— Прямо из лесу. От вас хвоей пахнет. Прелесть, как важно, — восторгается Дина и спрашивает: — Ну, а ваш сюрприз? Приготовили его для базара?

«Лесной царек» в такие минуты мычит что-то неопределенное себе в нос. Вольдемар хохочет.

— A m-lle Дина совсем не любопытна. О нет!

Борис Львович не улыбается даже и молча садится в свой угол.

Я снова вижу пару черных блестящих глаз, устремленных на меня оттуда. Он точно присматривается ко мне, точно изучает мои движения, лицо, походку. И мне становится как-то жутко и не по себе под этим настойчивым взглядом. Потом он уходит, не простившись ни с кем.

— Не люблю я этой тени отца Гамлета, — смеется Маша Ягуби, покачивая ему вслед головой.

— Пари держу, что он опять в лес удрал, — вторит ей Володя Медведев.

— Неужели он никогда не смеется? — срывается у его младшей сестры, Сони.

— Нет, как же! — отзывается Тима. — Раз я видел его хохочущим, когда его Мишка с солдатом боролся: совсем как будто другой человек.

Ах, правда! Ведь и я видела этого мрачного человека добродушно, ребячески довольным в обществе его мохнатого друга.

— Господа, прошу внимания, — возглашает Линский, мастерски читающий стихи, и возвышает свой красивый баритон.

— Господа, кто стащил мою иголку?

— Дина! Тcсс! Штраф!

За помеху в чтении взимается штраф в пользу голодающих.

И платим мы штраф с особенным удовольствием и охотой.

А работа подвигается. Да и время — скоро рождественский сочельник.

Дождались-таки Рождества! Огромная елка стоит в гостиной. Запах свежей хвои наполняет комнаты. Гремит весь вечер рояль под искусными руками Эльзы.

Я с удовольствием принимаю участие в детских забавах, а сама нет-нет да поглядываю на часы: после детской елки мы с «Солнышком» и мамой-Нэлли едем на «наш» знаменитый базар в городскую ратушу. Там же и наш костюмированный вечер.

Костюм цветочницы с корзиною живых цветов разложен у меня на кушетке, и черная полумаска ждет на столе. Решено, что я войду немного позднее в залу, чтобы никто не узнал Лиды Воронской по сопутствующим ей родным.

Затея костюмированного базара принадлежит Володе Медведеву.

— Гораздо интереснее не знать, у кого покупаешь. Забавнее во сто раз, — уверял он.

По окончании базара решено ехать кататься в мокшанах.

— Будем заезжать в знакомые и незнакомые дома, — развивает эту идею Тима.

— Ах, вот чудесно! Восторг! — пищат барышни.

— Как хотите, а дочку я с вами без себя не пущу, — заявил «Солнышко».

Поднялись суматоха, охи, протесты.

— А вы вот что, Алексей Александрович, поручите вашу дочь мне. Будьте покойны, довезем в сохранности, — говорит Тима.

— Что?! Вам?! Тимочка, не обижайтесь, голубчик, да вам самому гувернантку надо.

И мой отец, знавший Зубова еще в детские годы, безобидно расхохотался.

— Ну а без Лидочки я не поеду, — заявила Маша Ягуби.

— А вас-то пускают самое, Надюша? — обратились к Дине.

— Увы, нет! Без немки нельзя, а немка не хочет ни за что, — чуть не плача говорит Дина.

Наконец, решено было, что «Солнышко» поедет с нами. Для этой цели со дна сундука был извлечен костюм боярина, в котором он когда-то участвовал в одном великосветском спектакле.

К общему восторгу юной компании, удалось заполучить согласие моего отца, который являлся душой всякого общества.

В семь часов вечера с трудом удалось развезти компанию малышей по домам. Некоторые из маленьких гостей устроили концерт в передней.

Наступила и моя очередь веселиться.

Костюм цветочницы, распущенные по плечам локоны и большая благоухающая корзина живых цветов, которые я должна буду продавать у своего киоска одновременно с изящными вещицами туалета. Черная полумаска делает меня совершенно неузнаваемой, и только по высокой хрупкой фигурке можно узнать в нарядной цветочнице Лиду Воронскую.

