Это поверхностное клише в понимании как идеологии, так и практических шагов национал-социалистов нуждается в разъяснении и коррекции. Пытаясь обосновать изначальное биологическое неравенство полов, «естественный закон» разделения семейных ролей, нацизм все же никогда не отводил женщине роль лишь инкубатора и домработницы. Напротив, уход в мещанский мир чисто личных, семейных радостей не встречал у них одобрения, национал-социалистам нужна была сознательная жена и мать, убежденная сторонница режима, не жертва, а борец. Женщина должна была не внешне, а по внутреннему убеждению воспринять идейный мир своего мужа, отца и государства в целом как свой собственный, и не только обеспечивать главе семьи покой и уверенность дома, но рядом и вместе с ним, каждый в своей сфере, активно бороться за претворение в жизнь великих целей фюрера и его сторонников.

Претензии на обладание именно внутренним миром личности отражены в одной из речей рейхсфрауэнфюрерин[39] Гертруды Шольц-Клинк: «Женщина должна быть такой, чтобы она исполняла все, что от нее требуется, с удовольствием»[40]. И нацисты не скупились на громкие фразы в оценке этого нового сознательного призвания женщины, ее называли «факелом жизни», «носительницей расовой души», «великой матерью», «хранительницей жизненного потока» и т. д. Но даже смысл материнства в пропаганде в соответствии с требованиями времени постепенно все больше извращался и в период войны окончательно был приравнен к воинской, солдатской службе, а гибель сыновей, братьев и мужей на поле боя женщины должны были воспринимать как величественный апогей своего служения Германии и фюреру!

Существовали и объективные исторические обстоятельства, облегчавшие формальную задачу национал-социалистов по ограничению присутствия и исключению женщин из сферы деловой и производственной активности и, соответственно, возврата ее в семью — прежде всего в целях борьбы с массовой безработицей рубежа 30-х гг. Первая мировая война и потери на поле боя, революция, длительный период послевоенной экономической нестабильности и небывалая глубина кризиса 1929–33 гг., — все эти потрясения тяжелым бременем легли на плечи женщин как в материальном плане, вынудив многих из них против воли взвалить на себя обязанности кормильца семьи, так и морально отягощали их существование, ведь именно женщины часто становились духовной опорой семьи, ободряли, поддерживали своих мужчин, потерявших работу, идею и в конечном счете смысл жизни.

В условиях нехватки мужчин брачного возраста профессиональная занятость незамужней женщины часто становилась вынужденным выбором, как-то гарантировавшим ее существование. Но даже замужние женщины из семей среднего сословия часто должны были постоянно или временно поддерживать материальное существование семьи, при этом для них вероятность найти подходящую «чистую работу» была гораздо меньше, чем для их товарок из пролетарских слоев, согласных на любой труд. При этом сохраняли в полной мере свою значимость статусные ценности в оценке положения женщины — замужество, дом, дети, семья.

Усталость женщин от двойной и тройной нагрузки — работа, муж, дети, дом — мотивировала их воспринимать призывы нацистов, подкрепленные законодательными актами и реальными положительными переменами в социальной сфере, не как давление, а как патерналистскую заботу. Надежды на стабильность, «порядок», «сильную власть», социальную поддержку, устройство будущего детей, в конце концов, на последовательную борьбу с антиобщественными явлениями: проституцией, криминальными элементами могли вполне компенсировать сомнительные блага эмансипации, не облегчившие большинству женщин гнет их традиционных семейных забот.

Типичная немецкая бюргерская семья уже давно существовала в рамках так называемой «малой» семьи, состоявшей из двух поколений: родителей и несовершеннолетних детей. Но на протяжении всего ХIХ века основополагающий консервативный принцип патриархального устройства, ориентации на отца семейства как «посредника» между замкнутым, домашним миром семейных радостей и внешней средой, обществом сохранялся практически в неизменном виде[41]. Сами собой разумеющимися, вытекающими из функции мужчины как добытчика, содержащего своих домочадцев, считались и его некоторая отстраненность от семейных проблем, и недоступность рабочего кабинета отца, и то сравнительно малое время, которое мужчина вообще проводил дома, в семье.

ХХ век открыл для девушек и женщин пути в общественный мир, бывший ранее миром мужчин, превратив образование в фактор повышения социального статуса и значимости, а в ряде случаев — в средство достижения независимости от семьи родителей, сломав оставшиеся социально-кастовые перегородки, однако перемены в большей степени приходили извне, под влиянием указанных выше негативных политических событий.

Семья как весьма консервативный по своему характеру общественный институт не успевала адекватно реагировать, воспринимать тенденции женской эмансипации. Даже становившийся обязательным для женщины из средних слоев более высокий уровень образования служил скорее дополнительным моментом повышения брачной привлекательности, чем фактором самостоятельной жизни. В этих условиях возвращение в привычный мир патриархата, к тому же наполненный теперь новым высоким смыслом служения расе и фюреру, воспринималось также как нечто имманентное женской природе и традициям. Еще древнегерманские саги, к которым апеллировали национал-социалисты, прославляли как образец для современных семейных ролей не только мужество, смелость и воинскую доблесть мужчин, но и искусность в домашних работах женщин, которые кроме этого полностью заменяли мужей во время их отсутствия в ведении домашнего хозяйства, проявляя интеллектуальные и организаторские способности и обладая в силу этого уважением и определенным правом голоса в решении имущественных вопросов. Прекрасный ориентир для германской семьи, особенно после начала Второй мировой войны!

Смысл национал-социалистической семьи заключался в сохранении расы, продолжении рода, но не только биологически. Детей надо было не только вырастить, но и воспитать полноценными членами общества («Volksgenossen»), что можно было сделать изначально лишь в расово полноценной семье, передав позже подросших детей в руки еще более лучшего воспитателя — национал-социалистического общества в лице детских и юношеских союзов, школы, армии. Причем чем старше становились дети, тем меньше государство доверяло семейному воспитанию и стремилось побыстрее вырвать их из индивидуалистического семейного окружения, родительской любви и опеки и социализировать, привить им ценности нацистского морально-этического кодекса в духе абсолютной преданности и служения фюреру, государству, Германии, второстепенности всего личного.

Создание семьи в противовес устаревшим ценностям буржуазного мира становится «отныне не делом только любви, а политической ответственности, оно подчиняется требованиям расовой гигиены и расовой политики. Зачинать и рожать детей — это национальный долг, требование национальной политики»[42]. Власть в семье по-прежнему строится на признании авторитета, абсолютное послушание детей — это естественное признание и благодарность за заботы родителей. Семья должна преодолеть свойственный ей, но вредный для «народного сообщества» («Volksgemeinschaft») индивидуализм, замкнутость на кровном родстве и рассматривать себя как открытое пространство на службе обществу.

C 1934 г. нацисты начинают распространять брошюру «10 заповедей по выбору спутника жизни», в которой представлена достаточно откровенная квинтэссенция национал-социалистических расово-биологических представлений о роли и облике новой семьи: