Джонатан сглотнул и кивнул. Потом тихонько обратился к Рику:

– О'Коннелл...

– Да?

– Мои... э-э-э... будущие дети и я благодарим тебя.

– Нам бы дожить до конца этого дня. Ты пока отдыхай, а мы поработаем.

Джонатан снова кивнул и, тяжело дыша, прислонился к стене.

О'Коннелл и Ардет-бей обменялись многозначительными взглядами. Обоим было ясно, что это происшествие – лишь первое звено в цепи ожидающих их бедствий и испытаний.

Американец и воин пустыни вернулись к завалу.

Пока маленькая команда О'Коннелла спускалась в зал для бальзамирования возле статуи Анубиса, Эвелин Карнахэн была уже глубоко под землей. Девушка шла второй в процессии из трех человек. Они двигались по некрополю, где когда-то, около трех тысяч лет назад, встретили свой конец Имхотеп и Анк-су-намун.

Девушка держалась довольно спокойно. Она уверила себя в том, что Имхотеп считает ее реинкарнацией своей утерянной возлюбленной. Эвелин уже готовила речь на древнеегипетском, которую она произнесет в подходящий момент. Когда жрец закончит со своими фокусами-покусами, или что там еще требовалось по ритуалу, она притворится вернувшейся к жизни Анк-су-намун. И ей останется только наблюдать и ждать удобного момента для бегства.

Первым с факелом в одной руке торжественно выступал Имхотеп. В другой руке он держал массивную с медными петлями обсидиановую Книгу Мертвых. Вскоре путь привел их к каменному мостику, переброшенному через ров с пузырящейся черной субстанцией. По краям рва ползали огромные волосатые крысы. Воздухе наполняло непередаваемое зловоние. При звуке шагов процессии крысы разбежались и попрятались. Только пара гнусных тварей не смутилась при появлении непрошеных гостей. Животные были увлечены пожиранием останков своей более мелкой товарки.

– Вот что случается с мелкими паразитами, – презрительно бросила Эвелин в адрес Бени, который шел сзади, держа девушку под прицелом револьвера.

Бени только захихикал в ответ. Но когда он бросил взгляд туда, куда смотрела Эвелин, и увидел пирующих каннибалов, его лицо побледнело.

– Ты ведь гордишься своим знанием многих религий, так ведь, Бени?

Они пересекали каменный мостик.

– Топай вперед! – процедил Бени, толкая девушку в спину стволом револьвера.

– Значит, как я полагаю, тебе известно буддистское понятие кармы. Такие, как ты, всегда расплачиваются, Бени. Всегда.

– Разумеется, – снова хихикнул Бени. – Ты это серьезно?

Вскоре они дошли до помещения, формой напоминающего амфитеатр. Его иол был отполирован, как в храме. Лестница, вырубленная в скале, заканчивалась именно там. Имхотеп прошел вперед, зажигая от факела многочисленные древние светильники, вделанные в стены. Хотя утварь и резные барельефы покрывала густая паутина, осветившийся зал поражал своим великолепием. Тут и там возвышались статуи Анубиса. Многочисленные изображения других богов стояли в нишах и на полках. Посредине зала располагался массивный алтарь из темного камня. Он был искусно изукрашен крылатыми скарабеями, головами кобр и рогами баранов. Как истинная дочь археолога Говарда Карнахэна, Эвелин не могла не восхититься этой мрачной красотой.

Однако в ее положении заложницы ожившей мумии вид жертвенного алтаря не пробуждал у девушки приятных мыслей.

Именно в этот момент эхо выстрела О'Коннелла, разделавшегося с жуком, достигло ушей Имхотепа, его гостьи и его слуги.

Верховный жрец нахмурился, а Эвелин просветлела лицом. Она понимала, что О'Коннелл, а значит и спасение, близки. Мужчина, которого она любила, и ее дорогой брат не погибли при крушении самолета, они живы. Теперь она знала это наверняка.

Холодные красивые черты лица Имхотепа исказила ярость.

На поверхности алтаря Эвелин разглядела осколки сосуда. Судя по иероглифам, которые ей удалось разобрать, в нем хранился какой-то жизненно важный орган. Возможно то, что осталось от сердца Анк-су-намун.

