Ноа уставился, быстро моргая. Далекое жужжание заполнило его голову.

Ошарашенный, он сделал шаг назад. Резко вдохнул, чтобы успокоиться.

Джулиан вытер пистолет о рубашку и убрал его в кобуру. Он плюнул на тело Билли.

— Одним подонком в мире меньше.

Ноа сглотнул.

— Ты убил его.

— Мы убили его. — Выражение лица Джулиана смягчилось. Теперь он выглядел спокойным, умиротворенным. Он сочувственно положил руку на плечо Ноа. — Саттер все равно собирался это сделать. Этот монстр заслуживал особого правосудия.

Ноа покачал головой, пытаясь осмыслить происходящее. Он смотрел на изуродованное лицо Билли Картера, пока его глаза не заслезились.

Это не походило на правосудие. Все в этом ощущалось неправильно.

Ноа верил в закон. Он верил в порядок и последствия. В высшую инстанцию, перед которой нужно отчитываться.

Джулиан и Саттер считали, что единственный авторитет, перед которым они теперь отчитываются, — это они сами.

А Джулиан… как легко он только что убил человека. Намеренно. Умышленно, а не в горячке, как тогда в церкви.

Джулиан тоже был полицейским. Он поклялся соблюдать тот же этический кодекс, что и Ноа, но Джулиан даже не вздрогнул. Он казался в полном порядке.

Ноа чувствовал одновременно тошноту и удовлетворение. Облегчение — радость — этот ублюдок мертв. И разочарование от того, как все это произошло. Он не знал, на кого злиться — на себя или на Джулиана.

Или же ему следует просто принять эту новую жестокую реальность, как это сделал Джулиан.

— Пора восстановить справедливость в отношении остальных животных. — Джулиан перешагнул через Билли Картера и направился к двери. — Мы разберемся с этим беспорядком позже. А может, просто оставим его гнить.

Он оглянулся на Ноа.

— Ты идешь или как?

Ноа подумал о клятве, которую он дал на том ветреном лыжном склоне четыре дня назад. Клятву сделать все, что потребуется, чтобы защитить своего сына и этот город.

Все еще потрясенный, он отвернулся от мертвого тела, от человека, которого только что убил его лучший друг. Ноа хотел оказаться как можно дальше от этого унылого, гнилого трейлера.

— Иду.

Глава 19

Квинн

День десятый

— Эй, Мелкий, — позвала Квинн. — Что скажешь?

Майло медленно повернулся, его глаза расширились. Торжественный, худенький мальчик с оливковым оттенком кожи, темными кудрями и темными глазами, который каким-то образом сумел проложить себе путь в сердце Квинн, несмотря на всю ее оборону.

Она махнула рукой на стены.

— Я называю это своим шедевром.

Комнату Квинн украшали фрески, которые она делала сама. Когда она не лазила по деревьям, не читала фантастические триллеры или не упражнялась с рогаткой, она рисовала или писала.

Бумага и карандаши стоили дешево. Холст и краски — не очень.

Несколько лет назад дедушка подарил ей неиспользованную пинту желто-подсолнечной краски, которую он купил на распродаже. Через неделю он принес для нее краску яркого яблочно-зеленого оттенка и дешевую кисточку.

Через два года у Квинн собралась коллекция из более чем тридцати цветов, и она выкрасила каждый квадратный дюйм стен и потолка, дверцы шкафов, книжные шкафы, письменный стол и кровать. Она покрасила бы и пол, если бы на нем не лежал ковер.

Сегодня уже пошел третий день с того вечера. Вечера бойни. Вечера, когда Майло и Квинн чуть не погибли вместе, но всё же им удалось выжить.

Время близилось к середине утра. После утренней дозы таблеток гидрокортизона, которые Майло приходилось принимать дважды в день из-за болезни Аддисона, она приготовила себе и Майло завтрак из хлопьев, миндального молока, крекеров и арахисового масла.

Арахисовое масло Майло просто обожал. Он выпрашивал его практически во время каждого приема пищи.

Отец Майло, Ноа Шеридан, подвез его к дому бабушки рано утром, задолго до рассвета. Ноа отправился на службу вместе с другими полицейскими, недавно назначенными добровольцами и бойцами ополчения.

