Однажды вечером старый феларец нарушил одиночество Карнажа за столом в углу. Полукровка тут же состроил на лице дежурное выражение вареного рака, которых подавали по случаю дня рождения капитана, что праздновала вся команда, пригласив и убийц драконов. Бывший «бешенный» критически осмотрел стол, на котором помимо одинокого огарка свечи не имелось даже закуски, выразительно хмыкнул и произнес:

— Что же такого в этой островитянской выпивке, что вас прельщает, сударь?

— Ммм… божественный нектар… — пробормотал «ловец удачи», убедительно выплетая языком узоры хлеще швигебургских.

— Позволите? — феларец протянул пивную кружку, предварительно опорожнив ее на пол.

Рука в перчатке с набойками, протянувшаяся за глиняной бутылью в тот момент, тряслась далеко не от того, о чем подумал «бешенный».

Чуть приподняв сосуд Феникс тут же второй рукой подхватил свою плошку, где еще оставалась вода и опрокинул ее себе в рот, поблагодарив удачу за такое одолжение. Ведь, как он ни растягивал, наливая ничтожно мало, все равно вода подходила к концу и он уже готовился отправиться за добавкой, как всегда собираясь спокойно пройти мимо спавшей стражи и одолжив ключи у того, кто храпел громче всех. Однако возможности все никак не представлялось из-за празднества, и полукровка радовался меньше всех торжественному событию. Теперь же стоило поблагодарить случай — бутыль была пуста. А ее недопитая сестра все еще стояла под столом у ног «ловца удачи».

— Прошу прощения… сударь, — Карнаж потряс сосуд, давая понять, что тот пуст и будто случайно уронил на пол.

Был бы феларец поискушеннее в вопросах островитянского гончарного дела, то сразу бы понял, какая немалая сила нужна, чтобы, якобы уронив, расколоть толстые стенки, специально предназначенные не разбиваться от случайных падений во время шумных попоек. Вместо этого «бешеный» только засвидетельствовал сам для себя, что сосуд и вправду был пуст, а руки красноволосого ранкена едва годились приспускать портки, справляя малую нужду.

Извлеченная из-под стола бутыль обрадовала феларца еще больше и он даже не смог удержаться от возгласа:

— Вы пили эту, когда еще не закончили с предыдущей?!

— Проклятье… запамятовал, — изумление полукровки получилось искренним, так как он и сам не подумал об этом неожиданном подспорье на пути введения противника в полное заблуждение.

— Сударь, так пить просто нельзя…

В тот момент, когда Феникс наполнял пивную кружку и заодно свою плошку, два собутыльника даже не подозревали, до чего похожая мысль промелькнула у них обоих в головах: «Попался!»

Столь на редкость милая беседа, особенно из уст этого грубого вояки, давала знак Карнажу действовать. Разумеется феларец глотнул немного из кружки лишь для вида и, скорчив недовольную физиономию, поспешил обратно за общий стол, где подавали привычную ему пищу и выпивку.

Выйдя на палубу, Феникс вдохнул полной грудью влажный морской воздух. Ночь выдалась чудесная. Ярко светили звезды, корабль мерно покачивался на волнах под белым диском луны. Ветер легко трепал волосы… Бросив быстрый взгляд за спину, Карнаж растворился в темноте. Он бесшумной тенью проскользнул ближе к каютам, где обретались убийцы драконов, и тихо ступил на порог — дверь была приоткрыта.

Внутри никого не оказалось. Несколько секунд пребывая в замешательстве, полукровка прислушивался. Вдруг метнулся к стене. Остановился у нее, вжавшись спиной, и положил правую руку на рукоять клинка, выглядывавшую из-за спины у бандажа. Полукровка не расстался с ним даже на корабле и тот стягивал его живот, выступая на несколько дюймов из-под короткой куртки у самой талии. Поднеся левую ладонь к лицу и едва касаясь скрючившимися пальцами носа, Феникс закрыл глаза и начал беззвучно шевелить губами. Ребро ладони повернулось, разделив лицо на две части.

Звуки ушли — все получалось гораздо проще, так как «ловец удачи» не стал продолжать с выпивкой. Он сделал как тогда, когда готовился к встрече с обладателем Vlos'Velve, что теперь снова сменил хозяина и перешел в руки друга полукровки, Эйлта.

