- Муй, буэнос! Молодцы, ребята!

Мы спустились на причал. Франциско поговорил с шофёром, возившим из порта лес, мы взобрались на машину с досками и помчались вдоль набережной.

Справа ветерком дышал на нас океан. От горизонта к берегу катились белые лёгкие барашки. Слева до самого неба, сверкая окнами, поднимались небоскрёбы. Франциско обнимал нас за плечи и что-то напевал.

Мы проехали сквозь длинный тоннель, промчались мимо зенитной батареи и затормозили у красивого городка. Хорош городок! Дома, как разноцветные кубики, чистые дорожки, цветы и много всякой зелени. А посреди квартала большой двухэтажный дом.

- Моя новая школа! - сказал Франциско.

Только мы спрыгнули с машины, как сразу нас окружила толпа смуглых ребятишек.

- Руссо, руссо! - кричали они, хватая нас за руки, но Франциско потянул нас в школу. Он застучал каблуками по лестнице, побежал по коридору, распахивая дверь за дверью. Настоящий парад дверей устроил.

Заглянули мы в один класс, а там ребятишки снуют, садятся за новенькие столы, вертятся, каждый сучок разглядывают.

- Всем места хватит, - успокаивает их Франциско. - Всем.

Столы и скамейки пахли лесом - нашим, дальневосточным. Погладили мы столы, помахали ребятам и пошли вниз.

Вышли из школы, обошли её вокруг, видим - штабеля досок поднимаются.

Рослый мне говорит:

- Покажем им, на что ещё наш лес годится!

Взяли доску покрепче, положили её поперёк других, уселись по краям и давай качаться. Отталкиваемся, вверх подлетаем. А Рослый кричит:

- Выше, чтоб Москву видно было!

Тут и мальчишки по-нашему несколько досок положили и давай летать вверх-вниз. Глазёнки от страха закрывают, а сами смеются, кричат:

- Више! Више!

Отправились мы к автобусной остановке, оглядываемся, а сзади курчавые головы так и взлетают, так и взлетают. Мы довольны: и лес наш в дело идёт, и наше лесное веселье на Кубе пригодилось!

В АКВАРИУМЕ

- Бас! Бас! - закричал Франциско и припустил вперёд. К остановке подкатил голубой автобус, мы вскочили в него

и уселись на свободные места.

- Куда едем? - спросил я у Рослого.

- А я знаю? - пожал он плечами. - Спроси у Франциско. Франциско прислушался к нашему разговору и, будто понимая по-русски, закивал головой.

- Аквариум! - закричал он на весь автобус. - Мучес пескадос! Много рыб! - и показал ладонью, как рыба прошивает воду.

На берегу океана показалось большое здание. На стенах были нарисованы рыбы. Мы догадались, что это аквариум, вышли из автобуса и направились к зданию.

Прошли мы во двор и словно оказались на дне весёлого моря. Дорожки морским песком посыпаны. Со всех сторон из-за стёкол глядят на нас удивлённо цветные рыбы. Непонятно, кто кого здесь рассматривает: мы их или они нас. Рты раскрывают, глаза выпучили, как толпа чудаков на базаре.

Остановился я, смотрю: прямо напротив меня пристали к стеклу две голубые рыбины с жёлтыми полосами, словно бы вырезанными из луны. Не рыбы, а попугаи! А вот к другому стеклу важно подплыла маленькая рыбёшка, надулась, стала круглой и распустила шипы, как ёжик. Франциско остановился возле неё, тоже надувает щёки, хохочет, пальцем тычет. Потом выкатил глаза и сделал страшное лицо. Рыба отвернулась и уплыла. Франциско потянул нас к другому стеклу. Из глубины прямо к нам приближалась акула. Она подошла, прислонила к стеклу страшную зубастую морду и вдруг юркнула в другой угол. Франциско забежал с обратной стороны и давай гнать её. Сквозь стекло кажется, что он вместе с акулой в воде, словно забрался прямо в аквариум. А Рослый с другого конца кричит:

- Братцы, сюда! Во какая! - и разводит руки.

В бассейне плавает акула-молот. Рыло у неё, как самый настоящий молоток, хоть сваи забивай! Нырнёт акула вниз и снова вверх рвётся. Выпрыгнуть хочет. Злится, поди. Людей вокруг много, а не ухватишь.

Рядом в водоёме дельфины носятся. Головы поднимают, вглядываются, потому что прямо за аквариумом берег океана. Видно, слышат они рокот, по вольной воде тоскуют. Мне их даже жаль стало. Дельфину простор нужен...

