— Сергей, — извиняющимся тоном сказал Гена, — я таким же, как ты, принципиальным хочу быть. Поэтому к тебе в напарники сам попросился. Ты прости, что я такие вопросы задавал. Мне хотелось тебя понять. Я знаю, за что тебя Костью еще зовут. Знаю, как ты этим летом накрыл банду милиционеров с главарем — майором угро.

Капитан, помягчав, передумал обрывать разговор и уходить. Он снова закурил уже которую по счету сигарету и проговорил:

— Не белая я Кость. Про старинные ордена, историю Отечества плохо знаю. Я вообще ничего про ордена и медали не ведаю. Мне их не дают. Но как и какими жабрами дышит вся эта богема приблатненная — уж как-нибудь просеку. Ну что, про «бриллиантовое дело» досказывать?

— Будь добр.

— Так бы и гоношились бриллиантщики при помощи всяких «современниковских» барыг, если б в марте 1971 года не повязали на таможне в аэропорту гражданина Глода. Творческий, заметь, таможенник присмотрелся к кольцу на руке этого гражданина. Оно почему-то было повернуто бриллиантом внутрь ладони. Взялись перстень досматривать. Оказалось, что он поддельный и служит футляром для большого бриллианта в два карата! Занялся этим КГБ, и уже в июле взяли восьмерых бриллиантщиков с тем начальником цеха. А в ходе расследования арестовали пару десятков обвиняемых, да сотню человек пустили свидетелями. Нитка от них потянулась в Армению. На том материале художественный фильм потом сняли. Это было самым крупным хищением в семидесятые годы. Изъятыми бриллиантами заинтересовался сам Андропов. Руководители союзного КГБ собрались лично осмотреть эти сокровища. Видишь, чем еще легендарен театр «Современник»?

— Внушительно.

— Давай удить, Гена. Имей в виду: ближайшие после преступления дни дают наибольший эффект раскрываемости. Я вот еще думаю: с какого бы края агентурно внедриться в круги театральной общественности? В «Современник» — то я пойду опером. Но надо б где-то богемно поболтаться — как своему. Где самая мощная театральная тусовка?

Гена подумал и сказал:

— Когда-то была в ВТО — Всероссийском театральном обществе, в здании на углу Пушкинской площади и улицы Горького, там и ресторан славился. А после перестройки организовали СТД — Союз «театральных деятелей». Но я ничего не знаю об этой организации.

— О! — воскликнул Кострецов, — мне уже понравилось: «театральных деятелей». На Чистяках одних театральных деятелей другие чистят. В таком «союзе» необходимо побывать.

После разговора с Геной Кострецов еще посидел за столом, просматривая список угнанных от театров автомобилей. Потом направился к «Современнику».

Капитан прошел через белую колоннаду здания и двинулся по пустынным в этот дневной час коридорам к кабинету администратора театра. Открыв дверь, увидел за столом пожилую, ярко накрашенную дамочку.

— Добрый день, — сказал он, показывая удостоверение, — как дела на криминальной сцене?

— Это вам лучше знать, — ответила та, не поддержав шутливого тона капитана. — Ваши сотрудники тут круглыми сутками болтаются.

Кострецов сел в кресло, обвел взглядом помещение.

— Отбой, теперь я в основном этими происшествиями буду заниматься. Надо осмыслить случившееся, подумать.

— Разве?! — с надрывом осведомилась дамочка. — Но ведь анекдот о другом гласит.

— Какой анекдот?

— А сидели двое перед банановым деревом: обычный человек и милиционер. Стали спорить, как лучше бананы достать. Обычный-то говорит: «Надо подумать». А милиционер: «Надо прыгать», — и давай изо всех сил к бананам подскакивать. Кое-какие он ухватил. А обычный подумал и сообразил, что лучше палкой действовать. Нашел ее и сбил себе много бананов. «Видишь, — говорит он милиционеру, — лучше сначала подумать». А милиционер, знай, скачет да кричит: «Не надо думать, надо прыгать!»

Капитан от души рассмеялся:

— Отпрыгались. Театр так чисто проутюжили, что приходится соображать. А вы, раз такие анекдоты рассказываете, наверное, уже давно думаете. Так не будет ли каких-нибудь подсказок? Советов больше не надо.

