— Мария, ты так прекрасна, ты сегодня выглядишь потрясающе. Может, сходим в театр или просто давай погуляем по вечерней Москве?

По улице я мог бы идти с ней под руку или обхватил бы ее талию, шептал бы ей на ушко какие-нибудь взрослые шуточки, время от времени целовал бы ее в шейку. А если бы она была не против, мог и в губы поцеловать. А чего тут такого? Не раз я видел, как взрослые мужчины и женщины целуются прямо у всех на виду, стоя на тротуаре. Или сидя на скамейке в парке. И никто, даже милиционеры, не делают им замечания. Целуются себе и целуются, хохочут, обнимаются.

Эх, как хорошо быть взрослым. Будь нам по тридцать лет, я бы сейчас прямо обнял Машку и целовал бы ее до посинения. Машкины губы — это не губы вовсе, это какой-то фантастический магнит. Вроде и отворачиваюсь, делаю вид, что смотрю куда-то в сторону, а сам все равно кошусь на эти чертовы губы. Не то что поцеловать хочется, я бы с удовольствием укусил бы ее за губы. Сильно укусил, до крови. Чего я тут несу? Еще подумаете, что я вурдалак какой-то. Нет, просто хочется поцеловать Машку. Но, увы, наши мамы, словно призраки, тут и там. Дождусь прогулки в лес. Я же знаю, что Машке тоже нравится целоваться. Но она почему-то не может целоваться долго. Она говорит, что ей дыхания не хватает. Опыта ей, дурочке, не хватает. Целуйся и дыши носом. Если дышать через нос, можно вообще полдня процеловаться не отрываясь. Вот бы попробовать. Спрятаться в лесу и целоваться безотрывно часа два-три. Но не получается. Начинаю целовать, Машка отрывается от меня и начинает все время убегать. Что за дурацкая привычка, сразу после поцелуя куда-то бежать. А я как дурак гоняюсь за ней по лесу. Догоню, снова целуемся. И так все время. Нет, чтобы стать под деревом, нацеловаться вдоволь, а потом бегай себе на здоровье. Так нет же, после каждого поцелуя начинается эта дурацкая беготня. Но все равно хорошо. Раз ей так нравится, я готов бегать целый день. Я бы вообще домой не ходил. Честное слово, даже ночью целовался бы.

Но вместо всего того, что мне сейчас пришло на ум, я сказал:

— Классное у тебя платье.

— Тебе нравится? — зачирикала Машка и сделала какое-то невероятное движение ногами, по-моему, называется «па», если я что-то не путаю.

Что за привычка переспрашивать? Ну, сказал же, что платье классное. Так нет же «Тебе нравится?». Конечно, нравится. Если бы не понравилось, я бы и не заметил. Но грубить в такой день не хотелось, и я, как безропотная овечка, стал снова расхваливать это до умопомрачения антирелигиозное платье:

— Супер, — говорю. — А чего ты его раньше не надевала? — согласен, вопрос глупый.

— Ну, не могу же я сразу все платья на себя надеть, — рассмеялась Мария. — А сегодня мы идем в гости к твоему другу. Вот я и решила выглядеть понаряднее. Да и жарко сегодня. Так что, идем? Иконку я взяла… Вот. — Она кивнула на полиэтиленовый пакет в руке.

— Идем, — отвечаю я.

В этот момент кто-то посигналил у нас под воротами. Мы вместе с Машкой отворили калитку. У ворот стояла старенькая «шестерка», водитель, пожилой мужчина, вышел из машины и спросил:

— Я так понимаю, молодой человек, вы — Михаил?

— Да, — удивленно ответил я. — Михаил. А откуда вы меня знаете?

— Да я-то не знаю, но мне рассказал о вас мой друг Владимир Григорьевич. Он просил передать вам вот это. — Водитель открыл багажник и вынул оттуда большой чемодан.

— Что это? — раскрыл я рот.

— Как что? — рассмеялся мужчина. — Подарок от Владимира Григорьевича.

— Что за подарок?

— Ну, как же? Володька говорил, что вы ждете его. Это аккордеон.

— Аккордеон? — Я вытаращил глаза, не зная, что говорить. В это время гость достал из чемодана инструмент, ловко перекинул через плечо ремень и выдал какую-то коротенькую, но замысловатую мелодию. Затем снова уложил аккордеон в чемодан, защелкнул замки и поставил подарок передо мной прямо на землю. — Принимай. Я обещал доставить точно по адресу. Он все равно у меня без дела стоит уже лет десять. Раньше увлекался, играл, а сейчас пальцы уже не слушаются. Это очень хороший аккордеон. Трофейный. Отец привез из Германии. Но вы не смотрите, что старый, он в отличном состоянии. Хоть в Кремле можно играть. Не пожалеете.

