Семен почти закончил возиться с очередной кетиной, когда рядом – буквально в метре от борта – из воды возникла голова. От неожиданности Семен вздрогнул (ну, точно – водяной!), выпустил из рук все, что держал, и выругался. Тут же сообразил, что это всего лишь нерпа, и попытался дать ей подзатыльник:

– Пошла вон, дура! Только тебя тут и не…

Высказывание свое он не закончил, поскольку сообразил, что увлекся: давно пора вытянуть сеть на берег и покончить с этим мокрым делом. Значит, нужно опять приподнять грузило и крикнуть напарнику, чтобы тянул. Лхойким, однако, отозвался первым:

– Куда это вы, Семен Николаевич?

В темноте голос звучал как бы издалека – еле слышно. Семен попытался объяснить это обстоятельство и ужаснулся: он же отпустил поплавковую веревку! И теперь его плавно, незаметно, но очень быстро несет приливным течением вдоль берега! Ничего вокруг он не видит, зато точно знает, что на протяжении нескольких километров дальше по берегу в большую воду высаживаться некуда! Вот блин!!!

– Лхойким!!! Лхойким!!! – заорал Семен. – Ты меня слышишь?!!

– Слышу, слышу! – пришел ответ.

– Голос подавай! Голос! Меня ж уносит! Ни черта не вижу!

– …Лаич, вы-ы где-е?! – слабо разнеслось над водой, и Семен схватил весло.

Точнее, хотел схватить: оно лежало на дне вдоль киля каноэ, а это самое дно было сейчас завалено серебристыми телами кетин. Рукоять он все-таки нащупал, схватил, достал, опустил лопасть в воду и… и чуть не расстался с единственным веслом – ручка была скользкой от рыбьей слизи и крови. Пришлось перед началом гребли ее отмывать, что заняло добрых полминуты.

– Лхойким, ты где?! – вновь завопил Семен. Еле слышный ответ все-таки пришел, и Семен, встав на колено, заработал веслом.

Вообще-то, данное судно, хоть и называлось «каноэ», обычно передвигалось при помощи двух весел, закрепленных в ременных уключинах. По дороге на рыбалку они с Лхойкимым их вынули и гребли каждый своим – для ускорения процесса. В первый раз проверяя сеть, напарник вполне обходился одним веслом, сидя на корме – чтобы лодка не слишком кренилась, когда Семен свешивался с носа. Отправляясь поднимать груз, второе весло Семен не взял – он полагал, что ему и одного-то не понадобится. В общем, грести «по-индейски» он умел, но чтобы лодка двигалась по прямой, да еще и против течения, нужен какой-нибудь ориентир…

Это продолжалось бесконечно долго – в темноте голос то удалялся, то приближался, то звучал совсем не с той стороны, куда греб Семен. Он устал, натер мозоли на ладонях, ему было обидно, стыдно и страшно. В конце концов Семен разглядел в темноте красную точку, а затем и пятнышко. Это его и спасло – если не от смерти, то от позора. Молодой неандерталец на берегу, не переставая кричать, умудрился добыть огонь «лучковым» способом и поджечь кучку сухого мусора, вынесенного когда-то волнами.

О том, чтобы в темноте вытащить сеть на берег, нечего было и думать. Оставалось перекусить кое-как обжаренной рыбой и устраиваться спать до рассвета. Что они и сделали. Правда, Лхойкин вскоре разбудил Семена и попытался получить от него ответ: кто там в воде, плещется и сопит? Семен решительно ничего не видел за пределами трех метров, да и слышал, конечно, далеко не все – что он мог сказать? Только одно: утро вечера мудренее.

Утро явило картину довольно печальную. Вода ушла, на камнях и заиленном щебне лежало то, что осталось от сети. Улов был таков: одна кетина, два здоровенных морских бычка, состоящих в основном из огромных шипастых голов, и… дохлая нерпа килограммов на тридцать. Скорее всего, она лакомилась застрявшей в сети рыбой, запуталась сама и утонула, точнее, задохнулась, не в силах всплыть. Вдвоем рыбаки разобрали снасть, освобождая ее по мере возможности от прядей морской травы. В итоге они заполучили еще один сюрприз: дальний конец полотна отсутствовал. Точнее, там располагалась дыра почти от верхней веревки до нижней. Куда девалось три-четыре квадратных метра сухожильной вязки, было совершенно непонятно. Семен смог придумать только фантастическое объяснение: в сети запуталась нерпа, потом приплыла большая акула или косатка и съела эту нерпу вместе с сетью – сволочь…

«Получается, что нерпу, да, наверное, и тюленей сетями ловить можно. Только сети должны быть крупноячеистыми – из крепких тонких ремней. Ставить их нужно параллельно берегу, возможно, не только на поплавках и грузилах, но и на кольях, забитых в дно по отливу. Чтобы вернуть к жизни нашу рыболовную сеть, ее придется довязывать (нечем!) или укорачивать на треть. В последнем случае останутся не у дел довольно приличные обрывки. Их можно… Да!»