Дама достала из длинного портсигара тонкую сигарету, закурила и пустила дым вверх еще не потерявшими упругость губами, и так огненными от помады.

— Да что ж я могу капитану милиции подсказать? Своих театральных назубок знаю. Но не сами ж они у себя крали.

— Особенно неприятна история с орденами генерала Рузского, — заметил Сергей.

— О да! — озабоченно подняла выщипанные дуги бровей дама. — Какую ошибку мы сделали, что из его коллекции взяли. Зрителю-то, в принципе, все равно, что за бирюльки на актерах.

— Эти бирюльки были самым дорогостоящим в вашем театре.

— Да как сказать, — небрежно повела глазками дама. — Генерал все равно продавать эти ордена не собирался. А вот ценности, которые у актеров украли, придется им восстанавливать на последние гроши.

— Ну да, — невозмутимо продолжил Кострецов, — например, угнанные иномарки требуется компенсировать немедленно. Был «опель», а теперь, может, БМВ взять. Эта модель во всех отношениях поприметнее.

— В каких это — всех?

— Например, если снова угонят, легче искать.

Дама зло рассмеялась.

— Вы, пожалуй, разыщете! А знаете, каким пґотом все это актерам достается?

— Знаем, замучили этими объяснениями по телевидению. Так кто из нас мученики искусства?

Дамочка раздражилась так, что сквозь пудру на щеках проступила их природная краска.

— Вы что, издеваться сюда пришли?! Еще анекдотами про милицию попотчевать? Не вам над людьми искусства трунить! Уж более смехотворной фигуры, чем малограмотный продажный современный милиционер, в нынешнем общественном театре не существует!

Кострецов тоже закурил.

— Давайте-ка успокоимся. Я-то на вас обижаться не могу, потому что вы от имени людей искусства говорите, а сами к ним отношения не имеете. Вот и пытаетесь оскорблять милицию со своей завхозовской кочки. Тоже имеете право, в «Современнике» и администраторы легендарные. С точки зрения милиции.

Совсем сузила глаза дамочка.

— Это что еще за намек?!

— Да какой уж там намек! — простецки заулыбался Кострецов. — Талантливые, я говорю, администраторы. Вы о всех бывших тут представителях этого переднего фронта искусства знаете?

Ему хотелось, чтобы собеседница сама вспомнила «бриллиантового» барыгу.

Дамочка вперилась взглядом в безмятежную кострецовскую физиономию.

Наконец ее осенило:

— А-а, это вы про Неумывайкина…

Капитан с удовольствием рассмеялся, услышав произнесенную вслух колоритную фамилию администратора-бриллиантщика.

— И про товарища Неумывайкина тоже. А хорошая у вас память. Дело-то было в семидесятых годах.

— И все-таки вы еще на что-то намекаете, — уже настороженно произнесла собеседница.

Кострецов с усмешкой посмотрел на нее.

— Боюсь, вы такая хитрая, что сами себя можете перехитрить. Поэтому говорю прямо. Параллель с Неумывайкиным — не намек на то, что вы подозреваетесь в наводке воровской шайки на грабежи театра. Хотя… ассоциация с таким талантом, как Неумывайкин, на сцене «Современника» вполне допустима.

Хотелось, ох, хотелось капитану поставить на место эту дамочку. Но он был отходчив и дружелюбно продолжил:

— Я тут спорил со своим помощником о нынешних людях искусства и понял, что действительно не очень их жалую. А вот о тех, кто вынужден обслуживать эту капризную, самовлюбленную публику, честное слово, другого мнения. Поэтому немного растерялся, когда вы взялись их с таким пылом защищать. А они сами, ого как в состоянии себя прикрыть. Тут их мастерство безупречно. Но вам-то каково? Что я, не знаю? Ни в одном другом коллективе нет такого гнусного и запутанного клубка сплетен и интриг, как в театре.

Женщина устало махнула рукой, по лицу ее сразу поехали морщины.

— Достается, конечно. Такие, как я, всегда второй, даже третий сорт в театре. — Она усмехнулась. — А зрители, выходит, уж последний сорт для господ артистов. — Вас как величать? — вежливо осведомился капитан.