Василь Гойда жадно, с гордостью, казалось Кларку, перехватывал эти взгляды, будто сам был хозяином машины.

«Гордись, дурак! — подумал Кларк. — Специально для тебя все это разыграно».

— Слушай, Иван, а почему ты не спрашиваешь, положил я цветы на могилу твоего друга или не положил?

Кларк притормозил машину и с удивлением обернулся к Гойде. Его густые черные брови взметнулись на лоб.

— Васек, а зачем я буду про это спрашивать, если твердо знаю, что ты… Моя просьба святая, ее нельзя не выполнить.

Кларк трижды проехал центральную часть города. Пусть яворяне увидят, как демобилизованный старшина Иван Белограй, будущий муж Терезии Симак, любит детей, как он сдружился с яворской знаменитостью Василем Гойдой.

— Ну, а теперь куда? — спросил Кларк, когда вернулись на Железнодорожную улицу и высадили детвору.

— Куда хочешь, — покорно ответил Василь Гойда, — хоть на край света. Люблю машину! — Он нежно погладил белоснежный руль. — Кажется, не по той дорожке пошел. Придется переквалифицироваться на шофера.

Белограй хлопнул Гойду по коленке:

— Васек, давай махнем по Закарпатью!

— Поехали!

Направились на север, по центральной дороге. Отцветающие яблони и груши вплотную жались к автостраде. Струя ветра, завихренная стремительным движением машины, срывала с деревьев бело-розовый цвет и устилала им асфальт и обочины.

— Видишь, Васек, как шествуем! — подмигнул Кларк.

Гойда молча, с блаженной улыбкой на губах кивнул головой.

Перед большим железнодорожным тоннелем у кирпичной будки путевого обходчика Кларк остановил машину, озабоченно посмотрел на приборы:

— Перекур: мотор чуток поднагрелся. Выжимал на радостях лишние километры. Остынет вода, и поедем дальше. Хотя зачем ждать! Давай лучше переменим воду. Вон и колодец на наше счастье.

Кларк и Гойда направились к домику, обнесенному невысоким частоколом, с черешнями под окнами. Дорожка, выложенная речной галькой, засыпанная свежим песком, соединяла автостраду с владением путевого обходчика.

Это была та самая железнодорожная будка, которая служила Кларку ориентиром в туманную ночь, когда он переходил границу. Остановился он здесь не случайно. Еще в те дни, когда готовился к переходу границы, спланировал завербовать Певчука и постепенно подготовить из него своего ближайшего помощника. Дело казалось Кларку верным. Тарас Кузьмич Певчук был родным братом Дениса Певчука, американца закарпатского происхождения, двадцать лет живущего в Нью-Йорке, имеющего жену-американку, детей и звание лейтенанта американской портовой полиции. Предусмотрительный Джон Файн, снаряжавший Кларка в Явор, снабдил своего подчиненного письмом, собственноручно написанным Денисом Певчу-ком. Брат путевого обходчика в первых строках, как водится, передавал приветы, потом описывал свое житье в далекой Америке и просил Тараса не забывать его, и писать ему почаще «через подателя сего письма».

Само собой разумеется, Кларк не собирался теперь же, при первой встрече, вручить Тарасу Певчуку послание брата. Не раскроется он перед ним и в другой раз, может быть и в третий. Агент, получивший задание работать с дальним прицелом, имеет возможность не спешить.

Цель сегодняшнего посещения Певчука была весьма скромная: обстоятельно познакомиться с путевым обходчиком, завоевать его расположение к себе с помощью Василя Гойды и выигранных по облигации денег. Вот пока и всё.

Купленный за деньги, рискующий жизнью ради денег, готовый убивать и разрушать ради денег, Кларк считал деньги сильнейшим своим оружием, универсальным средством, одинаково годным для вербовки механика Гойды и путевого обходчика Певчука. Кларк был уверен, что все покупается, все продается. Надо только уметь это сделать.

Кларк подошел к ограде, постучал каблуком сапога о калитку. На каменное крылечко вышел хозяин.

— Эй, вуйко, ведро водички не пожалей для пролетарских туристов!

Хозяин не спешил с ответом. Кряжистый, лобастый, широко расставив ноги, он стоял под тенистым навесом. Лицо его было скуластым, загорелым до черноты. Шея толстая, мускулистая, кисти рук богатырские. Это и был Певчук, путевой обходчик. Он молча, приставив ладонь к глазам, вглядывался в людей, стоявших у калитки.