Как все оказывалось просто… Настолько просто, что даже испугало Карнажа, ведь несколько дней назад он пытался выпивкой унять весь тот сонм мыслей и эмоций, которые крутили в диком водовороте его разум. Теперь Феникс окончательно понял всю спасительную силу страха, о которой говорил Киракава, да и не он один. Случайный наставник человекоящер с острова Туманов тоже оказался поразительно един во мнении со старым учителем.

Но убивать? Странно, что и Рэйтца, и Шрама он не считал до такой степени убийством, как следовало бы, и как считали другие… Прикончить безумца проще вдвойне, если есть месть, то есть банальная причина. Отправлять кого-то на тот свет, спасая собственную шкуру от мечущегося под носом клинка… Выпить эликсир и потерять на время разум до остатка глухой злобы, как у дикого зверя…

Карнаж с шумом выпустил воздух через ноздри. Когда же он убивал как ранкен? Почему так сложно вспомнить? Наверняка оттого, что это будет означать признание. Признание в том, отчего он открещивался столько времени, хотя многие не раз подмечали ему странные повадки и он глубоко в душе понимал откуда растут корни. Те самые невзрачные корешки, что вложили сил в руку и она уверенно всадила феларский стилет в грудь темного эльфа. Те самые, что перехватили старую некромантшу за космы и выставили как щит перед заряженным самострелом, да еще толкали ей в спину острие кинжала без капли сомнений и колебаний. Да что говорить — в Старой Башне он оставался не по собственной воле, казалось, выбора там не было, и нападали, а он защищался, но как защищался!? И если он также «защищался», когда наставник в гильдии воров Швигебурга собирался пригвоздить его к стене… Но нет! Он заранее срисовал излюбленный удар мастера плаща и кинжала, отпечатав его надежно у себя в голове, и все двери и распахнутые летом окна в гильдии запоминал не как пути к бегству, а как способ отхода после… Как тропинки столь далекого, но становящегося ближе и ближе с каждым днем сада в пригородах Тределя.

Любые обретенные знания вновь и вновь нанизывались на один и тот же стержень, не были разобщены, как он думал. Оказывались едины везде и всюду с ним, верно служили ему без клятв и заверений.

Все это потерялось где-то у него в сознании, но не исчезло, не кануло в омут воспоминаний, которые настолько незначительны, что многие про них забывают надежнее, чем о бунтаре в Башне Умолкших Криков Швигебурга, а, случайно зайдя в узилище, через много лет найдут лишь выбеленный временем и крысами скелет. Да, без сомнения там кто-то был, но кто именно — понять по голым костям будет невозможно. И теперь «ловец удачи» стоял, но не перед скелетом. То, что спасало его не раз, оказалась нетленным в узилище памяти. Он узнавал черты и, с содроганием и странным благоговением, знал имя этому, но не решался произнести в слух.

Ранкены только атакуют! А защита — это лишь введение в заблуждение перед новой атакой… Мы подлинно незримы. Потому что мы только тогда ранкены, когда атакуем!

Глаза с огромными черными зрачками широко распахнулись, смотря прямо перед собой. Потом взгляд уставился в потолок, медленно следуя за какой-то незримой точкой.

Левая рука открыла фонарь, что стоял на столике у стены среди коек, и погасила свечу.

Феникс выскользнул из темноты дверного проема на палубу. Его глаза смотрели куда-то в сторону из-под спавших на напряженное лицо багряных прядей волос. Но голову держал прямо. Он ждал.

Практически неслышно, словно издали, донесенный ветром до острых ушей полукровки долетел хлопок металлической струны, которую резко натянули за деревянные рукояти чьи-то пальцы. Длинная рука в черной перчатке с набойками молнией устремилась к балкончику над дверью, выкинутая вверх в легком прыжке.

— Неуч, — коротко и тихо произнес Карнаж, сбросив на палубу низкорослую фигуру, попутно смотав отобранную удавку и засунув ее под куртку.

Его собственная осталась в подкладке старой куртки, что уже наверняка была раскроена и порезана на заплаты предприимчивым портным. Вот, наверное, удивился тот эльф, обнаружив такую находку.