— Выяснилось, что все идет куда хуже, чем ожидалось. Теперь даже нельзя сказать, сможет ли он вообще когда-нибудь рисовать.

— О Боже, док! — пораженно отозвался Дэйв.

— Да, такие дела. Такие случаи… доктора знают о них куда меньше, чем хотят тебе показать, Дэйв.

Тем временем Фиш продолжал сверлить глазами письмо, едва прислушиваясь к собственному голосу. «Будет оплачен, как только дизайн будет выполнен…».

— Послушай, — сказал он, прерывая сочувственное бормотание Дэйва. — Здесь ведь не говорится, кто должен его выполнить, так? Видишь вот здесь? Сказано: «как только дизайн будет выполнен».

— Стаканчик воды, пожалуйста, — позвал другой посетитель.

— Сию секунду, сэр. Знаете, док, по-моему, это идея. — Он боком отходил вдоль стойки, продолжая говорить: — Видите ли, расчертить по масштабу и сделать настоящую роспись смог бы любой — в смысле, любой толковый художник. Черт возьми, думаю, я могу и сам это сделать — если только Джордж не против. И если все уладить с комиссией… Что ж, для меня это совсем неплохая перспектива. — Он поставил перед посетителем стакан, не глядя вытер стойку и вернулся.

Фиш согнулся над стойкой, вороша бороду и хмурясь. «Уилмингтон» — всего лишь фамилия. Дэйв может взять на себя эту роль, может не взять, и, с одной стороны, это даже хорошо, потому что тогда сам Фиш останется за кадром. Но, черт побери, если все сойдет, тогда Дэйв действительно станет Уилмингтоном, и вполне возможно, что он захочет распоряжаться по своему собственному…

— Послушай, Дэйв, — спросил он, — а ты и вправду хороший художник?

— Право, док, вы ставите меня в неудобное положение… Но ведь им все-таки понравилось, как я представил дизайн, разве не так? Знаете, я там использовал цветовую гамму из густо-лазурного и светло-желтого с примесью розового, чтобы сделать рисунок… радостным, что ли. И ей-богу, если у меня получилось на бумаге, я вполне мог бы сделать это и на стене.

— Идет! — с жаром согласился Фиш и похлопал Дэйва по плечу. — Джордж еще ничего не знает, но уверен — он уже нашел себе славного помощника!

Стройная девичья фигура внезапно выросла перед Фишем из-за кадки с пальмой.

— Мистер Уилмингтон? Не могли бы вы уделить мне немного времени?..

Фиш замешкался и потянулся привычным жестом к подбородку, хотя бороду он сбрил уже больше года назад. Без бороды он чувствовал себя несколько незащищенным, и лицо начинало дергаться, когда Фиша, как сейчас, заставали врасплох.

— Уфф, ну да, мисс…

— Норма Джонсон. Мы не знакомы, но у меня тут несколько рисунков…

С собой у Нормы была большая черная папка на ленточках. Фиш сел рядом с девушкой и стал разглядывать рисунки. Вроде бы ничего, но какието скуповатые — вроде тех, что с помощью машины производил он сам. На самом деле Фишу нравились рисунки с какой-нибудь изюминкой, как у Нормана Рокуэлла, но, когда он однажды настроил машину на что-то подобное, агент — самый первый, тот гнусный проходимец Кониолли — заверил его, что на «жанровую продукцию» нет спроса.

Пальцы девушки подрагивали. Очень стройная и бледная брюнетка с большими выразительными глазами. Наконец Норма перевернула последний рисунок.

— Годятся ли они хоть на что-то? — спросила она.

— Ну что ж, здесь чувствуется сильное воодушевление, — не моргнув глазом заявил Фиш. — И очень тонкое владение материалом.

— Я могу рассчитывать на успех?

— Ну-у…

— Видите ли, дело вот в чем, — быстро сказала девушка, — тетя Мэри хочет, чтобы я осталась в Санта-Монике и выехала только на следующий год. Но я не хочу. Тогда она согласилась послать меня учиться за границу, если вы сочтете, что у меня настоящий талант. Но если у вас другое мнение, то я сдаюсь.

Фиш внимательно оглядел девушку. Ногти коротко подстрижены, но в то же время выглядят ухоженными. Незатейливая белая блузка, синий жакетик и юбка; веяло от Нормы лесными духами. Фиш почуял деньги.

— Ну что ж, милочка, — начал он, — вот что я вам скажу. Вы, конечно, можете отправиться в Европу и потратить кучу денег — десять, двадцать тысяч долларов. — Девушка даже не моргнула. — Пятьдесят тысяч, — учтиво поправился Фиш. — Но что толку? Тамошние коллеги знают куда меньше, чем хотят вам показать.

