— Вы, девочки, хотите кофе, я так понимаю? — спросила Кеззи.

Она обошла кухонный стол со своей большой, яркой фальшивой улыбкой, держа в руке чайник. Это улыбка, которую я хорошо узнаю.

— О, да, спасибо, мисс Кеззи! — сказала тощая девчонка.

Её звали Мерси Декстер, и она была такой худой, что я не знаю, как она покупала одежду. Я тоже хотела быть худой, но, чёрт возьми, не настолько худой. Мы очень быстро выяснили, что она была одной из тех помешанных на Библии фанатичек, чёрт возьми. О, и на ней был большой крест, такой как тот, что носит Оззи Осборн. Все мы трое были невзрачными, но Мерси была суперневзрачной, чернильно-чёрные волосы, чёлка, всё неуклюжее. Девушку, которую писатель назвал бы «серой мышкой» или «библиотекаршей», потому что ему не приходило на ум что-то лучшее.

— Конечно, я бы хотела немного, мисс Кеззи, — сказала вторая новенькая.

Её звали Ханна Боуэн, и я запомнила её по ориентации пару месяцев назад. Она была нормальной, я думаю, немного заносчивой, потому что её родители были богаты, но, чёрт возьми, все наши родители были богаты. Как ещё мы могли попасть в частный женский колледж? Что мне понравилось в Ханне, так это то, что её очки выглядели хуже моих. Вы знаете, как донышки от бутылок из-под Coca-Cola. Но больше всего мне понравилось то, что она весила больше меня. Я весила сто девяносто при росте пять футов четыре дюйма, а она была больше двухсот, но главное — она ​​не выглядела такой толстой, потому что была почти шести футов ростом. Ребята за спиной звали её Сасквоч.

— Я всегда была любительницей кофе! — она сказала так, как будто это было большим делом.

Затем фальшивая улыбка Кеззи обратилась ко мне, как луч фонарика в моё лицо.

— А ты, Энн?

Энн — это я, Энн Уайт. Я толстая, неинтересная и угрюмая. Никакого хвастовства, просто факт. Я тупица, я слишком много пью, и в девятнадцать лет у меня меньше мотивации, чем у старика на смертном одре. Мой живот превращается в шесть рулонов жира — серьёзно, я посчитала — всякий раз, когда я сажусь, и однажды я шла по улице, и какой-то чувак, которого я никогда раньше не видела, говорит: «Эй, детка, я не знал, что придумали голубые джинсы для слонов!» Просто так, совершенно неожиданно. В другой раз я была на «свидании», и когда мы целовались, парень расстёгивал мою блузку, но когда он взглянул на мои сиськи, он начал смеяться. Ублюдок не мог остановиться. «Извини, Энн, я ничего не могу с собой поделать! — он продолжал хихикать. — Просто твои сиськи… выглядят нелепо!» Как вам это дерьмо, а? Я всё равно сделала ему минет, потому что у него была марихуана, что, я думаю, даёт вам представление о том, насколько я дерьмовая. О, а мои волосы? Похоже, кто-то подключил меня к розетке, и этот цвет… ну, вы когда-нибудь видели белого пуделя, который сбежал на пару недель, так что он весь грязный и облезлый? Вот как выглядят мои волосы. Большое спасибо, Боже.

Во всяком случае, что касается предложения кофе, я сказала:

— Да. Что-нибудь с кофеином.

Она застыла, глядя на меня.

— Что это было, Энн?

«Тупая шкура», — подумала я.

— Да, что-нибудь с кофеином, мисс Кеззи.

— Хорошо, — сказала она.

Видите ли, у неё было это превосходство. Простые общажники всегда должны проявлять уважение к старшим сёстрам. Она налила три чашки, её идеальные зубы блестели, как в той дурацкой рекламе с австралийской цыпочкой или ещё каким-то дерьмом. Кеззи Мейсон была СС — Старшей сестрой из женского общества — значит, нам приходилось целовать её задницу, если мы хотели попасть в Альфа-Хаус. От неё меня тошнило, как только я её увидела. Знаете, фальшивая улыбка, лицо «да пошла ты», идеальное тело, идеальные светлые волосы. Эта сучка выглядела как Пэм Андерсон, но когда Пэм Андерсон было чёртовых двадцать лет.

— Вам, девочки, понравится этот кофе. Он коста-риканский.

Чертовски важная херня!

— Ой, и, Мерси, дорогая? — Кеззи подняла палец. — Поскольку ты ещё не прошла полное посвящение, понятно, что ты не знакома с дресс-кодом Альфа-Хаус, но я боюсь, что тебе придётся расстаться с крестом.

Худое лицо Мерси скривилось, как будто кто-то только что сказал ей, что вся её семья погибла в автокатастрофе. Её тощая рука коснулась креста.

