Скоро остров скрывается в тучах и вокруг только матовое белое поле, переходящее к горизонту в мутно-серое, сливаясь с небом. На льду никакой жизни.

Но проходит меньше сорока минут со времени вылета и прямо на востоке показывается темное поле открытой воды с неровными языками, и прижавшись к краю льдов стоит „Совет“ — маленькое черное пятнышко с хвостом дыма. Дублицкий добросовестно исполняет нашу просьбу.

„Совет“- стоит в довольно большой полынье, в которой ходят волны, и прежде чем сесть, Страубе делает несколько кругов, чтоб выбрать более спокойное и свободное от мелких льдин место. Палуба „Совета“ заполнена людьми, все высыпали наверх посмотреть на нас и помахать шапками и руками.

„Дорнье-Валь“ снизу выглядит очень мрачно—его подводная часть выкрашена в черный цвет, и среди полярных льдов и белесого неба он должен был произвести сильное впечатление на зрителей, в течение целого месяца видевших только море, льды и облака.

Наконец, место выбрано в соседней маленькой полынье, самолет снижается. Небольшая волна, мы подходим к кромке льдов и закрепляем якорь на льдину. „Совет“ идет к нам, огибая перемычку, а стоявший наготове моторной бот пробирается прямо. Но Пока он подходит, льдина, к которой мы пришвартовались, отделяется от кромки, и мы тащим ее за собой, дрейфуя по ветру. Откуда-то собираются еще мелкие льдины—но достаточно крупные, чтобы повредить наш хрупкий корпус (дюраль меньше миллиметра толщиной). Когда бот подходит к нам, мы в разгаре борьбы со льдинами.

В конце концов, льдины распихнуты багром и просто ногами, бот взял нас на буксир и мы идем вслед за „Советом“; он выбирает место для более спокойной стоянки. В середине полыньи нельзя стать на якорь, все время дрейфуют мелкие льдины, и Дублицкий решает, что лучше всего стать бортом к кромке льда, закрепиться якорями, а самолет подвести к борту.

Так и делаем. Но это не так просто: пока самолет подводится к борту, слева откуда то выползает льдинке и угрожает подкосам левой плоскости левой жабры. Только что мы отвели эту льдину—новое несчастье: конец левой плоскости коснулся борта, и с треском разлетается красная сигнальная лампочка. Все же удается раскрепить крылья двумя оттяжками, чтобы нос не ударялся о борт парохода, подложить кранец и самолет в сравнительно безопасном положении.

Начинается высадка. Радостные встречи — к одному из промышленников приехала жена и дочь, которые уже перестали надеяться в этом году увидеть его. Самолет разгружается от людей и груза, пухлые мешки с песцами вырастают в объеме, когда их вытаскивают из самолета и занимают половину верхней кают-кампании.

Капитан Дублицкий принимает нас в своей каюте и ра-спрашивает о состоянии льдов; то, что мы можем ему сообщить — крайне неутешительно: кольцо льдов настолько плотно, что, конечно, „Совет“ не может пробиться к острову. Дублицкий, после многочисленных безуспешных попыток почти пришел уже к такому заключению, но сознание необходимости доставить на остров людей, уголь и продовольствие не позволяет ему отступить до тех пор, пока невозможность пробиться не станет безусловной.

 После торжественного обеда в кают-кампании устраивается совещание с участием, кроме прилетевших и комсостава корабля, нового начальника острова Астапчика и нескольких будущих колонистов. Цель совещания — решить, что должен делать „Совет“. Состояние судна далеко не блестящее: гребной вал с самого начала был с значительными дефектами, и в настоящее время судно не имеет возможности давать задний ход, а при форсировании льдов без заднего хода нельзя раздвигать льдины—ведь для этого надо сначала отступить для разбега. Таким образом, зажатый льдами „Совет“ неминуемо обречен на зимовку, а на нем, кроме команды, 63 колониста, из них 36 женщин и детей, для половины людей нет теплой Одежды.

