– Видите? Вот эта штука перехватывает звук с вашего телефонного провода и передает в преобразователь, который вы сняли прошлой ночью. Дело в том, что человеческий голос имеет частоту от пятидесяти герц до трех килогерц, а звук такой частоты по радио не передается, его нужно преобразовать до частоты около трех тысяч мегагерц. Вам потребуется усилитель, который преобразует частоту так, чтобы ее мог передавать микроволновый передатчик.

Он взглянул на нас.

– А вы, похоже, не очень разбираетесь в электронике?

– Нет, – ответили мы.

Он со снисходительным видом отправился обратно во двор, легко, как перышко, неся тяжелую лестницу. На кухне он положил цилиндрик рядом со вчерашней добычей и продолжил лекцию:

– Вот эти проволочки ведут к преобразователю, а этот стерженек – антенна.

– А это что за шнур? – спросил я.

– Шнур? – Он широко улыбнулся. – Это не шнур, это провод. Тонкий провод в изоляции. Это заземление, чтобы замкнуть цепь.

Мы смотрели на него – по всей видимости, тупо.

– Если бы вы внимательно присмотрелись к стене под трубой, вы бы увидели на ней этот так называемый шнур. Возможно, даже закрепленный скобами.

Идущий от передатчика в землю.

– Возможно, – сказал Бобби. – Мы редко бываем в саду в это время года.

– Чистая работенка, – повторил телефонист.

– А трудно его достать? – спросил я. – Вот такое подслушивающее устройство.

– Проще простого, – вздохнул он. – Вы можете в любое время заказать его по вашему каталогу электроники.

– И что дальше? – спросил я. – Вот подслушивающее устройство, вот передатчик. А где приемник?

– Передатчик слабый, – рассудительно сказал телефонист. – Видите, какой он маленький? И работает на батарейке, видите? Значит, для того, чтобы принимать сигналы, понадобится большая антенна-тарелка. Причем сигнал должен идти по прямой. Значит, она должна быть расположена где-нибудь на расстоянии четверти мили. И чтобы в этом направлении не было никаких зданий, которые могут исказить сигнал. Вот тогда вы действительно получите нормальную слышимость.

– Большая антенна-тарелка на расстоянии четверти мили? – переспросил я. – Да ведь ее сразу заметят!

– Не заметят, если установить ее внутри закрытого кузова. – Он задумчиво потрогал квадратный передатчик. – У вас тут замечательная высокая труба. Чаще всего такие орешки растут на столбах где-нибудь на дороге. Но, разумеется, чем выше установишь передатчик, тем дальше будет распространяться сигнал.

– Ага, – сказал я. По крайней мере, это было понятно.

– Самый надежный способ прослушивания, – с удовольствием продолжал он свою лекцию. – Никаких тебе щелчков в трубке. Никто ничего даже не заметит.

Он снял с себя пояс с инструментами.

– Ладно, распишитесь вот здесь, и я поехал. А вы время от времени берите бинокль и осматривайте трубу и телефонный столб у дороги. Если у вас на проводах вырастет еще что-нибудь новенькое, позвоните мне, я приеду.

Бобби расписался, поблагодарил телефониста и проводил до фургона. Я смотрел на обезвреженный "жучок", прикидывая, кому бы я подсунул эту штуку, если бы знал, как это делается.

Когда уехал желтый фургон, появилась Холли. Бледная, в джинсах и мешковатом свитере, с волосами, еще влажными после душа.

– Токсикоз – это божье наказание, – сказала она. – Чаю нет?

– Есть кофе в кофейнике.

– Смерти моей хотите? – Она поставила чайник. – Слушай, что произошло ночью у вас с Бобби? Он сказал, что ты его никогда не простишь, но так и не объяснил, за что. По-моему, он вообще не спал. В пять утра встал и принялся бродить по дому. Так что случилось-то?

– Никаких напрягов между нами не будет, – сказал я. – Я тебе обещаю.

Она сглотнула.

– Если еще и вы с Бобби поссоритесь, это уже точно будет конец...

– Не поссоримся.

Это ее не успокоило, но она ничего не сказала. Когда Бобби вернулся, Холли положила несколько ломтиков хлеба в тостер, и мы расселись у стола, передавая друг другу джем и думая каждый о своем. Лично я думал о репортерах, о директоре банка Бобби и о том, как бы мне разогреть и расслабить мускулы перед первой скачкой.

