В одной далекой стране – в давние времена – правил один недалекий король. И был он настолько недалек, что богатое некогда королевство довел своими указами до нищеты. И войско, которое он каждую весну водил на войну, всякий раз возвращалось из похода разбитым, а короли-соседи отнимали у него город за городом. Подобное правление не могло не тревожить подданных – народ роптал и шатался; смелые бежали в чужие пределы, робкие злословили и затевали покушения. Однако покушения не удавались – король по своей недальновидности окружил себя людьми коварными и подозрительными, и в силу этого был неуязвим. Так что долго бы еще не знать той державе мира и изобилия, не появись там…

Один очень умный человек, который говорил очень мало, но каждый раз к месту. Откуда он взялся, доподлинно не знал никто; один уверяли, что с неба, другие – что из-под земли, третьи – из пены морской, а четвертые настаивали на том, будто умный человек произошел от умного слова. Однако мы не станем задерживать ваше внимание на этом споре – нас интересует не то, откуда он вышел, а то, куда он пришел.

А пришел он прямиком в королевский дворец. По дороге этот умный человек даром или же за весьма умеренную плату раздавал весьма дельные советы – ведь человек шел медленно и в дороге ему нужно было согреться и прокормиться, – а вот зато советы его безо всяких затруднений перелетали с языка на язык и вскоре достигли королевского уха. Король прислушался, задумался, издал указ… и его подданные были приятно удивлены первому дальновидному решению недалекого короля. Король же сразу приосанился, созвал сановников, писцов с большим запасом перьев и чернил, взошел на трон, опять прислушался… ничего не услышал… однако издал второй, опять-таки дельный указ, по которому уже упомянутого нами очень умного человека срочной фельдъегерской почтой доставили прямиком в королевский дворец.

Так что если быть точным, то умный человек туда не пришел, а приехал.

И тотчас же король, а вместе с ним и все придворные были весьма обескуражены тем слабым впечатлением, которое произвел на них прославленный – по слухам – мудрец. Все ожидали увидеть убеленного, согбенного, лобастого до затылка старика. Все надеялись, что он будет загадочен, рассеян и запахнут в живописные лохмотья. И почти все жаждали узреть на плече этого новоявленного мудреца черную кошку, а на глазах – волшебные очки, позволяющие видеть дальше, ближе и яснее… Так нет! Вместо всего этого желанного великолепия перед ними предстал далеко еще не старый и почти не рассеянный человек, одетый не беднее и не богаче многих тамошних поселян, не слишком худой и не слишком упитанный, с правильными чертами лица и крепкими руками. Единственно, чем он сразу выделился из сонмища подданных, так это то, что он тут же, не сходя с места, высказал дельный совет. Король благосклонно выслушал его, повелительно кивнул – и заскрипели по пергаменту бойкие перья… И лишь потом уже грянула музыка и начался пир.

На пиру очень умный человек вел себя скромно и сдержанно. Да и в последующие дни, недели, месяцы и годы он не позволял себе возгордиться и большею частью молчал, а если и раскрывал рот, то единственно ради советов. Советы эти были все без исключения умны, и потому нисколько не удивительно, что этот очень умный человек вскорости стал Первым Министром королевства.

Обосновавшись во дворце, очень умный человек весьма удивил всех своею воздержанностью в еде и питье, несклонностью к прекрасному полу и ненаживанию врагов. Одни по этому поводу говорили одно, другие другое, а третьи… Третьи объясняли это умом очень умного человека: он де еще не всего, чего хочет, достиг, оттого и временит. Однако когда очень умный человек не изменил своей воздержанности и после того, когда его назначили Первым Министром, то тут не то что первые и вторые – тут и третьи крепко задумались. И в самом деле, казалось бы: чего еще желать простому смертному?! Но мудрец был, по-видимому, действительно мудр, ибо, невзирая на свой теперешний высокий сан и полный достаток, он продолжал не щадить себя и неустанно давал королю все новые и новые советы, которые, обретая силу закона, оставались не только умными, но и действенными.