Имхотеп высыпал истлевшие останки на ладонь (это действительно оказалось сердце) и уставился на них с каким-то мрачным обожанием. Потом он крепко сжал кулак, и все превратилось в пыль.

Эвелин содрогнулась. Бени за ее спиной злорадно ухмыльнулся. Так сорванцы-подростки издеваются над чересчур впечатлительными школьницами.

Имхотеп зашагал по залу, остановился, раскрыл Книгу Мертвых и начал торжественно читать заклинания, высеченные на ее обсидиановых страницах. Потом раскрыл ладонь и сдул с нее пыль, в которую превратилось сердце Анк-су-намун. Легкое облачко окутало противоположную стену.

Древняя каменная кладка ожила, как будто за ней кто-то зашевелился.

Настала очередь Бени икнуть и задрожать от страха. Эвелин не упустила бы возможности поиздеваться над Бени, если бы сама не испытывала похожих чувств.

Кладка кое-где осыпалась, и в зале очутились две ожившие мумии. Ничего величественного, как в Имхотепе, в них не было. Обычные, иссохшие, обмотанные бинтами бренные человеческие останки.

Они неуклюже приблизились к Имхотепу (в конце концов, разгуливать им приходилось не часто), неловко поклонились ему и замерли в почтительных позах. Верховный жрец обратился к ним на древнем языке.

– Боже мой! – прошептала Эвелин сама себе, – Это же его жрецы. Его давным-давно умершие слуги.

Бени все сжимал в одной руке револьвер, а другой судорожно перебирал висящие у него на груди религиозные символы и беззвучно взывал ко всем богам подряд.

Выслушав наставления, мумии уже более уверенно скрылись в одном из боковых проходов.

Эвелин сникла: она поняла, что Имхотеп отправил своих прислужников расправиться с О'Коннеллом, ее братом и предводителем медджаев.

С лицом, исполненным удовлетворения, Имхотеп важно приблизился к алтарю. Из широких складок одежды он раз за разом, как фокусник, извлекал похищенные американцами погребальные сосуды. Выставив их в ряд на поверхности алтаря, Имхотеп заговорил, но не по-древнеегипетски, а на иврите.

Эвелин сначала удивилась, но потом сообразила, что Имхотеп, видимо, не хочет, чтобы она поняла, о чем идет речь. А иврит – язык рабов – был известен и жрецу, и Бени.

– Что он говорит? – требовательно обратилась Эвелин к венгру.

– А, значит, теперь тебе нужно, чтобы Бени переводил? Хорошо, я скажу: принцу Имхотепу приятно, что он завладел твоим сердцем.

– Хм! – пренебрежительно передернула плечами Эвелин. – Ему не стоит так обольщаться. Может быть, оно давно уже принадлежит другому.

Продолжая переставлять по поверхности алтаря драгоценные сосуды, Имхотеп скова заговорил на иврите.

Бени выслушал и, улыбнувшись, обратился к Эвелин:

– Это тебе не следует питать иллюзий. Ведь кроме сердца моему господину понадобятся также твой мозг, печень, почки и... как они там называются... ну, такие длинные и скользкие, что у тебя в животике.

Эвелин похолодела от ужаса. До нее дошло, что Имхотеп вовсе не считает ее перевоплощением своей возлюбленной. Она для него – всего лишь набор органов, необходимых для воскрешения. Но она нашла в себе силы ответить Бени:

– Это называется кишками, недоумок.

– Да! Они ему тоже нужны. Короче, ему нужна ты вся. Оптом, так сказать.

Высокомерно вздернув подбородок, Эвелин обратилась к Имхотепу на его родном языке:

– Значит, тебя интересует только мое тело? Все вы, мужчины, одинаковые.

Имхотеп подошел к Эвелин и, продемонстрировав, что значит по-настоящему высокомерный вид, небрежно смерил ее взглядом. Тыльной стороной ладони он ударил ее по лицу с такой силой, что она без чувств упала на пол.

Пораженный такой вспышкой ярости, Бени отступил назад, заискивающе глядя на хозяина. Тот на иврите приказал венгру уложить девушку на алтарь. Бени, напрягая свою хилую спину, взгромоздил обмякшее тело Эвелин на каменную плиту. Он даже постарался придать ей подобающий вид, одернув платье. Правда, Бени не удержался и несколько раз нескромно дотронулся до ее соблазнительного тела.