- Не беспокойтесь, я в порядке, - бесстрастно повторил я, направляясь к сцене. Думал я сейчас только об одном - здесь ли моя семья? И Клеменс? И если здесь, что ждет меня после концерта?

Постеры вышли вчера, и с тех пор в сети, не прекращая, бушевал настоящий шторм. Мир словно сошел с ума - тысячи, нет, миллионы, отзывов, восторгов, разных глупостей, но от родных ни слова... Возможно, никто из них даже не подумал ассоциировать пропавшего Юргена с каким-то начинающим певцом, а потому они и не придали никакого значения новостям музыкального мира? И какой реакции от Ллоудов и от супруга желал в душе я сам?

Меня, вернее, Юргена, учили музыке и пению с раннего детства, но для чего? Чтобы хвалиться дарованиями сына на светских приемах? Или омега из богатой семьи непременно должен чем-то блистать? Как в наших аристократических семьях прошлых веков, когда было положено знать французский и музицировать в гостиных и на званых вечерах? А, ладно, что сейчас ломать себе над этим голову? Я должен дать сегодняшний концерт, а там увидим, как уж повезет.

Я вышел на сцену и замер у рампы, давая возможность залу рассмотреть себя. Менеджер прав, чем больше зрителей, тем лучше, хотя мне вроде бы и не с чем сравнивать, ну разве что в теории представить. Если бы здесь сидело человек тридцать, и я их всех отлично видел, то волновался бы куда сильнее, но пять тысяч лиц здорово рассеивали внимание. Зал затемнен, я на свету, да мне и нет нужды туда смотреть, я должен быть предельно собран и внимателен, чтобы правильно следовать указаниям концертмейстера, слушая его тихий спокойный голос в изящном наушнике, плотно прижатом к моему уху.

- Итак, поехали, Наззарий, не волнуйся, и удачи! - шутливо напутствовал он, и концерт начался.

***

Я чувствовал по реакции зала, что все идет отлично, мой голос и внешнее обаяние захватили зрителей, создав между нами незримый мостик единства. Репертуар, составленный по большей части из плавных баллад к любовным спектаклям Сейханского театра, не оставлял равнодушными даже альф, не говоря уж об омегах, которые встречали восторженными криками или романтическими размахиваниями цветными фонариками каждый новый номер.

Атмосфера в зале была абсолютно такой же, как и на Земле, хотя я и не часто посещал концерты. Однажды, будучи с отцом в Германии, мне довелось побывать на шоу известной группы "Rammstein ", и то, как вели себя зрители на моем концерте, вдруг остро напомнило мне то навсегда ушедшее время, заставив подбавить в голос печальных ноток.

За все проведенные здесь месяцы, когда я скакал и взбрыкивал как дикий жеребец, отчаянно протестуя против навязанной мне ненормальной действительности, я почти не задумывался о том, жалею или нет о той, прежней своей жизни. Как бы я вел себя сейчас на Земле, кем стал, как жил, будучи женатым на нелюбимой Верочке?

Мне все казалось в этом новом мире чем-то временным, ненастоящим, но вот сейчас, глядя с высоты сцены в этот полутемный зал, где пять тысяч человек не сводили с меня глаз и с замиранием в груди слушали мой голос, я в первый раз со всей отчетливостью осознал, что путь назад для меня навсегда отрезан, и всю оставшуюся жизнь я проведу на этой планете, в теле омеги. Здесь у меня есть сын и преданный мне Лау, есть брат, отцы и муж, которых я до сей поры родными не считал.

Вопреки их воле, я проделал свой собственный длинный путь, нашел себя и свое место в новом мире, и вот стою сейчас на этой сцене, став известным и в некоторой степени независимым человеком, но кончится концерт и разойдутся зрители, а мне предстоит, наконец, решить, как я буду жить дальше? Если выберу сольную карьеру певца, тогда, как и сказал мне Юрген, семья аристократов Ллоудов наверняка откажется от сбившегося с пути сына. Готов ли я к такому повороту? Как человек Земли, я их почти не знаю, но ведь теперь я Юрген, который вырос с ними, и они ему самые близкие люди?

А Клеменс? Почему в последнее время я так часто думаю о нем?

"Отважусь ли сказать, что я скучаю по тебе,

Признаюсь ли , что солнце без тебя погасло,

Иль вновь уйду, наперекор своей судьбе,

И обреку себя страдать напрасно..."

Я пел эти грустные слова с мыслью о своем альфе, не понимая, чьему разуму принадлежат охватившие меня эмоции, моему или Юргена? Или мы давно слились с ним в одно целое и думаем одинаково?

И почему мне так отчаянно хотелось, чтобы Клеменс слышал сейчас мой тоскующий голос? Черт, я совсем размочалился, став розовым жидким киселем, мне это жутко не нравилось, но я не знал, смогу ли и дальше справляться со своей жизнью в одиночку...

Клеменс фил Освалльд

Он был прекрасен, в ослепительном свете прожекторов на этой огромной сцене в концертном центре города Миёси. Мое сердце разрывалась на части от любви и восхищения. И от чудовищной безумной боли, ибо завоевать ТАКОГО Юргена я почти не надеялся.

Я накануне поменял билет, вернее, главный администратор выдал мне особый пропуск в служебную ложу, потому что мне совсем не хотелось сидеть рядом с Ллоудами, если они, конечно, приедут на концерт, и слушать их наверняка нелестные слова в адрес Юрги, да и в свой собственный тоже. Здесь они или нет, я не знал. Перри, без сомнения, должен был явиться на дебют любимого брата, но вот родители под большим вопросом. Впрочем, мне было все равно, и если их не будет, тем лучше.

- Пойдемте, господин Клеменс, - по окончании концерта тихо позвал меня главный менеджер, - я проведу вас в гримерку Наззария, как и обещал. Но, есть одна проблемка: здесь его семья, от имени которой старший брат обратился к нам с аналогичной просьбой. Вы как, не против?

- Нет, конечно, - ответил я. Так, значит, встреча с родственниками неизбежна. - Но я хотел бы быть там раньше их, это возможно?

- Конечно, поспешим, - любезно отозвался он, - сначала вас провожу, потом вернусь за ними. Наззарий будет петь еще под занавес, его так просто не отпустят, так что время у нас есть.

Я никогда прежде не бывал в сердце театра и с понятным любопытством осматривался, идя вслед за менеджером куда-то вглубь длинного коридора.

- Вот, заходите, это здесь. Он обитает тут уже четыре дня. Цветы можно поставить в вазу.