— Спасибо, — промямлил я, — но… как-то неудобно… Подарок… Я… просто просил на время… Может быть… Это…

— Берите-берите, Михаил, я обещал доставить аккордеон. А обещания нужно выполнять, тем более что…

— А мы собрались к нему в гости, — сказала Маша. — Вот прямо сейчас, вы могли нас и не застать дома.

— Куда в гости? — опешил мужчина.

— Как куда? К нему домой, — говорю я. — Он приглашал…

Мужчина тяжело вздохнул, опустил глаза и тихо произнес:

— Так вы ничего не знаете?

— Что? — спросил я.

— Владимир умер.

— Как умер? — обомлел я. Машка ойкнула у меня за спиной. — Как умер? Я же… я же недавно был у него… Он… когда умер? Пять дней назад я… был… он…

— Четыре дня назад, — ответил мужчина. — Не знаю, то ли сердцем почуял беду, то ли… Сам не знаю… я в тот день приехал его навестить. А он лежит, не встает. Сердечко прихватило… — Гость тяжело вздохнул. — В общем, Володя успел рассказать мне о вас. Попросил привезти аккордеон. Даже слово с меня взял… Вы уж извините… Я бы и раньше привез, но… Володя в тот же вечер умер. Прямо на моих руках. Сами понимаете, было не до аккордеона. Мне пришлось заниматься другими вопросами. Вчера Владимира похоронили.

Я вдруг вспомнил: действительно, вчера на выезде из поселка видел катафалк. Значит, в нем был мой друг.

— А сыновья его приезжали на похороны? — вдруг спросил я.

— Нет, никого не было. Я на поминки пригласил соседей. Вы извините, но не хотел вас травмировать. Володька сказал, что вы еще ребенок. Если бы я знал, что… вы… уже взрослый парень, я бы, конечно… В общем, простите меня ради бога. Ну что, я поеду?

— Постойте, — вскрикнул я. — Скажите, а где он похоронен?

— На Богородском кладбище, — ответил мужчина. — Если захотите его навестить, участок номер двенадцать. Если заблудитесь, спросите у администрации, они подскажут. Там рядом с крестом есть табличка, на ней написано Рактин Владимир Григорьевич. Извините, мне пора ехать…

— А вы не знаете, где живут его сыновья?

— Вова просил не сообщать им в случае его смерти. Я потому и…

— Так вы знаете, где они живут?

— К сожалению, точного адреса не знаю, где-то в Москве у станции метро «Кантемировская», но есть их домашний телефон. А вам зачем?

— Да просто. Если можно, дайте мне их телефон. На всякий случай. Скажите, я запомню.

— Триста двадцать… — Мужчина назвал номер телефона и уехал.

Мы с Машкой еще долго стояли у ворот. Как я ни старался, все же не выдержал, глаза мои наполнились слезами. Мария молча погладила меня и тихо сказала:

— Пойдем домой, Миша.

Бабушка, заметив мое необычное состояние, стала приставать ко мне с вопросами.

— Что это с тобой, внучек? На тебе лица нет. Что-то случилось?

— Отстань, ба, — буркнул я.

— Да что с тобой, Мишенька? — не унималась бабка. — Что случилось?

Поняв, что ничего от меня не добьется, бабушка переключилась на Машу.

— Машенька, что произошло?

— У Миши друг умер, — ляпнула Машка.

Лучше бы она не говорила это. Бабушка оцепенела от этого сообщения. Побледнев, она прошептала:

— Какой друг? Юрка, что ли?

— Бабуля, ну что ты несешь? — зло выкрикнул я. — Какой Юрка. Владимир Григорьевич Рактин. Живет… жил в конце поселка.

— Рактин? — всплеснула бабушка руками. — Володька? Знаю я его… Когда умер?

— Четыре дня назад, уже похоронили.

— А почему она… Маша называет его твоим другом? — изумленно спросила бабушка.

— Потому что мы с ним друзья, — говорю. — Может, хватит допрашивать меня?

— А это что? — заметив чемодан, спросила Бабушка.

— Это аккордеон. Подарок от Владимира Григорьевича.

— Ничего не понимаю, — запричитала Лилия Степановна. — Друг, умер, аккордеон… Ты можешь толком объяснить, что происходит?