Но главное, что дает толчок первому тяготению Мары на юг, это странная обстановка «Мраморного поместья». Я уже говорил о самом мраморе, о могильной надписи на итальянском языке.

Мне следует еще добавить, что в некоторых комнатах барского дома в стены были вделаны большие мраморные плиты и на них золотом нанесены стихи. С двумя стихотворениями нам придется познакомиться впоследствии, и тогда читателю станет яснее, каковое влияние они оказывали на Мару.

В дневнике Мара много говорит о мучениях какой-то княгини, бывшей владелицы Мраморного поместья, но нигде в точности их не приводит. Пульс страстного бреда молодой девушки все учащается, и Мара доходит до галлюцинаций. Чтобы дать о них представление, я позволю себе привести несколько страничек дневника.

«Нет, это был не сон. Ведь я очнулась в Мраморной комнате, а легла у себя. Значит, это было так, что я зажгла свечу и вышла. Почему же еще с вечера я зажгла лампады вокруг Мраморной комнаты и все урны наполнила водой?

Почему никогда раньше мне не приходило это в голову, а в этот день с утра я об этом думала? Почему крыша показалась мне стеклянной, когда она железная? Я ясно помню, как вошла и, когда увидела луну через крышу, уронила от изумления свечу… А комната так и осталась освещенной лунным сиянием, и лилось оно через стеклянную крышу. Я сразу заметила, что кровать была переставлена.

Я посмотрела туда, где она раньше стояла: изголовьем к мраморной плите со стихами… Мне показалось, что плита совсем чистая и стихов нет. Тогда я подумала сначала, что сплю, потом, что в отблесках мрамора мне их не видно, и сделала несколько шагов. Нет, луна ярко озаряла мрамор, и на нем не было ни единого пятнышка, ни одной буквы.

Я смотрела на чистый мрамор и постепенно шаг за шагом стала ощущать, как мною овладевает чья-то сила, которой должна была подчиняться, и в то же время почувствовала, что в комнате, кроме страшной этой силы, есть еще кто-то и что нужно обернуться. Я обернулась и увидала его. Кто это был? Страх мой прошел, мне только хотелось видеть: кто это? Какой он? В углу комнаты была тень. Там он сидел у стола, подпирая голову руками… Я сразу почувствовала, что у него большое горе. Даже в тени я хорошо видела его одежду. Это офицерское платье с ментиком, такое, каких теперь нет. Я чувствовала, что он молод, хотя волосы белые. Нет, это не его волосы — это парик. Но почему я не могу видеть его лица? Точно облако мне закрывает его лицо, и я чувствую, что та самая владеющая сила не позволяет мне увидеть…

Потом я увидела ее и почему-то я стала понимать, что она призрак, мертвая, а он живой и стала ощущать все то, что он чувствует. Через маленькие окошечки в комнате было видно ее белое платье. Я почувствовала, что он дрожит… Сперва она прошла мимо и шаги ее были совершенно ясно слышны, как у живой, а между тем, я знала, что она мертва. Она прошла коридором в комнаты; я даже слышала ее шаги по всему дому… Она переходила из одной комнаты в другую, я слышала, как она открывала шкафы и ящики, точно искала чего-то…

Потом, когда она возвращалась, я знала, что она войдет и мне снова стало страшно. Я хотела подбежать к нему, но снова оказалась во власти чего-то, владеющего, мне казалось, всем, что происходит. Я делала усилия, чтобы освободиться; она подходила к дверям… Я ослабела и потеряла сознание… Это было, должно быть, лишь одно мгновение. Я еще слышала, как он вскрикнул, а очнувшись, увидела ее.