Бобби со страхом начал распечатывать письма, но его страхи оказались беспочвенными. Там не было ни грозной повестки из банка, ни требований об оплате счетов. А в трех конвертах обнаружились чеки.

– Просто глазам своим не верю! – воскликнул изумленный Бобби. Владельцы платят!

– Надо же, как быстро! – сказал я.

– Они ведь только вчера получили наши письма. Должно быть, совесть у них и впрямь была неспокойна.

– И Себ заплатил, – сказал Бобби. Он посчитал в уме и подвинул чеки в мою сторону. – Это твое.

Я заколебался.

– Бери-бери! – сказал он. – Ты ведь оплатил наши счета в понедельник. Если бы эти чеки пришли в понедельник, тебе не пришлось бы этого делать.

Холли кивнула.

– А как насчет зарплаты, которую надо выдать конюхам в пятницу? спросил я. Бобби растерянно пожал плечами. – Бог его знает!

– А что именно сказал ваш банкир? – спросил я.

– Садист и скотина! – сказал Бобби. – Сидел, нагло ухмылялся и говорил мне, что мне следует немедленно провести добровольную ликвидацию. Добровольную! Он сказал, что если я этого не сделаю, у банка не будет другого выбора, кроме как начать процесс о банкротстве. Не будет другого выбора! Конечно, у них есть выбор. Почему они вообще дали мне денег на этих жеребят, если через пять минут они начали вести себя таким образом?

Возможно, именно потому, что Бобби – сын Мейнарда. Видимо, миллионы Мейнарда казались банку достаточным обеспечением до того, как "Знамя" начало свою кампанию.

– А может быть, кто-нибудь из здешних тренеров купит у тебя этих жеребят? – спросил я.

– Безнадежно. Большинство из них сидят в той же луже. Своих продать не могут.

Я поразмыслил.

– Банкир говорил что-нибудь насчет судебных исполнителей?

– Нет, – ответил Бобби, а Холли побледнела еще больше, если только это было возможно.

Я подумал, что, быть может, у нас есть в запасе еще неделя. Я плохо разбирался во всех этих ликвидациях и банкротствах и не знал, насколько быстро все это происходит. Может, у нас и вообще нет времени. Но вряд ли они рассчитывают, что Бобби распродаст имущество за два дня...

– Я заберу чеки, – сказал я, – и получу по ним деньги. Мы заплатим из этих денег вашим работникам, а остальное пока придержим на всякий случай.

И не говорите ничего банкиру – он ведь наверняка потребует, чтобы деньги отдали им.

– А как охотно они дали нам в долг! – с горечью заметила Холли. Им-то никто рук не выкручивал.

"Что ж, – подумал я, – видимо, не один Мейнард с улыбкой дает в долг, а потом спускает с должника три шкуры".

– Это безнадежно, – сказал Бобби. – Придется сказать владельцам, чтобы забрали лошадей. Рассчитать ребят... – Он осекся. У Холли тоже стояли слезы в глазах.

– Такой бардак! – сказал Бобби.

– Ну вы это... – сказал я, – вы подержитесь денька два.

– А что толку?

– Может быть, мы найдем средства.

– Что ты имеешь в виду?

Я и сам не очень понимал, что я имею в виду, и к тому же мне не хотелось обсуждать это с Бобби. Поэтому я просто сказал:

– Не распродавай конюшню, пока во дворе не приземлится огнедышащий дракон.

– Ну, может быть, тогда приедет святой Георгий... – заметила Холли.

– Чего? – Бобби непонимающе уставился на нее.

– Ну в той истории, знаешь, – сказала Холли. – У нас с Китом была книжка-раскладушка про то, как святой Георгий приехал и убил дракона. Мы ее читали с фонариком под одеялом и пугали друг друга тенями.

– А-а.

Он посмотрел на нас и увидел похожих друг на друга темноволосых близнецов со своими общими воспоминаниями. Должно быть, Бобби снова почувствовал себя третьим лишним, потому что он поджал губы. Но через некоторое время он сказал лишь с легким намеком на сарказм, видимо заглушая в себе надежду, которую пробудили мои слова: