Солнце, как уже говорилось — F5-4, было довольно жарким, но Планету Четыре отделяло от него 185 миллионов миль на перигелии, а уж когда она оказывалась в противоположной точке своей весьма затейливой орбиты — и того больше; изрядно перекосило в этой системе старый добрый Кеплеров эллипс. Планета Четыре во многом напоминала мне Марс, хоть на Марсе, конечно, не было никогда разумных существ, во всяком случае они не удосужились оставить о себе память, а здесь явно цвела жизнь во времена, когда на Земле царем природы был питекантроп.

Словом, обсудив, оставаться нам или лететь на следующую планету, мы впятером приступили к делу. Мы знали: у нас всего одна неделя, ибо Мэттерн согласится на задержку только в том невероятном случае, если мы раскопаем что-нибудь эдакое, и нам хотелось успеть за эту неделю как можно больше. Ведь в небесах полным-полно миров, и, возможно, ученые с Земли оказались здесь в первый и последний раз.

Мэттерн и его люди не замедлили объявить, что помогать нам будут, но мало и без всякой охоты. Мы открепили три небольшие полугусеничные машины, приписанные к кораблю, и подготовили их к работе. Погрузили свое имущество — съемочную аппаратуру, кирки и лопаты, верблюжьи кисточки, — облачились в скафандры, и люди Мэттерна помогли вывести машины из корабля и указали нужное направление.

Засим они сунули руки в брюки и стали ждать, когда мы отбудем.

— А разве с нами никто не поедет? — спросил Леопольд. Машины вмещали по четыре человека.

Мэттерн покачал головой.

— Сегодня сами управитесь и расскажете про свои находки. А мы пока бортовой журнал заполним, чем попусту время тратить.

Леопольд помрачнел. Мэттерн издевался в открытую; хоть для очистки совести послал бы людей поискать эти расщепляемые и синтезируемые материалы! Но Леопольд сдержался.

— Ладно, — сказал он. — Как знаете. Если нам попадутся плутониевые жилы, я радирую на корабль.

— Хорошо, — ответил Мэттерн. — Сделайте одолжение. И про медные рудники не забудьте. — Он нахально рассмеялся. — Плутониевые жилы! Скажете тоже!

Мы набросали примерный план местности и разделились по трем секторам. Леопольд, один, взял курс на запад, к сухому речному руслу, которое мы заметили с воздуха. Видно, хотел осмотреть аллювиальные отложения.

Маршалл и Уэбстер отправились в горный район к юго-востоку от корабля. По всем признакам, там лежал погребенный под песками большой город. Герхардт и я двинулись на север, где мы рассчитывали обнаружить руины другого города. День выдался сумрачный, ветреный; перед нами расстилалась нескончаемая песчаная пустыня, усеянная маленькими дюнами, и ветер пригоршнями подхватывал песок и швырял в пластиковый купол машины. А под нами стальные ленты гусениц мерно скрежетали по песку, нарушая его тысячелетний покой.

Некоторое время мы ехали молча. Потом Герхардт сказал:

— Надеюсь, корабль не испарится до нашего возвращения.

Я бросил на него хмурый взгляд со своего места за рулем. Щуплый, помятый парень, растрепанные каштановые волосы налезают на чересчур близко друг к другу посаженные глаза — этот Герхардт был для меня загадкой. Он получил степень в Канзасском университете, успел поработать его штатным сотрудником в поле и был на хорошем счету, так по крайней мере значилось в характеристике.

— Что это ты городишь? — спросил я.

— Не доверяю Мэттерну. Он нас на дух не выносит.

— Неправда. Мэттерн вовсе не злодей, просто он хочет сделать свое дело и вернуться домой. А что ты про корабль сказал, куда он испарится?

— Без нас смоются. Нас вон в пустыню погнал, а своих придержал. Помяни мое слово, будем здесь куковать!

— Чушь несусветная, — фыркнул я. — Мэттерн на такое не способен.

— Он считает, что мы на шее у экспедиции, — не унимался Герхардт. — Чем же не случай отделаться от нас?

Машина карабкалась на взгорье. Хоть бы клекот стервятника услыхать, думал я, да куда там. Жизнь покинула этот мир — тому уж века и века. Я сказал:

— Мэттерн нас не обожает, это верно. Но разве он оставит три новехонькие полугусеничные машины? Он?