Как делаются «любительские» краболовки, Семен представлял хорошо. В наличии же крабов он не сомневался – на берегу попадались расклеванные птицами панцири, да и по отливу встречалась какая-то мелочь. К работе Семен приступил на следующий же день.

«Круглый обод диаметром метр или больше можно сделать из связанных прутьев. Этот обод нужно затянуть крупноячеистой сетью. Собственно говоря, быть натянутой ей совершенно не обязательно – может и провисать немного. Снизу в центре к сетке привязывается груз, сверху внутри – приманка (рыбья голова, кишки или что угодно, вплоть до тухлятины, но это противно). К ободу привязываются три или четыре шнура, которые выше сходятся в один узел. К нему вяжется основная веревка. Там же помещается маленький поплавок. В рабочем положении вся конструкция лежит на дне с приподнятыми этим поплавком шнурами – как чашечка старинных весов. К дальнему концу основной веревки крепится большой поплавок – он должен плавать на поверхности. Угадать глубину заранее невозможно, поэтому веревка обычно берется с запасом. Ее излишек наматывается на поплавок и снова завязывается. Расстояние от дна до большого поплавка обычно определяется по высоте максимального прилива. Если линь коротковат, то поплавок приподнимет краболовку над дном, и снасть благополучно унесет течением. Смысл данной снасти заключается в том, что краб забредает в лежащий на грунте обруч и начинает жевать приманку. Если внезапно, осторожно, но решительно потянуть краболовку вверх, то убежать краб не сможет, поскольку лапы у него провалятся в ячейки сетки. Пока его тащат, он будет лежать на брюхе, грустно свесив ножки».

Краболовок Семен изготовил три штуки. На большее не хватило ременных веревок, а пускать в дело сухожильную леску он не хотел – на нее у него были другие виды.

И вот настал день, настал час. Точнее, раннее утро. Вставать в такую рань, конечно, не хотелось, но все определялось временем начала прилива, которое успело сместиться. Семен решил не мудрствовать с выбором места (все равно не угадаешь!) и экспериментировать прямо напротив стоянки. Он снарядил и поставил краболовки, потом отплыл от них на пару десятков метров и опустил якорь. На крючок он насадил сразу трех червей, которые в изобилии водились в илистой отмели возле берега. Было красиво и тихо – из моря вставало солнце. Вода прибывала, тут и там появлялись головы нерп, но больше ничто не происходило.

Примерно через час клюнуло, и Семен вытянул из воды уже знакомое чудовище – шипастого головастого бычка. Извлечь из него крючок стоило немалого труда, и, когда это все-таки удалось, Семен злобно запустил рыбиной в проплывающую мимо нерпу. Нерпа удивилась.

Новая поклевка случилась минут через 20—30. Была она очень многообещающей, и Семен, выбирая леску, гадал: «Тунец? Акула? Палтус?» Разочарование было полным, поскольку рыбка оказалась просто ничтожной: круглое змееобразное тельце длиной сантиметров двадцать и толщиной в полтора пальца. Правда, очень скоро выяснилось, что столь малые размеры добычи следует считать удачей, а не наоборот.

Требовалось освободить крючок, и Семен поместил рыбу в лодку. Ее активность в воде и в воздухе поначалу не вызвала у него подозрений – кому ж понравится, когда его тащат? А потом началось…

Рыба скакала, прыгала, сворачивалась кольцами как бешеная, запутывая сложенную в лодке леску. С превеликим трудом Семен умудрился ее схватить рукой и тут же обнаружил, что силы его пальцев просто не хватает, чтоб удержать это маленькое чудовище. Оно выворачивалось, упираясь в руку согнутым хвостом, выдавливалось из кулака! Придавить ногой, прижать к шпангоуту, просто пристукнуть рыбку рукояткой ножа не удавалось – она была неуловима…