— Здоровеньки булы, Тарас Кузьмич! — Гойда снял фуражку, поклонился.

— А, это ты, Васыль! — Сотни мельчайших морщинок побежали по твердому, будто высеченному из гранита, лицу Песчука: он улыбнулся. — Здорово, механик!

Гойда и Певчук были знакомы. Каждый раз, поднимаясь с поездом в горы, Василь видел могучую фигуру обходчика или у шлагбаума переезда с желтым флажком в поднятой руке, или с фонарем перед входом в большой тоннель, или на краю пропасти, у моста через горную реку Латорицу.

Железнодорожники обменялись рукопожатием. Гойда кивнул в сторону Кларка:

— Это мой друг, демобилизованный старшина, собственник вот этой роскошной машины.

Кларк приложил руку к козырьку фуражки, скромно добавил:

— И слесарь яворского депо. Третий разряд. — Он засмеялся и энергично встряхнул тяжелую, мозолистую руку Певчука.

— Слесарь? — с деланным разочарованием проговорил Певчук. — Только и всего? А я думал, вы министры.

Не меньше.

— Будущие министры, папаша. Мы живем, сами знаете, в такое время, когда и черная кухарка должна уметь управлять государством. — Кларк оглянулся через плечо на машину. — Так как на счет водички, Тарас Кузьмич? Наша красавица пить захотела. Одолжите ведерко.

— Напоим вашу красавицу, не турбуйтесь. Куда же это вы прямуете, будущие министры?

— Да так, никуда. Катаемся. Совершаем туристское турне по Закарпатью. По случаю счастливого выигрыша.

— Какого такого выигрыша?

— Васек, расскажи папаше о пользе государственных займов, а я пока свое шоферское дело сделаю.

Кларк выпустил из мотора горячую воду, вытащил из колодца ведро холодной, заправил машину, закрыл капот и вернулся на крылечко под черепичным навесом. В его руках была белая булка, кольцо колбасы и бутылка водки.

— Ну, теперь в курсе нашего счастья, папаша? Вот тебе натуроплата за воду. Выпей за здоровье Ивана и Васыля и пожелай, чтобы еще одна наша облигация выиграла.

— Куда вам еще! — искренне позавидовал Певчук. — Двадцать пять тысяч!.. Да если бы на мою долю такое счастье хоть раз в жизни выпало, я бы…

— Интересно, — подхватил Кларк, — что бы вы сделали с таким капиталом?

— О, я бы по-хозяйски им распорядился!

— Ну-ну, как?

Тарас Кузьмич загнул большой палец:

— Перво-наперво я бы сменил старую корову. — Он загнул второй палец: — Потом бы одел во все новое, с ног до головы, первый раз в жизни, всю свою певческую голоштанную команду: Ивана та Петра, Марью та Галину, Явдоху та Степана, Миколу та Веру.

— Что это за певческая команда?

— Сыновья и дочери, бо-дай им. Их у меня восьмеро. И девятый не за горами.

— Вот это да! — с восхищением произнес Кларк. — Так вы, значит, не обыкновенный папаша, а папаша-герой!.. Ну, рассказывайте дальше, как бы вы распорядились капиталом?

— Купил бы приданое для девятого.

— Еще? — допытывался Кларк, и лукавая улыбка все больше и больше морщила его румяные губы.

— Справил бы свадьбу Галины.

— Еще?

— Всё! Нет, постой, не всё. Еще одну думку маю… — Тарас Кузьмич поскреб затылок. — Заказал бы я себе фамильные часы, такие точные, шоб у меня все машинисты проверяли время. И такие живучие, шоб они в наследство сынам достались. — Певчук перевел дыхание, застенчиво улыбнулся. — Вот, теперь всё.

— Н-да… — Кларк посмотрел на Василя Гойду и вдруг озорно подмигнул ему, шумно ударил себя по карману: — Эх, папаша, быть по-твоему, пусть все случится, как в той сказке! — Он вытащил пачку новеньких сторублевок и бросил ее на крылечко, к ногам путевого обходчика: — Смени корову. Сыграй свадьбу Галины. Одень с ног до головы свою певческую команду. Закажи фамильные часы. Будь здоров, капиталист! Да не болтай про наш подарок, а то нам, богачам на час, не отбиться от просителей.