Наш рассказ о состоянии льдов вокруг острова убедил совещание, что дальнейшие попытки пробиваться—бесцельны.

Так и было сформулировано постановление, но тем не менее, Дублицкий исполнил свой долг до конца, пробыл еще 6 дней у кромки льда, в надежде, что изменившийся ветер откроет проход к острову, и только 12 сентября, когда уже окончательно выяснилась недоступность Врангеля в этом году, пошел обратно в Владивосток.

Во время обеда и совещания меня все время мучило опасное положение самолета у борта парохода — время от времени льдины отрывались от кромки и грозили повредить самолет. Но нельзя было улететь, не произведя погрузку продовольствия для острова — и приходилось терпеливо ждать. К концу совещания в каюту прибежал встревоженный Страубе, и с обычной своей экспансивностью заявил, что надо немедленно улетать — льды придавливают самолет, и отталкивая их, матросы повредили руль высоты. Действительно кромка руля была несколько смята (повреждение пока еще не смертельное) и новая льдина теснилась к машине.

Совещание спешно заканчивается и мы один за другим соскальзываем по трапу в самолет. Концы отданы, лодка отбуксировала машину, моторы на этот раз заводятся быстро — и вот уже прощальный круг над „Советом“. Палуба снова полна людьми, но трудно с высоты 200 м различить знакомые лица. Курс — обратно, на запад, к мысу Гаваи, который сейчас хорошо виден. На северо-востоке виден и остров Геральда, мрачная скала среди льдов, круто возвышающаяся над торосами. Здесь предполагалось поселить нескольких колонистов.

„Совет“ все уменьшается. Сначала игрушечное черное суденышко у кромки сияющих льдов — потом черная точка на сером поле.

Как всегда на самолете, оставленное сзади сейчас-же забывается: смотришь вперед, на угрюмые утесы Врангеля, на злые льды, теснящиеся к нему. К сожалению, у нас нет горючего, чтобы облететь вокруг острова — приходится ограничиться наблюдениями над восточной частью острова и тем, что можно видеть издали, с юга. Тем не менее, на: основании этих наблюдений, Салищеву удалось составить карту острова, а мне дать его орографическое описание, значительно более полные, чем существовавшие

раньше,[6] На острове за несколько часов нашего отсутствия ничего не изменилось — стало только немного теплее. В бухте стоит зеленая „Савойя“ и нас на берегу встречает Красинский — он так часто посещал о-в Врангеля, как по воздуху, так и по воде, что чувствует себя здесь если не хозяином — то меценатом.

 Было бы очень интересно пробыть на острове несколько дней и сделать геологическую экскурсию внутрь, к северной цепи — но уже начинаются заморозки, и нам надо спешить на материк, чтобы закончить там свою работу. Поэтому мы позволяем себе только короткий отдых. Еще немного-моржовой печенки и кофе — и в половине седьмого мы готовы к отлету.

Прощание с колонистами: они все собираются на берегу и я снимаю всех ручной кинокамерой.

После нашего отлета сразу станет на острове тихо и пусто — особенно для четырех русских.

Завезти с „Совета“ новых русских колонистов было нельзя — ведь для каждого на год нужно больше полутонны продуктов. А кроме того, для отопления домов нужен уголь, на острове его почти не осталось, и если старым врангельцам проведшим здесь от трех до шести лет, не трудно будет прожить зиму в ярангах, в пологах, отапливаясь тюленьим жиром, то для новых колонистов это было бы тяжелым испытанием. Из-за недостатка угля пришлось закрыть и радиостанцию—нечем было отапливать здание.

Но существование колонии зимой 1932–1933 г. не должно было быть тяжелым: за исключением необходимости зимовки в ярангах, колонисты ни в чем не могли испытывать нужды. Мы завезли дополнительное продовольствие, патроны, соль — в количестве достаточном для остающихся зимовщиков. И мы покидаем остров с сознанием, что до будущего года он обеспечен и что все, бывшее в силах для нашего самолета, исполнено.