— … поединщик? И… Что мне передать господину?
— Чтоб тебя все демоны и дьяволы! — не выдержал островитянин.
— Зачем ты ругаешься?
Детская наивность, с какой был задан этот вопрос, остудила пыл воина. Сколько времени они знали друг друга и верно служили своему господину, не раз сражаясь бок о бок, но он никак не мог привыкнуть к этому: на вид — неимоверно огромный мужчина с мощным торсом и жилистыми руками, в бою — звероподобное чудовище, раскраивающее напополам любого, кто дерзнет встать на его пути, но едва откроет рот… На такое не было желания даже злиться всерьез.
— Что мне передать господину? — это был скорее не вопрос, а какая-то мольба, словно умственное напряжение было настолько тяжко для гиганта.
— Ладно… скажи господину… О! А вот и тот кого мы ждем! — обрадовался воин, заметив долговязую фигуру, направлявшуюся по улице в их сторону, — Иди скорее, сообщи, что тот, кого мы ждем, прибыл!
Глаза здоровяка засветились радостью, и он поспешил доложить в усадьбу.
Воин, тем временем, отвесил ночному гостю полупоклон и жестом предложил войти. Красноволосый уверенно шагнул внутрь двора. Отсровитянин повел его через сад.
На старое вишневое дерево, попавшееся на глаза, Карнаж взглянул как на доброго приятеля, которого не видел почти десять лет. В сущности, так оно и было. В его прохладной тени полукровка всегда находил прохладу и отдых, пока украдкой наблюдал за тренировкой отца с сыном. Теперь «ловец удачи» согрелся этим воспоминанием от ледяных взглядов островитянской прислуги, что опасливо сторонилась его, пока он шел по тропинке к дому. Всё-таки помнят… Они помнят то, что произошло здесь десять лет назад, и чьими руками было свершено злодейство!
Феникс усмехнулся сам себе: чертовски пафосное изречение, прямо ощущаешь себя злодеем, которого ведут к неминуемой расплате. И думают, наверняка, как же гнетет его эта последняя дорога к безжалостному суду справедливости!
Воин, сопровождавший полукровку, опешил от едкого и зловещего смешка, который ни с того ни с сего издал спутник. Неужели он не понимает, что в скорости должно произойти? Неуместное дело насмехаться над дланью судьбы, которая за шкирку кидает в объятия возмездия!
Огромные черные глаза блеснули в ночи через плечо на полуобороте.
— «О, да! Я не ошибся!» — подумал Карнаж, когда увидел это растерянно-озадаченное выражение на лице провожатого, — «Что ж, подавитесь этим, господа островитяне!»
И вот оно. Те самые двери открываются. Сторожа положили свои руки на пояс у ножен с мечами и почтительно повернулись на встречу друг другу. Пришлось пригнуться, чтобы не встретить лбом притолоку. Всю торжественность помпезного ведения на заклание нарушил только какой-то здоровенный детина, чуть не сбивший с ног Феникса. Очевидно, он спешил занять свой место во всей этой постановке, но все-таки не успел, отчего неуклюже вытянулся в коридоре по стеночке, пропуская одного из главных персонажей, словно новичок, что за кулисами с изумлением встретился нос к носу с примой.
Карнаж смутился, когда расслышал, как гигант прошептал себе под нос восхищение по поводу его «дивных» багряных волос. «Ловец удачи» даже остановился, с изумлением подняв одну бровь вверх — уж не ослышался ли он? Вот это чудище, согнувшееся в три погибели, чтобы уместиться в коридоре, только что выдало фразу, которую полукровке приходилось слышать в свой адрес от детей в Феларе и Сильвании…
— Такетора ожидает вас. Не стоит более заставлять его ждать, — отчеканил за спиной воин.
— Разумеется, — бросил через плечо Феникс.
Просторный зал для занятий тем, что на Пальце Демона называли «путем меча», встретил «ловца удачи» легким и приятным ароматом палочек в курильницах и одинокой фигурой, восседающей посередине на циновке, спиной к коридору.
Снова два воина, и здесь занимавшие посты у входа, повернулись навстречу друг другу, когда полукровка прошел между ними в зал.