И жизнь в несчастнейшей державе пошла на лад: базары оживились, границы укрепились, подбородки залоснились, а кое у кого и удвоились. И снова – казалось бы: что… Но мудрый Первый Министр продолжал денно и нощно мудрствовать над государственными заботами, да и повеселевшие подданные стали всё чаще и чаще размышлять не только о хлебе насущном. Размышления эти, поначалу путанные и робкие, вскоре возымели определенную стройность. Тогда робкие подтолкнули смелых, смелые выбрали лучших, лучшие дождались подходящей тихой темной ночи – и перешли через подъемный мост, объединяющий – или разъединяющий? – дворец и державу. Недалекий король был бескровно низложен, а мудрый Первый Министр так и остался мудрым Первым Министром, которому лучшие из смелых доверили править державой.

Да и действительно: кому нужен король, который не король? Тем более, что развенчание пошло ему только на пользу: определенный в ученики к башмачнику, бывший король вскоре на этом немудрящем, но полезном поприще достиг такой удивительной резвости рук, что стал известен далеко вокруг как наилучший, несравненный мастер по части дамских каблуков.

Вот так благосклонно распорядилась судьба королем. А Первый Министр, став действительно первым в державе, тотчас перестал давать советы, а стал просто издавать указы, и указы эти были один мудрее другого. Лишенный надобности оглядываться на недалекого короля, с удвоенной любовью и строгостью заправил Министр державой, богато и счастливо зажили его подданные, храброе войско каждую осень возвращалось с победой, и воспрянувшее духом королевство незамедлительно раскинуло свои границы от моря до моря. Короли-соседи боялись мудрого Первого Министра, его послов везде встречали с почетом, и все, у кого имелась разумная голова, безмерно завидовали подданным Первого Министра.

А был тот Министр в меру лыс и в меру волосат, в меру щедр и в меру скуп, и праздников им было положено в меру, и в меру родили хлеба – иначе ведь зерно станет до обидного дорого, и оттого защербит по заморской торговле.

Одно лишь было в нем не в меру – он был настолько мудр, что все мог решать сам, и никто в королевстве не мог придумать ничего более разумного, нежели он. А потому Первый Министр… Нет, он не отстранил от себя всех этих многочисленных действительных и статских советников, от которых толку было не слишком-то много. Нет и еще раз нет! Будучи мудрым, Первый Министр и теперь, как и прежде, подолгу сиживал в Совете и внимательно выслушивал их советы, кивал, соглашался, отмечал дельные мысли… а потом издавал указ, который, как на грех, всегда совпадал с тем, что советовал ему его собственный разум, а не советники.

И вот тогда-то, выслушивая многих, а поступая все же по-своему, Первый Министр и стал издавать указы еще мудрее прежних, ибо теперь он сам, без переписчиков, где надо ставил точки, а где надо – многоточия. Вот так – …

И тем не менее, как мудрый человек, он не забывал награждать усердных и корить нерадивых советников. И делалось это порою всенародно, дабы подстегнуть усердие.

Однако подстегнулось не усердие, а нечто другое. Многим из тех, кто удостоился похвалы Первого Министра – а это действительно были лучшие из ненужных советников – так вот, многим из них вскорости стало до крайности обидно, что всегда, в любом вопросе, мудрее всех мудрый Первый Министр. Значительно мудрее. Но отчего это, почему? Почему этот очень умный человек так не по-человечески умен? Не может быть, чтоб все было так просто, спроста; тут непременно что-то сокрыто!

И стали вспоминать.

Однако по всем воспоминаниям очень умный человек был таким же, как и все остальные. Просыпался он не раньше других да и ложился не позднее прочих; ел, пил, говорил «спасибо», был чист на руку и всегда вставал с той ноги…