— Вы не можете заставить меня избавиться от моего креста…

— У меня нет желания заставлять тебя избавляться от этого, — ответила Кеззи. Её манера говорить напомнила мне ножницы. Резать, резать, резать. — Я просто информирую тебя, что твой крест считается нарушением нашего дресс-кода.

— Но… но я же христианинка! Христиане носят кресты!

— Это вполне может быть, но ты должна понимать, что христиане, которые носят кресты, как и любая девушка, которая носит неразрешённые украшения, не допускаются в Альфа-Хаус, — Кеззи смотрела, постукивая ногой. — Ты действительно хочешь быть в этом женском обществе, не так ли?

— Ну… ну… да, но, но я должна иметь возможность носить свой крест. Это символ моего Господа и Спасителя!

— Прекрасно. Тогда ты можешь взять себя вместе с символом твоего Господа и Спасителя, покинуть этот дом прямо сейчас и никогда не возвращаться.

Тишина. Какая плохая сцена сразу же наступила. Но стало ещё хуже, когда глаза Ханны сузились, и она сказала:

— Это кажется довольно дискриминационным, мисс Кеззи.

Взгляд Кеззи обратился к Ханне.

— Что? Дискриминационно? Хорошо, что мы не дискриминируем девочек со средним баллом 1.3, да?

Рот Ханны открылся.

— Вы не должны были говорить это при всех! — она изо всех сил старалась скрыть от других свои дерьмовые оценки.

Вещь не для гордости. Так что она лгала о них так же, как она лгала о своём весе, о «парнях», которых у неё никогда не было, о том, что она была любимицей своей богатой семьи, когда на самом деле было всё наоборот. Вы знаете этот тип.

— Что насчёт тебя, Энн? — взгляд Кеззи был похож на ледяной сквозняк. — Считаешь ли ты, что я веду дискриминацию, ты, девушка со средним баллом 1.2?

— Нет, мисс Кеззи, — всхлипнула я. — Мерси, сними крест. Правила есть правила. Иисус не собирается приговаривать тебя к аду за соблюдение правил, не так ли?

— Ну, нет, — выступила она. — Он действительно знает, что я Его верная слуга.

— Хорошо. Так что сними это. И, Ханна, если ты не хочешь попасть в такое же плохое общество, в каком была я, почему бы тебе… не обратиться к добродушию мисс Кеззи и не сказать, что ты сожалеешь, что намекала на то, что она дискриминирует?

Ханна — пизда — вытерла слезу из глаза.

— Мне очень жаль, мисс Кеззи.

Мы все посмотрели на Мерси. Она сглотнула и сняла крест.

Кеззи улыбнулась.

— Хорошо!

Тайм-аут, просто чтобы вы поняли суть. У девочек всегда есть свои причины, по которым они хотят попасть в женское общество, но в девяти случаях из десяти это как-то связано с семьёй. Вы должны что-то доказать своей семье, вы должны доказать им, что вы можете вписаться так же, как они, когда они учились в колледже; вы должны дать им повод для трёпа на званых обедах, вы знаете: «О, моя дочь такая-то в лучшем женском обществе!» Это указывало на изысканность или какое-то другое дерьмо. Дело в том, что я, Ханна и Мерси были тремя неудачницами, которым отказало каждое общество в ряду. Мерси хотела поступить, потому что её родители сказали ей, что они перестанут платить за колледж, если она не начнёт «общаться» с людьми, сказали, что её одержимость церковью делает её слишком замкнутой, и, несмотря на то, что её оценки были средними, её отец не хотел потратить деньги только на то, чтобы его дочь оказалась в монастыре с дипломом за двести тысяч долларов. В случае с Ханной — это были её сестры. Три принцессы, и она была гадким утёнком. Все они были в женских клубах, и её до смерти тошнило от родителей, которые всегда спрашивали её, почему она не может быть похожей на своих сестёр. Моя причина более прямая. Мои родители чертовски богаты, но они «не выдержат», чтобы дочь была «неуспевающая». «Немного мотивации — это то, что тебе нужно», — сказал мне отец, когда я получила аттестат о среднем образовании после того, как получила академический отказ — за который отец заплатил — а потом меня арестовали в выпускной вечер за покупку марихуаны. (О, и я должна добавить, что минеты были больше причиной того, что я закончила учебу, а не сама учёба.) Краткая версия? Папа предъявил мне ультиматум: «Заканчивай колледж, или тебя не будет в завещании». Чёрт, это наследство — единственное, что у меня есть. Он и мама много курят и пьют, так что, чёрт, они к пятидесяти годам оба, вероятно, окажутся в земле. Но если я не закончу колледж, они оставят всё — можете ли вы в это поверить? — грёбаной Армии Спасения. Так что пришло время утонуть или плавать для меня, и я в значительной степени тонула всю свою жизнь. Теперь вы, вероятно, задаётесь вопросом: «О чём она говорит? Попадание в женский клуб не может гарантировать диплом колледжа».