— Если ты не заткнешься, краевед хренов, я тебя… — Пообещал, в общем, матерно раскрашенных расправ. — Ты достал всех! Да-с-стал! — заключил свою пламенную матерную речь именно так, через «а», с ударением на этом слоге с большим чувством.

«Краевед» внял, уразумев, что еще слово — и бить будут непременно, заткнулся, как «просили». А казарма, отметив коротким дружным смехом выступление Власова, мирно заснула.

Утром, как водится, после команды «подъем», их выгнали в одних трусах на справление туалетных дел и зарядку. Пацаны горохом из казармы повыскакивали, а на улице — мать моя! — снег валом валит!

Любитель городов, оказавшись рядом с Федькой, Максом и Игорем, обняв себя руками за плечи от холода, пританцовывая, громко причитал:

— Ешкин Кудымкар! Мы куда попали? Это что, Воркута?

— Нет, бля, Дагестан! — возмущенным сарказмом ответил Власов, вызвав взрыв дружного смеха.

А Макс, не выпадая из коллектива, ухохатываясь до слез, спросил:

— Почему Дагестан, Игорек?

— Дастал, Дагестан похоже звучит! — заражаясь общим гоготом, объяснил Власов.

Все! Припечаталось намертво и на всю жизнь — позывной и прозвище Дагестан.

Но это чуть позже было, а тогда, на распределительном пункте, он им тоже рассказал свою историю попадания в морпех.

— Ну а тебя, Власов, как в эту засаду угораздило? — спросил Федька.

— Можно сказать, из-за женщины.

— О! — порадовался Макс. — Братан по несчастью! Наш человек! Что, в ЗАГС определяли под конвоем?

— Не совсем. Я из Владика, город, сами понимаете, веселый. И есть у нас там одна баба, за которой полгорода табуном бегает и заполучить пытается. Но тетка, — поделился он мужским восхищением, — класс! Убойная! У нее такие мужики были, горкомовские и из портовского начальства, все «козыри»! А тут я, пацан восемнадцатилетний, отбил ее у одного бандюгана, который настойчиво за ней ухаживал. Но она с блатными не связывалась. В общем, я в полном улете от кайфа, а она мне так, с улыбочкой объясняет: «Мальчик, ты, конечно, красавец и спортсмен и в постели боец о-го-го, но настоящая женщина — это очень дорогое удовольствие, вне зависимости, любовница она, жена или сожительница. Если ты не способен окружить ее достойным материальным вниманием, то всегда найдется тот, кто способен и мечтает это сделать. Извини». Ну а я набычился и говорю: «Пусть тебя это не волнует, со мной ты будешь в достойном материальном внимании!» Ну и пошел к одному подпольному миллионеру, его хорошо знал мой отец. У мужика подпольный швейный цех, он там «варенку» шил, джинсы, куртки, кожу клепал. Он меня взял, но предупредил: «За тебя поручились люди, которым я доверяю, поэтому станешь моим помощником, бухгалтерию вести, закупать и привозить материал, «светить» тебя на «туче» не будем, у меня продавцы там есть. Ты, Игорек, не крысятничай, не таскай по-тихому, я сразу пойму, будешь хорошие деньги и так получать».

Ну что, учебу я задвинул почти, днем работаю, ночи с красавицей своей провожу, в ресторанах, в развлекаловках всяких и в постели. Сижу я как-то в камерлючке потайном, за цехом, «капусту» по кучкам раскладываю: кучка на зарплату, кучка на закупку материала, кучка для милиции, кучка для бандюков, кучка на иные взятки, кучка чистой прибыли. Вдруг слышу грохот, шум какой-то. Прислушался и понял, что бандюки к цеховику моему нагрянули, денег больше требуют. И вроде как поджигать собираются. Понял я, что надо дергать! «Капусту» в газету завернул, с собой прихватил и через окошко заднее вылез — я знал, как там можно решетку отодвинуть. Вылез, прикрыл окно и только решетку на место задвинул, вижу: такое рыло мордатое в каморку заходит, сейф открытый увидел, проверил, а сейф-то пустой. Я ходу. А вечером узнал, что цех сгорел, а у Льва Иосифовича инфаркт. И тут я понял, что мне дергать из города куда подальше надо. Бандюки, конечно, не знают, что деньги у меня, но спрашивать сурово будут по-любому! Я к батяне, пристрой, говорю, куда-нибудь «капусту», пока Лев Иосифович выздоравливает, потом ему отдашь, а сам в военкомат, даже в институте ничего улаживать не стал. А там сидит красавец капитан с такого бодунища! Рожа свекольная, еле языком ворочает, спрашивает: «Ты что делать умеешь?» Я ему, конечно, хотел сказать, что для таких дел войска пока не придумали. «Плавать», — отвечаю. А он обрадовался, как ребенок: «О! Во флот пойдешь!» — и отметочку в деле сделал, только с бодуна не тот код поставил, вот и попал я в морпех. И привет, теперь пишу письма родине!

