляд на вещи, поэтому я не знала, что правда, а что нет.

Если верить бабуле, мой отец зарабатывал хорошие деньги, а мама связалась с ним, чтобы сказать, что она беременна. Её однако отшили, сказав, что она — охотница за деньгами. Мама после этого решила не настаивать. Она вырастила меня сама. Нам не нужны подачки.

Поскольку мамина и бабушкина версии не совсем совпадали, я металась между вариантами, в которые верила. По большей части я хотела верить, что в один прекрасный день красивый мужчина со светлыми волосами появится на пороге с моей лошадкой.

Я посмотрела на маму через обеденный стол.

— Почему ты волнуешься, что мой отец увидит фото? Я думала, он не знает обо мне.

Мама перестала крутить вилку.

— Лекси, пожалуйста, произнеси молитву.

— Я что, так сильно похожа на него. что он узнает меня на фотографии?

Бабуля сложила руки на груди и страдальчески вздохнула:

— Я произнесу. Иначе мы умрем с голоду.

Она закрыла глаза, не дожидаясь того, что мы с мамой последуем её примеру.

— Отец наш, мы благодарим тебя за пищу и просим благословить её. Мы также просим благословить Лекси и удержать её вдали от опасных девочек, живущих в Голливуде, где грех лежит как лев, грозящий поглотить их. Аминь.

Я взглянула на бабулю, но она взяла вилку и начала есть, не обращая на меня внимания. Я повернулась в маме.

— Если я поработаю на Кари Кингсли в течение года, я могу пойти в любой колледж, в который захочу, а не только в государственный университет.

Мама передвигала рисовый плов по тарелке.

— Нет ничего плохого в том, чтобы учиться в государственном университете, и, кроме того, если бы тебе настолько сильно нужны были деньги на колледж, я могла бы найти твоего отца и попросить у него. Но ты можешь справиться с этим сама. Ты умная и талантливая, и тебе не нужны деньги от людей, которые будут обращаться с тобой как с человеком второго сорта. Ты лучше этого.

— Ты не знаешь, как будет со мной обращаться Кари Кингсли, — сказала я.

Мама наполовину хмыкнула, наполовину рассмеялась. И, хорошо, я могу признать, что она имела дело с несколькими звездами, когда работала в дорогом отеле Вашингтона. Я любила её истории о них. Певица, которая настаивала, чтобы каждое утро в её унитаз клали розовые лепестки. Актриса, которая хотела, чтобы номер опрыскивали духами её фирмы прежде, чем она заедет.

Но все равно.

Я протянула руки к маме.

— От десяти до двадцати тысяч долларов в месяц. Я могу смириться со звездой на несколько месяцев за такие деньги.

— На твоем самоуважении не должно быть ценника.

Я открыла рот, чтобы возразить, но она подняла руку, чтобы остановить меня.

— Твоя школа дала мне контактную информацию этой Марен Помперой. Сегодня вечером я отправлю ей письмо о том, что ты не заинтересована. Таким образом, нам не надо будет волноваться о том, что она снова позвонит.