На несколько мгновений воцарилась глубокая тишина.
— Вот и ты, — выдохнул сидящий спиной, — Знаешь ли ты, зачем тебя привели сюда?
Карнаж разразился громким металлическим смехом:
— Конечно знаю! Ты — Такетора, сын того самого любителя выпить и проверять новый меч на ком ни попадя! Того самого, что захлебнулся в крови на тропинке собственного сада десять лет назад!
Такетора вскочил и развернулся. Длинные черные волосы ниже плеч были распущены и захлестнули на повороте пол-лица, но было видно, как в его глазах сверкнули молнии.
На мгновение этот воитель потерял самообладание, ведь полукровка нарушил все то, что тщательно и последовательно было им приготовлено:
— Так знай, — выпалил Такетора, — Час возмездия пробил! Ты смог избегнуть преследований колдунов из святынь Трёделя, но от меня ты не уйдешь так просто! После того, как я разделаюсь с тобой, мои люди настигнут и убьют тех, кто обучил тебя и тех, кто приплыл с тобой! Я сотру тебя и подобных тебе с лица земли! Клянусь!
Не сказать, что Карнаж был ошеломлен тем, кто оказался корнем всех его бед, занимало другое — враг не упомянул о трёдельских шпионах! В тех эпических традициях, которым следовал это молодой консерватор, надлежало открыть все карты, ошеломив этим противника и довершить поединком, где добро по справедливости раскроит череп злу.
— «Какая удача!» — обрадовался Феникс, ведь все сложилось именно так, как он и предполагал.
Нескладность попыток угробить то всех убийц драконов разом, то лично его, Карнажа, объяснялась теперь очень просто: за ниточки всех событий дергали пальцы разных кукловодов. А это значило, что у шпионов был другой наниматель! Дело оставалось за малым: выбраться из усадьбы, но не просто сбежать…
— Вставай и дерись, убийца! — Такетора скинул с плеч рукава просторной одежды, оголив тренированный торс, и положил ладонь на рукоять меча.
Того самого меча, что был так прекрасен в тот день, блистая новизной в руках отца…
Карнаж состроил железное выражение лица. Предстояла тонкая игра, в придачу к тому, чтобы выжить под смерчем острой стали этого, на вид, непримечательного молодого человека. Но полукровка смотрел не на глаза, а в глаза противника, в их глубину, где таилась самая суть всех откровенных мясников, азартных бретёров и бездумных рубак.
Распустив узел ножен на груди, Феникс вывел их из-за спины левой рукой, поставив перед лицом и, обвив пальцами правой рукоять, коротко и отрывисто произнес три слова формулы островитянских шпионов. Меч ловко выскользнул, взятый обратным хватом.
Такетора хмыкнул, тоже обнажив оружие.
Ранкены стояли вне церемоний, когда им было нужно, вне гордости и даже чести. Поэтому далеко не всегда произносили только свои формулы перед боем, как того требовал кодекс островитян, сиречь огласить для противника при открытом поединке свою принадлежность к школе или клану. Потому что ранкены никогда не формировали ни школ, ни кланов, так как у них не было единой техники и особой манеры ведения боя, а единственным принципом было копировать и брать на вооружение всё, что оказывалось эффективно. Возможно, это и было причиной того, что их называли «Дикими Мечами». Их многие ненавидели, потому что опознать такого убийцу становилось возможным только в последний момент, когда было уже поздно и на противника, следом за настоящей формулой, обрушивались сразу несколько школ фехтования и рукопашного боя. А, победив одного ранкена, никогда нельзя быть уверенным в победе над другим. Их имена держались в глубокой тайне, иерархия оказывалась простейшей, с градацией лишь по уровню мастерства, а по навыкам перехватывания чужой манеры боя не было толком написано ни одного трактата. Зачем? Эти убийцы всегда шли в ногу со временем, тайно распространяя и постоянно изменяя свое искусство, что было единственной традицией, и делалось это вольно, что было единственным принципом, к тому же, упреждая появление ренегатов в своих рядах, ведь ранкены были вездесущи и незримы. Стоило кому-то стать слишком болтливым, и, вскоре, последними словами в его жизни становилась та самая зловещая формула.