Примерно в это же время, то есть на второй месяц путешествия, в Нью-Йорк начали просачиваться странные слухи. Исходили они в основном из уст вернувшихся из путешествия в Европу представителей Четырехсот Лучших Семейств. По слухам, Алстер Скарлетт вел себя крайне дурно: он взял за правило исчезать на несколько дней, а однажды, как говорили, отсутствовал почти две недели, оставив молодую жену в весьма неловком положении.

Однако большого значения этим сплетням никто не придавал – в конце концов, Алстер Скарлетт и прежде имел склонность к таинственным исчезновениям, а Джанет Саксон, что ни говорите, удалось подцепить самого богатого жениха Манхэттена. Ей еще жаловаться! Да тысячи девушек с удовольствием оказались бы на ее месте! За такие-то миллионы и, как уверяли многие, знатное имя можно и потерпеть. Так что сочувствия к Джанет Саксон общество не испытывало.

И вдруг слухи приняли неожиданный оборот.

Скарлетты покинули Лондон и начали беспорядочное странствие по Европе. От замерзших озер Скандинавии устремлялись к теплым средиземноморским берегам. От все еще продуваемых холодным ветром улиц Берлина к прогретым солнцем бульварам Мадрида. От живописных горных склонов Баварии в плоское грязное гетто Каира. Из летнего Парижа в осеннюю Шотландию. И никто не знал, где завтра объявится Алстер Скарлетт со своей молодой супругой. Подобный маршрут не поддавался объяснению с точки зрения здравого смысла и логики.

Джефферсон Картрайт был обеспокоен этими слухами куда больше, чем остальные. Откровенно говоря, он был даже напуган. Но что делать, он не знал, а потому решил, что лучше ничего не делать, хотя и направил Чанселлору Дрю Скарлетту составленное в осторожных выражениях официальное письмо.

Ибо банк «Уотерман траст компани» был вынужден высылать тысячи и тысячи долларов самым разным, почтенным и недостаточно почтенным, банкирским конторам Европы. Каждое письмо от Алстера Скарлетта было четким, распоряжения – безоговорочными. И в каждом письме специально оговаривалась конфиденциальность всех производимых по его требованию операций. Нарушение данного требования было чревато немедленным изъятием всего состояния из «Уотермана»… А это составляло одну треть всего наличного имущества Скарлатти. И половину оставленного братьям наследства.

Сомнений не было: Алстер Скарлетт хорошо усвоил уроки банковского дела. Он точно знал, как далеко могут простираться его требования, и изъявлял их в выражениях, характерных для опытных банковских служащих. И все же Джефферсон Картрайт чувствовал себя очень неловко: он сознавал, что остальные члены семьи Скарлатти могут потом припомнить ему выполнение этих требований. И он решил направить брату Алстера Скарлетта письмо следующего содержания:

«Дорогой Чанселлор!

Я сообщаю Вам следующее лишь для того, чтобы, как было принято между нами и прежде, – когда, например, Ваш глубокоуважаемый брат брал у меня уроки банковского дела, – информировать Вас, что Алстер переводит значительные суммы в различные европейские банки. Полагаю, все эти затраты возникают вследствие одного из самых замечательных в истории нашей страны браков и самого интересного и волнующего свадебного путешествия. Ведь ничего не жалко для такой милой и красивой жены! С радостью сообщаю, что наша переписка с Вашим братом носит сугубо деловой и профессиональный характер».

Чанселлор получил от Картрайта несколько подобных, с небольшими вариациями, посланий, и все они рождали у него удовлетворенную улыбку: только подумать, как изменился его братец! Какой он преданный и любящий муж! А деловитость и точность в переписке с банком! Нет, что ни говорите, он весьма преуспел в делах.

В этих посланиях Джефферсон Картрайт не упоминал, что банк получает также множество счетов, подписанных Алстером Скарлеттом, – счетов из гостиниц, магазинов, от железнодорожных компаний, от бесконечного количества ссудных европейских касс. Это-то и беспокоило Картрайта больше всего: он опасался, что банку снова придется прибегнуть к «передвижке» капиталов из одного фонда в другой.