Хоть с океана и дул свежий ветер, жара наступила невыносимая. Пошли мы напиться. Подали нам в буфете апельсиновый сок, а в стаканы бросили глыбки льда. Плавают они в стакане, как айсберги. Сидим, через соломинку сок потягиваем, а Франциско уже опять нас торопит:

- Скорей! Гавана большая! Муй гранде! Всё посмотреть надо! - и радостно размахивает руками.

В ГАВАНСКОМ НЕБЕ

День перевалил на вторую половину, мы уже успели объездить, наверно, с пол-Гаваны, а Франциско вёз нас ещё к какой-то башне, с которой видно всю Гавану сразу.

По широким гранитным плитам мы прошли через площадь и остановились у ступеней огромной башни, как лилипуты у толстой подошвы великана. Вот и знакомая трибуна, с которой выступает Фидель. А рядом памятник большелобому человеку.

- Монумент Хосе Марти! Гранд революсионарио, гранд поэта! - с уважением произнёс Франциско. - Великий революционер, великий поэт!

Мы миновали трибуну, поднялись по ступеням и оказались в башне с высоченным потолком. Потом вошли в кабину лифта, пол вздрогнул, и мы почувствовали, что поднимаемся. Лифт, словно вздохнув, остановился.

Мы вышли наружу. Вокруг нас гудел ветер. Пронеслось и потёрлось боком о башню облако. За гранитным барьером балкона во все стороны разлеталась Гавана. Широкие плиты площади, по которой мы недавно шли, казались сверху маленькими квадратиками. Возле памятника Марти двигалось едва заметное пятнышко - часовой.

Вся Гавана волновалась, как яркое цветное море. По улицам лодочками плыли автобусы. Как многопалубные лайнеры, поднимались небоскрёбы. А за ними синело и катилось настоящее море.

Франциско радостно смотрел на нас и говорил:

- Теперь вы никогда не забудете Гавану!

Мы стояли тесной кучкой на самой высокой башне, словно на капитанском мостике. Шумел ветер, летели облака. И казалось, будто мы все вместе плывём на могучем лайнере. И называется он "Гавана".

МАРКА С ФИДЕЛЕМ КАСТРО

Назавтра я снова поехал в город. Надо достать для друга марку с Фиделем. Больной из-за марок! Придёшь из плавания, а он уже бежит навстречу: "Марки привёз?" Выложу ему во Владивостоке на стол - получай, радуйся!

Я сидел в автобусе и глядел, глядел. Со всех сторон весело кричала, сверкала и тараторила Гавана. Мальчишки с криком катили на тележках стеклянные банки с напитками. В них плавали куски арбузов, бананов, ананасов. Вода вкусно светилась. Газетчик-мулат размахивал пачкой газет и кричал:

- "Революсион"! "Революсион"!

Спрыгнул я у Капитолия. Подойдя к мальчишке в красной майке, который продавал воду, спросил, где можно купить марки. Мальчишка внимательно выслушал меня, развёл руками - не знаю, мол, - и стал уговаривать выпить воды. Я выпил стакан рефреско - холодной воды, а ко мне подбежал другой малыш с газетами в руках. Он тоже выпил стаканчик рефреско и потянул меня за рукав.

- Руссо! Эгей! Что тебе? Я объяснил.

- Это проблема, - сказал мальчишка, но, подумав, показал вниз по улице. - Там увидишь.

Ещё издали я заметил магазин, в витрине которого стоял большой портрет Фиделя. Фидель, словно живой, раскуривал сигару. Я вошёл в магазин. Со стен и полок тоже смотрели разные портреты. Но марок не было. Я очень огорчился, и это, наверно, было заметно, потому что продавщица подошла ко мне и спросила, что я ищу. Я взял бумагу, нарисовал на ней марку с зубчиками, Фиделя внутри, а рядом поставил вопросительный знак. Она поняла и закивала головой.

- Почта-телеграф, - сказала она и послала меня обратно, вверх по улице.

Пока я добрался до площади, весь взмок от жары. Зато почту узнал сразу: на крыше фигурка человека с крылышками на ногах, а внизу, над дверью, надпись: "Почтамт". "Ну всё, - подумал я, - теперь-то уж я без марки не уйду!"

Я не успел войти в здание: грохнул гром, рухнул дождь, и все бросились кто куда. Мальчишки с банками - под деревья, и я с ними. Разносчик газет накрылся газетой. А дождь бьёт так, что от газеты клочья летят. Всё забурлило, автобусы забрели по брюхо в воду, остановились. Вокруг реки бурлят. И молнии со всех сторон - хлоп, хлоп! Одна женщина туфельки сняла и под дерево. Хохочет. Лишь отряд милисианос шагает. Им прятаться не положено.