Я вхожу в залу ратуши как раз в ту минуту, когда духовой оркестр играет туш, и торговля на базаре уже началась.

— Лидочка, я вас сразу узнала. Спешите к вашему киоску, скорей, скорей!

И хорошенький подвижной чертенок в бархатной полумаске хватает меня за руку.

— Дина! — со смехом вырывается у меня.

— Тссс! Не сметь открывать моей тайны! — шепчет чертенок и грозит мне пальцем. — А впрочем, по моей «тени» каждый узнает меня.

И Дина кивает в сторону долговязой саксонки. Потом наклоняется к моему уху и шепчет лукаво:

— Нет, вы подумайте только: я ей привидением посоветовала нарядиться, а она вздумала обидеться, эта прелесть.

Зала ратуши уже полна самой изысканной публикой. Я мельком окидываю киоски взглядом и с трудом узнаю своих друзей.

Тима Зубов или не он?

В белом, с красными пуговицами наряде, клоун вертится волчком подле Маши Ягуби, одетой цыганкой-гадалщицей.

Баронесса Татя — Коломбина. Ее брат Олег — пестрый арлекин. Невзянский — бандит. Кармен и Соня олицетворяют собою зиму и лето. Три сестрички Петровы верны себе: они изображают трех муз с лирами в руках; у третьей, Риммы, почему-то за плечами крылышки херувима.

Но кто это там в углу?

Боже мой! Да ведь это сам «лесной царек» с всклокоченной зеленой бородою, в одежде из коры березы, с сучковатыми руками в виде древесных же веток, со спутанными зелеными волосами. Вместо пояса у него длинная цепь со четырьмя концами, и на каждом из них прикреплено по маленькому живому неуклюжему медвежонку.

Неужели это он, «лесной царек»? Так вот какова его дань нашему благотворительному делу! Не имея возможности помочь нам работой, он рыскал по лесу, пока не нашел берлогу медведицы, и, может быть, с опасностью для жизни извлек оттуда этих прелестных четырех медвежаток.

Я обожаю зверей и поэтому, предоставив моему помощнику Линскому вести дело продажи у своего киоска, лечу на дальний конец залы, где на соломенных подстилках у ног «лесного царька» лежат четыре милых зверька.

— Борис Львович, что за великолепная идея пришла вам в голову!

Он вздрагивает и дергает цепь, заставив мишуков поднять головенки и испуганно оглянуться вокруг.

— Вы?! — Черные молодые глаза с радостью смотрят на меня из-под нависших зеленых бровей лесного деда.

Я долго забавляюсь чудесными зверюшками, потом отхожу к своему киоску.

— За ленивую и нерадивую работу следовало бы штрафовать, — гремит невысокий пилигрим, Володя Медведев.

— О, я невиновна в этом, — декламирую я.

— Хотите, я сейчас на руках пройдусь от радости. Ведь как торгуем-то! — радуется Вольдемар.

— Нет, а Чермилов-то каков! — смеется Тима. — Просто клоун: четырех медвежат приволок. Каково! Доставал, говорит, за тридцать верст отсюда, едва живой от медведицы ушел.

— Эка невидаль медвежата! Да я вам слона приволоку из Индии для будущего базара, — острит Володя.

— Нет, уж лучше крокодила, — хохочет подоспевшая Дина.

— Ну и крокодила! — великодушно соглашается тот.

Все жители Царского знают цель базара и всячески стараются поддержать ее. Киоски осаждаются. Тима и Вольдемар зазывают к себе, как настоящие торговцы.

— К нам пожалуйте-с. У них не покупайте-с! Ихний товар гнилой, наш первый сорт, самый лучший! Покупали за гривенник — продаем за рубль, без торгу-с!

С непривычки мы, барышни, путаемся, но оправляемся вскоре, и дело идет как по маслу, товар менее чем в два часа раскуплен весь.

Раскуплены любителями и четыре косолапых мишки. Чермилов, освобожденный от обязанностей торговца, присоединяется к моему киоску.

— Правда, что вы проникли в логовище зверя и унесли оттуда мишек? — спрашиваю я его.