Во время учебы в интернате нам, воспитанникам, внушали мысль, что Система — это инструмент справедливого и беспристрастного распределения благ внутри общества. Каждый получает то, чего заслуживает, и чтобы подняться по ступенькам социального рейтинга, нужно повышать свою полезность для общества. Чем ты ценнее — за счёт образования, профессиональных навыков, талантов, достижений — тем выше и твой статус.

Но на практике… Кто в итоге обитает на Холмах и в лучших районах Зелёной зоны? Миллиардеры вроде Джастина Майлза? Светские львицы вроде Вивиан? Не удивлюсь, если и проныра Флектор тоже числится куда более ценным членом общества, чем могут только мечтать выпускники моего интерната.

Все эти разговоры о прозрачности и справедливости — пустой звук. Всё, как всегда, решают деньги, связи, популярность. А реальная власть в городе, пожалуй, давно уже сосредоточена в руках у корпоратов. Правительство, законы, суды — это так, спектакль для простолюдинов. Для настоящих же хозяев жизни законы не писаны.

Мне вспомнилось, как полицейский детектив, попытавшийся допросить меня после перестрелки в «Наутилусе», был вынужден отступить, как побитая собака, стоило только предъявить ему статус А…

Мне, конечно, сейчас-то грех жаловаться. Но в целом…

— К нынешней Системе… конечно, есть вопросы, — наконец, ответил я. — Но ведь в том-то и смысл! Это всё человеческий фактор. Но, если передать управление б-беспристрастному и неподкупному цифровому разуму… Такому, как, например, Анастасия…

Брайт тихо рассмеялся в ответ, и я сконфуженно замолк.

— Не обижайся, Террел. Я сам когда-то рассуждал точно так же. Пока не понял, что всё это глупости.

— Но почему⁈

— Человечество за свою историю придумывало разные формы устройства общества. Монархии. Выборные демократии. Коммунизм. Религиозные государства, где во главе стоит духовный лидер. Но абсолютно при любой форме правления мы сталкиваемся с коррупцией, непотизмом и прочими злоупотреблениями властью. Дело в самой человеческой природе.

— Хочешь сказать, что люди неисправимы?

— Они такие, какие есть, — пожал он плечами. — Скажем так — несовершенны. Или, как говорят священники — грешны. А всё, что они создают — это отражение их самих, и потому оно тоже несовершенно. Это не хорошо и не плохо. Это просто факт, который нужно учитывать.

— Но ведь создание цифрового разума — это как раз способ обойти эту п-проблему, разве нет?

— В какой-то мере. Во всяком случае, в этом была моя идея, когда я работал над проектом «Саламандра»… — продолжил отец, по-прежнему разглядывая фото в альбоме. — Мы с Кингом в своё время очень много спорили на этот счёт. Всё упирается в то, каким именно будет этот новый разум. Нельзя допустить, чтобы он был совершенно холодным и чуждым, иначе сбудутся давние страхи человечества о том, что мы создадим монстра, который уничтожит нас самих. Но если этот новый разум будет похож на человеческий — то он неизбежно начнёт перенимать и все его недостатки. И тогда… какой смысл?

— Но откуда ты можешь знать? — не выдержал я. — Тебя не было пятнадцать лет! И за это время Анастасия… Кто знает, какой путь она успела пройти?

Я тут же пожалел о своей вспышке, однако отец отреагировал на неё совершенно невозмутимо.

— Ты прав. И это сейчас — самый главный вопрос. С одной стороны, её возможности были сильно урезаны. Однако за эти годы она получила огромный массив данных о человеческом поведении. Один из ключевых модулей «Саламандры» предназначен как раз для анализа поведенческих факторов. И в этом смысле Флинт и прочие владельцы «Blue Ocean», сами того не подозревая, продолжили мой эксперимент, который я начал пятнадцать лет назад. Ведь, чтобы нейросеть смогла включиться в управление обществом, она должна хорошо понимать людей.

— Но… Эксперимент, получается, не совсем чистый. «Наследие» — это всё-таки игра. А в виртуальной реальности, тем более анонимно, люди ведут себя не так, как в жизни. Честно говоря, частенько как полные…

— … говнюки и мудозвоны! — подсказал с кухни Дайсон, продолжая сооружать за разделочной доской циклопических размеров гамбургер — похоже, уже для себя.