Он пытался не дать городу развалиться на части, а жителям — ополчиться друг на друга, пока они не замерзли или не умерли от голода. Задача стояла не из легких.

Прямо сейчас он охотился на Рэя Шульца и его команду убийц. Включая Октавию.

Квинн закрыла глаза от волны тяжелых воспоминаний. Ее мать стала соучастницей массовой бойни. Она была убийцей. И все же именно мать защитила Квинн от Билли Картера в ту ночь.

Все это представляло собой запутанный клубок, распутать который Квинн не надеялась.

— Ты разрисуешь мою комнату также? — Майло прошелся по комнате, обходя одежду и хлам, разбросанные по полу, и осмотрел ее стены. Их покрывали фрески с изображением монстров. Кинг-Конг, Чужой, Годзилла и Минотавр, а еще драконы, гремлины и гарпии.

Она любила научную фантастику. Миры монстров, хаоса и магии, где могло произойти все, что угодно. Где не существовало скучного, тоскливого и уродливого. Все, что написано Октавией Э. Батлер, Робертом Хайнлайном, Филипом К. Диком или Урсулой К. Ла Гуин, и немного Стивена Кинга.

— Это заняло много времени. Сикстинскую капеллу нельзя расписать за одну ночь, знаешь ли.

Квинн дрожала. В ее спальне было холодно, как в ледяной коробке. Бабушкина дровяная печь поддерживала тепло и уют на кухне, но в остальном доме царил холод.

Они с Майло все еще одевались по-зимнему — подштанники под теплыми штанами, толстовки и зимние куртки, шапки, перчатки и шарфы, плотно обмотанные вокруг шеи.

По крайней мере, здесь не так холодно, чтобы они могли видеть свое дыхание. Не то что на улице, где температура держалась на уровне минус пятнадцати градусов.

Майло остановился у безумной оранжево-красной картины джунглей, которую она изобразила на двойных дверцах шкафа. Он указал на белого единорога в центре с огненно-красными глазами и сверкающим острым рогом.

— Кто это?

Она присела на край кровати.

— Единорог Джефф.

— Он сюда не подходит.

— Конечно, подходит. Он плохой единорог.

— Нет такого.

— Он вредный и грубый. Он оскорбляет тебя и использует самые нецензурные выражения. А если ты его сильно раздражаешь, он проткнет тебя своим рогом.

— Джефф — единорог-колючка?

Квинн понравилось его определение. Она чуть улыбнулась.

— Конечно.

— Единороги должны быть милыми.

— Многие вещи должны быть милыми, но на самом деле они не такие. Внешность обманчива.

Майло обдумал это, пожевал нижнюю губу.

— Почему он такой злой?

— Почему ты решил, что он злой?

Майло поднял руку и провел по изящной шее Джеффа.

— Может, мама его бросила.

Квинн бросила на него острый взгляд.

— Ты так думаешь?

Он пожал плечами.

— Не знаю.

— Возможно. А может у людей и единорогов иногда выдаются плохие дни.

— Или он злой, потому что ему грустно и одиноко.

Ее грудь сжалась. Все обычные саркастические колкости и язвительные замечания подвели Квинн. Она провела ладонями по черному с синими горошинами покрывалу, которое бабушка и дедушка подарили ей на двенадцатый день рождения. Один из многих дней рождений, о которых ее мать совершенно забыла.

Она собрала по горсти ткани в каждую руку, сжав пальцы в кулаки.

— Ты помнишь свою маму?

— Не особо. У нас везде стоят ее фотографии. — Он обернулся и почти застенчиво посмотрел на Квинн. — Она пела мне. Каждый вечер перед сном, говорит папа. Я иногда слышу ее, если очень сильно задумаюсь. У нее это очень здорово получалось. Папа считает, что она пела как ангел.

Квинн не знала, что на это ответить, поэтому промолчала.

В ее голове промелькнуло воспоминание: она прижалась лицом к окну гостиной, наблюдая, как Ханна бежит по их улице с малышом Майло в коляске, ее каштановый хвост покачивается, когда она наклоняет голову, чтобы проверить его. Она говорит что-то высоким музыкальным голосом, а он хохочет и заливается смехом, веселье льется из него как вода.