Проваливаясь в очередное небытие Ник явственно чувствовал, как сжимает — слишком крепко для такой хрупкой Ябне — мягкую тёплую её ладонь. И ведьма не забирала руку, не кривилась от боли.
А когда Ник очнулся и понял, что всё закончилось, то, найдя глазами девушку, так и сидевшую около него, первым делом спросил:
— Сколько тебе лет, Ябне?
— Восемнадцать, — ответила она, немного удивлённая.
Оказалось, не так уж и долго он мучился желудочной болезнью, даже не целые сутки. Куда худшим представлялось то, что тело всё ещё не покинул простудный жар, а дышать было просто невозможно из-за начавшегося насморка. Ясавэй решил не подвергать новой опасности ослабшего гостя и на следующий день увёл оленей один, оставив парня на попечение женщин.
Они запрещали ему пить кофе, вместо которого предлагали какие-то горькие отвары целебных растений, то и дело подносили полные до краёв миски с едой, к которой Ник уже начинал привыкать, и суетливо носились по дому, возмущаясь его просьбам дать ему возможность сделать хоть что-то полезное. Ник сходил с ума от скуки, слоняясь от безделья по небольшому дому, рассматривал имевшиеся в нём необычные предметы и утварь. Потом уходил на улицу, но и там не мог найти ничего, чем мог бы занять пустые руки и неспокойную голову. Оттого невесёлые мысли о том, как там, в Москве, Влад пытается успокоить и задобрить Кривого неминуемо одолевали Ника всё чаще и чаще.
Чтобы избавиться от нехороших предчувствий, отогнать дурные мысли, он пытался вести беседы с Ябне и Юлией. Но женщины оказались крайне неразговорчивы, словно безропотно подчинялись негласному правилу не открывать подобным пришельцам свои таинственные души и не менее загадочные помыслы.
Молодому мужчине ничего больше не оставалось, кроме как, подобно сказочным принцессам, томиться взаперти в ожидании принца-Владислава, который непременно вызволит его из этой темницы после того, как одолеет Кривого-змея.
Один день сменялся другим таким же, и верный своей природе Ник всё больше и чаще засматривался на черноволосую, юную Ябне. Он подолгу не мог оторвать жадного взгляда от её гибкого стана, наблюдая, как ловко, бережно и смущаясь от мужского внимания, она делает ту или иную работу. Молча любовался её роскошными длинными косами, смуглой кожей, так и манившей, чтобы к ней прикоснулись. Удивлялся тайной своей радости, когда глазами встречался с её озорным, но, в то же время, скромным взглядом, и она не отводила своих прекрасных раскосых глаз. И подавлял тихий сдавленный стон, готовый вырваться наружу, если не успевал вовремя отвернуться, засмотревшись на яркие алые краски двух лепестков притягательных девичьих губ.
В такие моменты мысли его становились всё более нехорошими, постыдными, оскверняющими гостеприимно распахнувший перед ним свои двери уединённый дом. Но бороться с ними было куда тяжелее, чем прогонять от себя воспоминания о далёкой Москве.
А Ябне очень переживала, понимая, что ничем не может развеять тоску Золотого Дракона. Она видела, как он мечется, словно в клетке, в их родном доме. Видела, что мыслями своими Дракон уносится далеко — туда, где остались его огромные золотые крылья. И сердце её обливалось слезами, когда думала, что вскоре Дракон покинет эти края. Просто не возможно, чтобы он остался здесь — не захочет он сам себя пленить в этих диких безлюдных местах.
И, когда Ник слишком резко, грубо, недобро спросил, в какую сторону и далеко ли ушёл Ясавэй, поникнув, ответила:
— Пойдём, я тебе покажу.
Они вышли из дома, обошли на другую сторону, с которой светило белое низкое солнце, и девушка указала рукой в далёком направлении.
— Туда он пошёл. Но, ведь, ты не станешь отправляться за ним? — с опаской спросила она, тревожно вглядываясь в холодное серое море мужских глаз.
— А далеко он обычно уходит? — не стал отвечать Ник на её вопрос.
— В последнее время не очень — ему здоровье не позволяет уходить, как раньше, вплоть до лесов.
— Отлично! Как думаешь, я смогу его нагнать?
— На чём? — испугалась Ябне. — Для вторых нарт не осталось оленей, — всех дед увёл!
— Ну, ноги-то мои остались при мне! — усмехнулся Ник, изогнув губы в однобокой своей козырной улыбке.