— Спасибо! — с сарказмом поблагодарил я, и телохранитель отсалютовал мне ножом. — Я имею в виду — если Анастасия будет делать выводы о людях, исходя из эти данных, то это же…

— Правильно рассуждаешь. Впрочем, это вопрос философский. Да, люди в виртуале ведут себя иначе. Но, возможно, именно там они и проявляют свою истинную природу? Так сказать, не стеснённые рамками приличий, морали и прочего налёта цивилизации. Да и сама Анастасия много лет варилась в «Наследии». Это и есть её Вселенная, другой она попросту не знает. Поэтому, думаю, лучшее решение — это не выпускать её за эту грань. И вот тут мы с Майлзом-младшим кардинально расходимся во мнениях.

— Из-за контракта с п-правительством? — понимающе кивнул я. — Про него только и разговоров в последнее время. Но ничего конкретного я не смог нарыть, все п-подробности держат в секрете.

— Я сам пока не полностью в курсе. Но если в общих чертах… Ты ведь знаешь о социальной программе, по которой жителей Желтой зоны мотивируют проводить как можно больше времени в «Наследии»?

— Конечно. Несколько моих д-друзей из Девятого округа как раз попали под эту программу.

— Готовится ещё более масштабный социальный эксперимент. Пока только в рамках Бостона, но он может распространиться и на весь Союз Агломераций. Если вкратце — то виртуальные проекты типа «Наследия» хотят более плотно внедрять в повседневную жизнь. Вплоть до прямого обмена игровой валюты на реальную. Таким образом надеются решить проблему с безработицей в желтых зонах, да и в целом преодолеть стагнацию в экономике.

— И это реально?

— В той экономической модели, в которую загнали себя Агломерации — пожалуй, это и правда может сработать, в какой-то мере. Слишком большой процент «лишних людей» образовался.

— Никогда не понимал, как люди могут оказаться лишними… — проворчал я.

— Это условный термин, конечно. Люди для экономики в любом случае нужны — как минимум, как потребители, создающие спрос. Поэтому в большинстве Агломераций даже низовым стратам выплачивают универсальный базовый доход. Но вот занять этих людей попросту нечем. Специализированные нейросети и роботы практически в любой профессии эффективнее и дешевле. Во много раз. И это несмотря на то, что уже лет пятьдесят развитие ИИ сознательно тормозится.

— Да-да. Берлинская конвенция двадцать восьмого года. Странно, что она до сих п-пор действует.

— Дело давно уже не в конвенциональном запрете. Способности нейросетей напрямую зависят от вычислительных мощностей, и в этом смысле мы ещё в тридцатые годы упёрлись в определенный потолок. Потом — экономические кризисы, рецессия, распад Соединенных штатов и глобального мира… В общем, мы топчемся на месте уже десятки лет…

— Ну, хоть не отброшены в средневековье, — проворчал Дайсон, с предвкушением обхватывая свой чудовищный семислойный бургер. — В двадцатые была реальная угроза, что весь наш земной шарик запекут, как яблоко в духовке. И если бы ядерная война случилась в полном масштабе, у нас бы сейчас были совсем другие насущные темы. Например, как вкуснее зажарить крысу-мутанта, пойманную в подвале — с потрошками или без.

— Фу! Ну я же ем! — я возмущенно зыркнул на телохранителя.

— Дайсон прав, — пожал плечами отец. — В конечном итоге, всё сложилось даже к лучшему. В отношении искусственного интеллекта мы достигли некоего хрупкого баланса. Не перешагнули грань, создав что-то, что не смогли бы контролировать. Но, с другой стороны, имеющиеся нейросети достаточно развиты, чтобы поручать им почти любые задачи. И во многом именно они помогли пережить кризисные десятилетия. Кто-то называет их ангелами-хранителями человечества.

— Ну так почему же мы теперь все не живём, как короли? — хмыкнул я. — Людей занять нечем — ну и ладно. Пусть бы роботы нас и обслуживали, исполняя любые п-прихоти…