Она стояла ко мне спиной в белом платье с фатой. Я не видела ее лица и чувствовала, что не должна видеть. У нее в руках было маленькое серебряное ведерце и кисточка. Она писала на мраморной плите золотыми буквами. Я помню каждое слово того стихотворения, я читала его раньше, но только теперь оно врезалось мне в память. Я чувствовала, как он плачет, с каким ужасным страданием впитывает золотые буквы, как нестерпимо жжет его каждое слово. Я помню, как застонал он при словах:

и когда она написала:

он во второй раз вскрикнул, точно она прикоснулась к его ране. Одного я не могу вспомнить… Ведь она продолжала писать еще две строфы, но я не могу их припомнить, как ни напрягаю память. Знаю только, что весь он просветлел в темном углу. Я не видела, но чувствовала. Точно что-то бесконечно радостное она обещала этими строфами, что-то такое, что стирало всю горечь уже написанного…

Когда она кончила писать, я чувствовала, что она обернется к нему, и в то же время владеющая странная сила не хочет, чтобы я увидела ее… Тогда я напрягла все усилия, но в то же время у меня потускнело в глазах или же это так и было, только я увидела, как она стала таять. Она уже не стояла на полу, а как будто качалась в воздухе, и вот уже не было видно, и подол белого платья исчезал. Она медленно поворачивала голову, я не могла сделать ни одного движения и в то же время мне показалось, что я захожу с другой стороны. Я увидела ее, наконец, и вскрикнула, потому что мне почудилось, что она странно на меня похожа, точно я увидела себя саму, только старше, и лицо у нее, как после болезни, такое бледно-красивое. Кажется, я в это мгновение увидела и его лицо, но не могу припомнить.

Я вскрикнула, почувствовала, что падаю, и очнулась от падения на полу Мраморной комнаты… Нет, это не могло быть сном. Это что-то такое, что было, что-то значительное и как-то со мной связанное. Почему она…»

На этих словах запись сна обрывается. Немного дальше Мара говорит: «Где-то я читала, что есть такие люди, которые иногда могут видеть тот, другой мир. Должно быть, такие люди не могут лгать. Они почти святые. Если бы я могла встретить…»

Этой мечте Мары суждено было исполниться. По крайней мере, судьба готовила ей довольно загадочную встречу.

Я старался передать содержание дневника возможно конспективнее, извлекая только то, что казалось мне необходимым для понимания последующего. Теперь мне придется полностью привести несколько мест. Должен для ясности сообщить, что выдержки эти будут из дневника Мары-студентки медицинского факультета. Из некоторых отрывочных данных дневника видно, что одиночество стало для девушки совершенно невыносимым, и ее потянуло к кипучей сутолоке университетских центров. Можно также догадаться, что стремление стать на ноги и зарабатывать средства связано было с мечтой этим путем достигнуть желанного юга.

Вот несколько выдержек.

«Какая странная красота в музыке! Почему она волнует, если ничего не может сказать? Ведь звуки не говорят, а между тем, душа их понимает, нет, не понимает, а чувствует как-то.

Где-то я читала, что все в природе имеет свое назначение. Неужели способность понимать что-то необъяснимое только для того дана, чтобы слушать музыку, а если бы люди не придумали инструментов, то она так и пропала бы. Тут что-то неясное, но у меня нет никого, кто бы объяснил. Сегодня я по ошибке попала на лекцию математики. Профессор все что-то объяснял о мнимых и иррациональных величинах. Я поняла только, что иррациональное это то, о чем нельзя составить ясного понятия. Мне кажется, что это должно быть похоже на музыку. Завтра в первый раз в жизни пойду в оперу. Если денег не хватит на музыку, я буду обедать через день.

20 октября.

Если бы каждый день я могла слушать «Пиковую даму», то, кажется, забыла бы всю горечь жизни. Если бы умереть под эти звуки. Всю ночь я не могла спать после всего пережитого. Мне было хорошо, только температура опять поднялась, в горле к утру пересохло и я ослабела. Тот странный сон или, скорее, видение в Мраморной комнате опять воскресло предо мной. Когда виолончель запела эту задумчивую фразу: «Я имени ее не знаю», и он вошел, я чуть не вскрикнула, потому что тот в Мраморной комнате был одет именно так. Одежду я хорошо заметила. Откуда я могла ее выдумать во сне: значит, это не был сон. Я забыла даже, что это «Пиковая дама», что это из Пушкина, я не понимала, что там происходит, мне все казалось, что когда-то у нас дома они переживали всю эту красоту. Если он, действительно, ее любит, какое это счастье любить под звуки такой музыки, любить не в этом мире, а совсем в другом.