— А вы считаете, они не годятся?

— Только редкие исключения. Но разговор не о них. Разговор о профессоре и о документах, — вернулся я к волнующей меня теме.

— Что касается документов, то до нас они не дошли. ФСБ получила их у кого-то из американцев. Думаю, нынешние успехи американской науки в области генетики — это некое продолжение темы профессора Радяна.

— Какие успехи? — попросил я уточнить. Полковник поднял на меня удивленные глаза.

— Вы что, телевизор не смотрите? Уже неделю по каждому каналу об этом говорят. Президент США выступает с обращением к американскому народу.

— Я две недели провел в автобусе...

— Я в курсе...

— А потом было просто не до телевизора. Так что за успехи у американцев?

— Они сумели записать генетическую карту человека.

— Это мне ничего не говорит. Я слишком далек от генетики и потому не могу даже обрадоваться за американцев.

— Американцы считают это самым большим открытием тысячелетия. Если научиться воздействовать на генную структуру, то можно с успехом лечить многие ранее неизлечимые болезни. Даже рак победить. И СПИД. Это то, о чем все говорят... А не говорят о другом — можно произвольно изменять не только способности человека к оздоровлению, но и его психологию, делать его суперсильным, супербыстрым и супербесстрашным. Это же известная мечта американцев — суперчеловек. Или — суперсолдат.

— Это в самом деле интересно. Перспективы заманчивы. Так что же мешает американцам создать принципиально новый суперкорпус суперморской суперпехоты? Не думаю, что недостаток средств.

Полковник юмор оценил и усмехнулся. К американцам он, похоже, относится так же, как я. Удивляться здесь нечему. Это дипломаты типа недавнего министра иностранных дел Козырева пусть американцам хвосты языком чистят, а каждый офицер будет видеть в американском офицере потенциального противника.

— Они не умеют воздействовать на генетический код человека. Записать сумели, а воздействовать не умеют. Иначе говоря, читать научились, но не умеют писать.

— И что?

— А наши ученые, не умея считывать код полностью, научились воздействовать на отдельные участки.

Я поморщился.

— Это все, полковник, чрезвычайно интересно. Только я не совсем понимаю, какое отношение к этому имеет профессор Радян. И уж тем более — какое отношение имеем к этому мы с Пулатовым.

Он удивился моей простоте.

— Профессор Радян как раз и занимался проблемами воздействия на отдельные участки генетической решетки — это его основной профиль. В своей лаборатории он сумел создать бойцовских крыс. Представляете, что это такое — живучесть и хитрость крысы объединена с отвагой бультерьера и быстротой реакции кобры. Впрочем, в вашей комнате есть видеомагнитофон, там и кассета имеется с записью. Я специально для вас приготовил. Будет желание, полюбуйтесь на крыс.

— Полюбуюсь. Впрочем, мне однажды довелось наблюдать нечто подобное. Радян сам показывал.

Мельком. И без комментариев. Правда, воскликнул тогда что-то вроде: «Вот бы таких солдат иметь!» Но он же психотерапевт?.. Он что, крыс гипнотизировал?

— Это он с вами работал как психотерапевт. Полковник неожиданно помрачнел, словно тучи со всего неба вокруг головы собрал, и замолчал, не отрывая от меня взгляда — показывал этим, что дал мне время подумать.

Я думал. Но тоже молчал, ожидая продолжения.

— Меня интересует вот какой вопрос. Ставил ли профессор какие-то опыты над вами?

Признаться, меня тоже этот вопрос волнует. Я никогда не задумывался над тем, что по своей сущности я, возможно, чем-то сродни подопытной крысе, пусть и бойцовской. Мысль не слишком приятная.

— Вы сами проходили через психологическую реабилитацию? — поинтересовался я.

— Доводилось.

— Как это выглядело?

— Беседы с психоаналитиком. Сеансы легкого гипноза. Вот в принципе и все...

— У вас были серьезные ранения?

— Нет. Только одно. Поверхностное, — он по трогал рукой шрам на лице.

— А у меня последнее ранение было настолько серьезным, что делали трепанацию черепа. Дважды. Доставали из головы осколки. Один, кстати, так и не смогли достать. До сих пор сидит где-то рядом с мозгом и в любой момент может изъявить желание «поплавать». Говорят, последствия могут быть не предсказуемыми. По сути дела, я давно обречен...

— Это я знаю. Я знаком с вашей «историей болезни».

— А вот я знаком плохо. Медицинскую карту мне на руки не дают, да я и сомневаюсь, что смогу в ней что-то понять. Но не это главное. Откуда я могу знать, что делал со мной ваш профессор в то время, когда я находился под воздействием наркоза? Откуда я могу знать, что со мной происходило, если реабилитация проходила в глубоком гипнозе? То есть я полностью находился под контролем профессора Радяна. С моей же стороны контроль осуществлялся исключительно подсознанием. Знаете, как это происходит?

— Приблизительно.

— Обычно человек даже в состоянии глубокого транса не может совершать поступки, противоречащие его сущности. За этим как раз следит подсознание, которое не спит. А в остальном я имею полное право забыть все, что мне прикажет гипнотизер.

— Ладно, — согласился полковник. — К этой теме мы еще вернемся. Чуть позже. Возможно, я сделаю вам предложение, и мы попробуем вместе что-то выяснить. А теперь скажите мне — какие-то документы Радян мог прятать через вас? Я не допускаю мысли, что он напрямую попросил вас это сделать и вы скрываете до сих пор такой факт. Он мог это сделать иначе. Косвенно. Например, с помощью гипноза заставить вас спрятать, а потом до определенного времени заставить забыть.

— Не проще ли ему было спрятать самому? У спецназовца жизнь сложнопредсказуема. Если нас и отправили на пенсию, то нет гарантии... Хм-м...

Полковник кивнул. Он понял, что я имею в виду. Воспитанный годами характер всегда может принести своему обладателю немалые осложнения в жизни.

— Да... Наверное... Я что-то усложняю... Еще вопрос. Только ответьте мне честно. Может быть, это кардинальный вопрос всего нашего сотрудничества.

— Слушаю вас.

Последовала пауза, подчеркивающая важность момента. И очень внимательный взгляд. Просто попытка в мозг забраться и пальцем там поковырять, а не взгляд.