От ужаса, отразившегося в глазах девушки, его улыбка быстро исчезла с лица.
— Да не переживай ты так! Не пропаду!
— Ты сумасшедший, — только и выговорила она.
— Лучше ответь мне, смогу я найти его по этим следам? — Ник присел к земле и потрогал голой рукой растревоженный десятками ног снежный покров. И тут же сам себе и ответил: — Конечно, смогу!
— В последние дни новый снег не падал, не было и пурги, но ветер всё равно мог немного замести их следы местами… Не рискуй! Не иди, — молила Ябне.
Но Ник, не слушая последних слов или просто не желая на них что-либо отвечать, уже скрылся за углом дома. Внутри его он быстрыми рваными движениями замотался шарфом, натянул сильнее шапку, застегнул плотно куртку и схватил рукавицы, натягивая их поверх перчаток. К тому моменту, как Ябне ступила на порог, Ник уже выбегал обратно. Они столкнулись друг с другом, и девичьи ладошки упёрлись в мягкую ткань пуховика на мужской груди. Ябне подняла голову, широко раскрытыми глазами всматриваясь в запавшее ей в душу лицо. Её губы слегка приоткрылись от неожиданного столкновения, но девушка не произнесла ни звука в своём безмолвном отчаянии. И что-то такое увидел Ник в её тёмных, готовых пролиться слезами глазах, что заставило его бережно оттолкнуть от себя расстроенную Ябне и ещё скорее кинуться прочь.
Хорошо, что Юлия не видела их в этот момент — прилегла отдохнуть.
А девушка побежала за ним, не успевая, спотыкаясь непривычно на изученных до последней крошки земли тундровых сопках.
— Сумасшедший! — кричала она ему вслед. — Остановись! Не иди! Ты сумасшедший!
Но Ник даже ни разу не обернулся.
Запыхавшись и устав, Ябне остановилась.
— Ты же даже ничего с собою не взял, — уже почти прошептала она, твёрдо зная, что он её не услышал.
Идти по широкой полосе следов было не сложно. Злость, раздражение и неудовлетворённое желание толкали мужчину вперёд, сводя на нет все неприятные ощущения от холода и слабого ветра, иногда обжигавшего поднятыми крупицами снега кожу лица. Зато они оставляли ему возможность упиваться совсем другими явлениями — бескрайней свободой, дразнящим одиночеством, забытой решимостью.
И даже спустя несколько часов пути Ник всё ещё был уверен в том, что он найдёт старика и без него не вернётся обратно. Так и вышло.
В этот раз Ясавэй поставил чум, чтобы беречь свои ноги холодными ночами. Спать под открытым небом на нартах, укрываясь одной только шкурой уже было слишком тяжело. За тем, чтобы олени не разбежались в разные стороны, следили верные и наученные своим обязанностям собаки. И пока он слышал их лай снаружи чума, позволил себе спокойно размышлять о последних событиях.
Для поглощённого своими думами старика оказалось неожиданностью, когда служившая пологом ню́ка отодвинулась, и внутрь ввалился, почти упал Ник. Что это был именно он, Ясавэй понял благодаря отсветам костра, горевшего на положенном ему месте.
— Вот несмышлёный! — причитал старик, помогая измождённому дорогой мужчине устроиться внутри тёплых шкур.
Раздевать гостя он не стал, ведь и сам оставался спать, сняв только шапку и рукавицы.
— Давно тебе полегчало? — продолжал он своё недовольное ворчание.
— Ясавэй, полегчало, — отвечал ему Ник. — Мне сегодня весь день, пока я тебя искал, было так хорошо, легко…
Договорить молодой человек не успел, — он заснул.
А на следующий день, разделив со стариком его скромный завтрак, состоявший из хлеба и кусков сырого солёного мяса, Ник позволил себе быть обычным мальчишкой. Носился, как угорелый, с дикими криками по снежной пустыне. Под добрый смех Ясавэя забрасывал снежками ничего не понимавших и потому возмущённо блеявших оленей.
Потом Ник пытался некоторых из них оседлать, держась за холку или рога, но только кубарем падал в сугробы, чудом успевая увернуться от мощных копыт. В конце концов, Ясавэй запряг оленей в упряжку и стал учить гостя ими управлять. На это веселье они потратили почти половину дня, пока Ник не смог почти так же естественно, как это делали местные жители, управляться с оленьими газом, рулём и тормозом.