— Выходит, мы с тобой, Игорек, за трах пострадали, один Федька у нас за благородство! — вынес вердикт Макс.

Да уж, выходит!

Чего они только не прошли за эти три года! И чего только не постигли! Навыков «замысловатых» на уровне рефлексов на всю жизнь приобрели! У Федьки ранение, Макса, утонувшего уже, из ледяной жижи доставали, а Власов ничего, минуло — парочка ножевых, непроникающих, выпендривался рукопашной, когда надо было просто пристрелить козла. Ушибы, вывихи, трещины костей и легкие сотрясения мозга не считаются.

Послужили, в общем.

Их троих настойчиво и долго уговаривали остаться служить дальше, стать кадровыми офицерами, но они так же настойчиво и безоговорочно отклоняли предложения.

К концу службы у них имелись со-о-овсем другие планы. На троих.

Они досидели до семи утра, не злоупотребляя, зная, что завтра, вернее, уже сегодня трудный день предстоит. Мужики разошлись по своим номерам, а Власов заставил себя поспать хоть немного.

Его разбудил звонок телефона около десяти часов, номер незнакомый на определителе.

— Господин Власов? — напряженный женский голос в трубке.

— Да.

— Неверова Татьяна Анатольевна, — представилась женщина. — Моя группа работала в детском лагере «Солнышко» и куда-то пропала. Они должны были вернуться вчера вечером, но не вернулись и ни один из их телефонов не отвечает. Директор лагеря мне объяснить ничего не может или не хочет, настаивая, чтобы я связалась и выяснила все у вас. Что происходит?

— Татьяна Анатольевна. — Он потер ладонью глаза. — Произошло несчастье.

Он рассказал без подробностей, голые факты: имена погибших и оставшихся в живых, кто в какой больнице находится и в каком состоянии.

Она потрясенно молчала. Долго. Собралась, как могла.

— Я выезжаю! — отозвалась наконец.

— Не надо вам выезжать, Татьяна Анатольевна, — остановил он ее естественный порыв. — Все, что необходимо здесь, на месте, я сделаю, вы возьмите на себя проблемы в Москве, оповещение родственников, отправку сюда тех, кто решит приехать. — Сделал паузу перед самым трудным. — Тела, документы и сопровождающих я отсюда отправлю, примите их там.

Она заплакала. Власов молчал и слушал, как она плачет. Он бы поплакал вместе с ней, если бы мог.

— Да, — сказала она. — Я все сделаю.

— Татьяна Анатольевна, сообщать родным Васнецовой не надо, я сам с ними поговорю.

— Да, я поняла. — И плакала потрясенно. — Господи, как это могло случиться?!

Он не знал ответа на этот вопрос, он его себе старался не задавать, чтобы попусту не растрачивать силы.

— Давайте мы об этом потом поговорим, — успокаивающим тоном обратился он к ней. — Нам сейчас о другом надо думать. Давайте совместными усилиями сделаем то, что можем.

— Да, конечно! — Она сумела справиться с собой, перестала плакать. — Спасибо вам, я понимаю, вы не обязаны…

— Татьяна Анатольевна, будем постоянно на связи, звоните в любое время суток, надо согласовывать наши действия.

— Да, — подтвердила она и отключилась.

Власов устало потер лицо ладонью, будто и не спал и все тянется, тянется и не кончается вчерашний день.

Ладно. Надо действительно заняться делами скорбными. Но сначала…

Состояние стабильное, объяснили ему, ухудшений нет, на шесть вечера запланировано выведение Даши из бессознательного состояния.

Власов принял контрастный душ, заказал в номер много горячего крепкого кофе, плотный завтрак и засел за телефон.