Ощупью она стала пыталась найти перчатки и сумочку.

— Понимаю. — Норма стала было подниматься. Фиш положил ей на плечико пухлую ладонь.

— А вот что я бы вам предложил, — сказал он, — почему бы вам вместо этого годик не походить сюда и не позаниматься со мной?

Бледное лицо девушки вытянулось от удивления.

— Ах, мистер Уилмингтон, в самом деле?

— Ну, любой, у кого есть талант, какой виден в этих рисунках… — Фиш похлопал по папке, лежавшей у Нормы на коленях. — Так что просто необходимо что-то предпринять, иначе…

Девушка взволнованно встала.

— А вы не могли бы сказать это тете Мэри?

Фиш огладил перед своей розовой рубашки.

— А как же, с радостью, милочка, с радостью.

— Она как раз ждет в вестибюле.

Фиш последовал за Нормой и познакомился с тетей Мэри, которая оказалась прелестной женщиной лет пятидесяти — немного пухленькой, но все равно очаровательной в своем коричневом льняном платье. Они договорились, что Норма снимет студию неподалеку от дома мистера Уилмингтона в Санта-Монике и что мистер Уилмингтон несколько раз в неделю будет заглядывать туда и щедро делиться с девушкой своим богатым опытом, получая десять тысяч долларов ежегодно. Это составляло, как заметил им Фиш, менее половины от той суммы, которую он обычно получал за крупные заказы; но ничего-ничего — всякая малость тоже на пользу. Стенные росписи, реклама учреждений, текстильные дизайны, частные заказы коллекционеров — черт возьми, всего навалом!

По правде, Фиша серьезно беспокоило только одно — сама машина. Теперь он держал ее под замком во внутренней комнате снятого им дома — двадцать комнат, впечатляющий вид на Тихий океан, множество помещений для вечеринок; и до сих пор Фиш обращался со сложнейшим аппаратом примерно как с детским педальным автомобилем. Со временем он распознал и записал значение каждой из десятков маркированных кнопок на машинках, помеченных как «Bank», и теперь при помощи обычной комбинации кнопок мог получить любой нужный рисунок. Вот, в частности, заказ на витражи для церкви: «Религия», «Люди», «Палестина», «Древность» — и пожалуйста, все готово.

Беда заключалась в том, что машина никогда не рисовала дважды подряд одно и то же. Выполняя тот заказ с витражами, Фиш получил один рисунок с изображением Христа, а затем, как ни старался, не смог получить еще один — так что пришлось заполнить пробел святыми и мучениками. Церковь, конечно, выразила недовольство. А иногда по вечерам ради собственного удовольствия он повадился испытывать возможности машины — например, ставил ее на «Исторические лица» и «Romantisk», что, похоже, было машинным названием текущей эпохи, а затем нажимал кнопку «Overdriva» — и наблюдал, как разные знаменитости появляются на бумаге с огромными карикатурными носами и зубами, будто частокол.

Или ставил ее на «Любовь», а затем на различные времена и места — «Древний Рим» давал весьма пикантные рисунки, а «Самоа» — еще покруче.

Но всякий раз машина выдавала все более скудные рисунки; в конце концов она вообще перестала производить что-то подобное.

Может, в хитрую штуковину было встроено что-то вроде цензора? Может, машина осуждала Фиша?

Он продолжал размышлять о тех странностях, которые сопровождали доставку машины. Адрес у грузчиков был правильный, а что же было ошибочным… время? Во всяком случае, ясно, что машина предназначалась не ему. Но кому? Что еще за «двин»?

Частей было восемь — шесть блоков, основная машина и еще один аппарат, который, как выяснил Фиш, мог увеличивать любую деталь рисунка почти до натурального размера. Со всем этим он управлялся. Управлялся с регуляторами, что придавали рисунку сложность или простоту, большую или меньшую глубину, меняли стиль и настроение. Единственными кнопками, в назначении которых Фиш не разобрался, оставались три красные, помеченные как «Utplana», «Torka» и «Avsla». Ни одна из них вроде бы ни на что не влияла, Фиш и так и сяк пробовал нажимать все три, но никакой разницы не наблюдалось. В конце концов он оставил их в том положении, в каком они были с самого начала: «Torka» нажата, две остальные отпущены; ничего лучшего он придумать не сумел. Хотя, такие большие и красные, они наверняка имели важное значение.