Довод был веский. Поразмыслив, Герхардт ухмыльнулся в знак согласия. Пусть даже Мэттерну наплевать на пятерых археологов, которых дали ему в довесок, но технику он ни за что не бросит.

Прошла в молчании еще часть пути. Уже двадцать миль проехали мы по этой вконец омертвевшей пустыне. На мой взгляд, от корабля можно было и не удаляться. Там хоть фундаменты зданий на поверхности.

Однако миль через десять мы выехали к городу. На вид он имел линейную планировку: не больше полумили в ширину, а в длину до горизонта — миль шестьсот — семьсот; будет время, решили мы, уточним размеры с воздуха.

Город, конечно, — громко сказано. Все основательно засыпано песком, но там и сям выступали наружу участки фундамента, изъеденные временем бетонные столбы и металлическая арматура. Мы вылезли из машины и распаковали механическую лопату.

Липкие от пота в своих тонких космических костюмах, за час мы перенесли несколько кубов грунта за десяток ярдов от места раскопок. Мы вырыли здоровенную ямищу.

И ничего не нашли.

Ничего. Хоть бы череп, зуб пожелтевший. Хоть бы ложку, нож, детскую погремушку.

Ничего.

Сохранились фундаменты некоторых построек, правда, обглоданные за миллионы лет песками, ветрами, дождями. А больше от этой цивилизации не осталось ничего. Выходит, не зря Мэттерн издевался, с сожалением признал я, никакого толку от этой планеты ни им ни нам. Палеонтолог с живым воображением может по осколку бедренной кости восстановить внешний вид динозавра, всего лишь по окаменелой седалищной кости сносно изобразить доисторического ящера. А можем ли мы воссоздать культуру, установления, уровень техники, философию по голым истлевающим остаткам строительного фундамента?

Навряд ли.

Мы отъехали за полмили и снова принялись копать в надежде найти хоть одно вещественное напоминание о былой цивилизации. Но время потрудилось на славу; нам еще повезло, что сохранились фундаменты. Все остальное сгинуло.

— Без конца и края печально стелются пустынные пески, — пробормотал я.

Герхардт замер с лопатой в руках:

— А? Как это понимать?

— Шелли, — объяснил я.

— Ах, Шелли.

И он снова начал орудовать лопатой.

Перед наступлением вечера мы решили наконец закругляться и ехать назад, к кораблю. Мы проработали в поле семь часов, а похвастать было нечем, если не считать сотни-другой футов объемной кинопленки с остатками фундамента.

Солнце клонилось к закату; на Планете Четыре сутки длятся тридцать пять часов, и теперь они были на исходе. Небо, всегда хмурое, начало темнеть. Луны не было. Четверка не имела спутников. Вот ведь несправедливость: у Тройки и Пятерки в этой системе по четыре спутника, а вокруг газового великана — Восьмерки — хороводится целых тринадцать лун.

Мы развернулись и отправились восвояси, только другой дорогой, на три мили восточное той, по которой приехали: вдруг попадется что-нибудь на глаза. Правда, надежда была слабенькая.

Через шесть миль пути заработал радиопередатчик. Послышался сухой, ворчливый голос доктора Леопольда:

— Вызываю машины два и три. Второй и третий, слышите меня? Прием.

За рулем сидел Герхардт. Я протянул руку через его колено и переключился на передачу.

— Андерсон и Герхардт в машине три, сэр. Вас слышим.

В следующее мгновение мы услыхали чуть хуже, как второй включился в трехстороннюю связь и раздался голос Маршалла:

— Маршалл и Уэбстер в машине два, доктор Леопольд. Что-нибудь случилось?

— Я нашел кое-что, — ответил Леопольд.

Маршалл так воскликнул "Да ну!", что я понял: экипажу второго повезло не больше, чем нам. Я сказал:

— Значит, вы один отличились.

— У вас пусто, Андерсон?

— Ни клочка. Ни черепка.

— А у вас, Маршалл?

— Порядок. Отдельные признаки города, но археологически ценного ничего, сэр.

Слышно было, как Леопольд усмехнулся, потом сказал: