Он отыскал небольшую каменную нишу и постарался заградить меня, пока я переодевалась, хотя никто не пляже не обращал на нас внимания. Затем мы вместе направились к тоннелю.

Я остановила его и расстегнула один из карманов на его рюкзаке.

— Дай достану твой телефон.

— Келси, подожди...

Я уже схватила его телефон и провела пальцем по экрану.

Семнадцать голосовых сообщений.

Я нахмурилась и посмотрела на него.

— Я думала, ты сказал, что телефон только для экстренных случаев. Почему ты не прослушал голосовые сообщения?

— Потому что они не экстренные. Я уверен в этом.

— От кого они? — спросила я.

— Ни от кого важного. Нам стоит поторопиться пройти тоннель. Мы должны вернуться в Риомаджоре до ночи.

Мне стоило надавить. Мне стоило замереть и отказаться двигаться, пока он не рассказал бы мне правду. Вот, что мне стоило сделать.

Но я не сделала.

Я позволила ему забрать телефон и последовала за ним в темный тоннель, не сказав ни слова.

Он крепко держал меня за руку, и я начала обдумывать, что я в действительности знала про него. Чертовски мало. И чем больше я об этом думала, тем больше была уверена, что он что-то от меня скрывал, что-то, что разрушит наши уже хрупкие отношения.

И все равно я не спросила. Даже в тоннеле, где он не мог видеть моего лица, и я не могла видеть его глаза.

Потому что часть меня, маленькая, но не молчаливая, видела в этом бегство. Это была та же сломленная часть меня, которая предпочитала тьму свету. Если я не узнаю его секрет, он никогда не узнает мой.

Глава 24

Той ночью мы не спали вместе. Не потому что ни один из нас не извинился, а просто, потому что когда наши спины коснулись матраса, мы оба настолько погрузились в свои миры, что мысль о том, чтобы приблизиться друг к другу, так и не пришла в голову. По крайней мере, не ко мне.

В комнате было темно. Деревня была настолько неприкосновенна для общества, что в ней даже не было уличных фонарей. У редкого дома снаружи горел свет, у нашего дома не было света.

Темнота была заполнена тишиной, покрытой спокойствием, и когда я слушала размеренное дыхание Джексона, то не могла услышать его.

Мне стало интересно, из-за чего он бодрствовал. Мог ли он сказать, что я отдалялась? Мог ли он чувствовать, как я отшатывалась, когда он меня целовал? Или его собственный секрет заставлял его мозг работать, делая невозможным отдых.

Я думала, что исследовала мир, но, возможно, я убегала. Может я убегала уже достаточно долгое время и он тоже. И от чего бы он ни убежал — от девушки, от семьи, от ошибки — это не так легко его отпускало.

Тишина усилила сердцебиение и я прислушивалась к ритму, чтобы коротать время, пока, наконец, медленное дыхание Ханта не присоединилось к симфонии, и я смогла расслабиться. Я соскользнула с кровати, не чтобы пойти куда — то, а потому что мне нужно было встать на ноги.

Я медленно пробиралась, вытянув руки, пока не нашла стену. Затем я приникла к ней, прикоснулась щекой и попыталась дышать.

«Ты слишком остро реагируешь»

Эта мысль возникла моментально, как песня на повторе, и практически сбила меня с ног.

Эти слова швыряли в меня слишком много раз, и я принимала их как щит, и пользовалась ими, чтобы скрыть все уродливые эмоции внутри себя. Думаю, мне пришлось пожертвовать и хорошими эмоциями. Потому что сейчас, когда они вернулись, появились так же и уродливые.

Попытка притворяться весь сегодняшний день истерла меня как наждачная бумага, и у меня саднило кожу. Есть правда, с которой мне нужно было встретиться лицом к лицу. Она кричала из глубины моего сознания, и я не думала, что могла выжить, слушая ее.

Мне нужно было что-то, чтобы заглушить ее.

Я не думала, когда вылетела из крохотной квартирки. Я надела шорты и какие — то сандалии. Я уверила себя, что мой ночной топ сойдет за блузку и медленно спустилась по расшатанным ступенькам, игнорируя импульс в крови, который говорил мне бежать. Далеко и быстро.

Риомаджоре точно не был олицетворением ночной жизни, но я отыскала бар, выискивая огни и прислушиваясь к людям.

Бар в большинстве своем был заполнен туристами, и я заняла свободное место в передней части. Попросила бармена принести что-нибудь, что угодно.

Он начал рассказывать мне об особенном лимонном ликере, который назывался «Лимончелло» и был приготовлен из лимонов, которые выращивала его семья. Я перестала обращать на него внимание, потянулась за небольшим стаканом, который он держал, и опрокинула его в себя.

Я ожидала, что будет кисло, но ликер был горьковато — сладким. Он имел вкус лимонных леденцов с намеком на освежитель воздуха фирмы Pledge, но мне было все равно.

— Глотайте! — Бармен изобразил глотание, будто я, возможно, не понимала его ломанный английский. Я идеально его понимала.

Я подняла палец и сказала:

— Еще один. Стойте, нет. Принесите мне бутылку.

Он нахмурился, и я сказала громче:

— Целую бутылку. Всю целиком.

Я положила на стойку несколько своих крупных купюр, которые возможно дважды покрывали эту бутылку, но мне было все равно. Я взялась за горлышко бутылки, когда он протянул мне ее, и опрокинула ее в себя.

Обжигало, но недостаточно.

Алкоголь ведь должен стерилизовать, верно? Потому что мне нужно было это. Мне нужно было выжечь инфекцию и заморозить мои раны.

Ко мне подошел поболтать парень, но я настолько была в растерянности, не знала, что делать, что почувствовала, как в задней части горла собираются как дождь слезы. В конце концов, я отослала его, и в то же время думала о том, чтобы последовать за ним.

Я пришла сюда с намерением потерять себя так, как привыкла это делать. Мне просто хотелось, чтобы эта боль прекратилась, а когда я проводила каждую ночь в баре с разными парнями, болело не так сильно. Тогда это была другая боль. Практически пустая. Боль от нехватки. Будто скучаешь по кому-то, кого достаточно давно не видел. С такой болью, по крайней мере, можно научиться жить.

Но эта нынешняя боль была острой. Неожиданной. И я не могла ее контролировать. Иногда она возникала, когда Джексон прикасался ко мне, но чаще всего не так воспринималась. Только мысль или чувство, или воспоминание могли вызывать ее. И каждый раз казалось, будто мои легкие получили прокол, и я тонула без какой — либо воды.

Я сделала еще один глоток из бутылки, и на мгновение этот коктейль стал чертовски сладким.

Единственное, о чем я могла думать, так что это была цена за то, что я пыталась снова стать целой. Все эти годы я закрывала себя, чтобы не чувствовать, что я потеряла. И без моего ведома, я с каждым днем теряла себя все больше. Вселенная не позволила бы мне двигаться дальше без чувств.

Но, может, я снова могла завязнуть. Может, я могла бы найти путь обратно к той застоявшейся жизни, в которой ничто не меняется и вещи не такие яркие, но и не темные.

Я могла найти обратный путь туда. Могла. И стало бы лучше, когда нашла бы.

— Келси?

Нет. Нет, пожалуйста, нет.

Я сделала глоток побольше, надеясь, что он перенесет меня из этого момента. Я была как ребенок, мечтающий о Нарнии в шкафу, но я была не настолько наивна, чтобы думать, что получу то, чего желаю.

— Келси, что ты здесь делаешь?

Господи, я не знала, как ответить. Я не знала, быть ли мне холодной и оттолкнуть его или упасть в его руки. Оба решения принесут боль, а именно ее я старалась избегать.

Поэтому я молчала и сделала еще глоток.

— Эй, — он выхватил бутылку из моих рук. — Посмотри на меня. Тебе это не нужно.

Я прижалась щекой к растрескавшемуся, потертому дереву барной стойки и смочила его жидкостью, вытекающей из уголка моего глаза.

Я крепко сжала глаза и пробормотала:

— Просто оставь меня одну. Пожалуйста. Оставь меня одну.

— Принцесса, в чем дело? Что случилось?

— Ничего не случилось. Я в порядке. Может девушка выпить?