Невероятно, но так оно и было: за несколько месяцев Алстер Скарлетт практически истощил свой первый фонд – вместе с затратами на сами переводы Алстер израсходовал около 800 тысяч долларов!

Невероятно!

Но если он, Картрайт, разгласит эту информацию, «Уотерману» будет грозить потеря одной трети всего капитала Скарлатти.

В августе Алстер Скарлетт написал матери и брату, что Джанет ожидает ребенка. Они задержатся в Европе еще на три месяца, так как врачи уверяют, что путешествие может быть опасно для Джанет и для ребенка.

Джанет все это время будет в Лондоне, а Алстер отправится в южную Германию поохотиться с друзьями.

Он будет отсутствовать месяц. Или полтора месяца.

О сроке возвращения в Америку он известит телеграфом.

Телеграмма пришла в середине декабря: на рождественские праздники Алстер и Джанет будут уже дома. Джанет придется вести менее активный образ жизни, так как беременность у нее тяжелая, но Алстер надеется, что Чанселлор присмотрит за ремонтом и переделкой дома и что особняк на Пятьдесят четвертой улице будет для нее удобен.

Он также поручил Чанселлору Дрю прислать кого-нибудь встретить прибывающую несколько ранее супружеской пары экономку, которую Алстер нанял в Германии. У нее прекрасные рекомендации, и Алстер надеется, что ей понравится ее новая работа. Зовут ее Ханна.

Языковых проблем не будет.

Ханна говорит как на английском, так и на немецком.

В течение последних трех месяцев беременности жены Алстер продолжал «сеансы» в «Уотерман траст компани». Одно его присутствие действовало на Джефферсона Картрайта успокаивающе. И хотя он проводил в банке не больше двух часов в день, было заметно, что он стал более уравновешенным, менее склонным к вспышкам раздражения, чем до женитьбы.

Он даже начал носить работу домой – в своем новом кожаном портфеле ручной работы.

В ответ на откровенный и доверительный вопрос Картрайта о больших суммах, переведенных в европейские банки, наследник империи Скарлатти напомнил, что именно он, Джефферсон Картрайт, третий вице-президент банка, объяснил ему в свое время, что для использования средств первого фонда в качестве капиталовложений никаких препятствий быть не может. При этом он повторил свое требование о строгой секретности переводов.

– Безусловно! – заверил его Картрайт. – Но вы должны помнить, что, если для покрытия ваших текущих расходов нам придется переводить средства из второго фонда в первый – а, боюсь, в этом году нам придется это делать, – я обязан буду известить об этом остальных держателей капитала Скарлатти… Мы ведь, в соответствии с вашими распоряжениями, выплатили огромные суммы.

– Но пока вы не обязаны это делать?

– Я должен сделать это к концу финансового года, а в «Скарлатти индастриз» финансовый год заканчивается тридцатого июня.

– Следовательно, – Алстер Скарлетт вздохнул и поглядел на смущенного южанина, – тридцатого июня мне придется встать по стойке «смирно» и выслушать все, что предстоит выслушать. Это, конечно, не первый случай, когда я огорчаю членов моей семьи, но, надеюсь, последний.

Ко времени, когда Джанет должна была разрешиться, через особняк Алстера Скарлетта прошла целая вереница поставщиков. За здоровьем будущей матери бессменно наблюдали трое специалистов, а ближайшие родственники навещали ее дважды в день. Джанет не протестовала: вся эта бурная деятельность отвлекала ее от размышлений. Размышлений, пугавших ее, но обсудить пугавшие ее обстоятельства она ни с кем не могла – человека, до такой степени близкого, у нее не было.

А пугало ее вот что: муж больше с ней не разговаривал.

Он покинул общую спальню на третий месяц ее беременности, когда они находились на юге Франции. Мотивировал он это тем, что занятия сексом могут снова привести к выкидышу. Но она жаждала любви. Она отчаянно хотела близости с Алстером: только тогда она чувствовала себя защищенной, не одинокой. И только в моменты близости муж смотрел на нее без обычного холодного презрения. Теперь и в этом ей было отказано.