Воительница метнула копье, от которого Баржурмал без труда уклонился, и схватилась за сигнальную дудочку. «Жаль! — пронеслось в голове яр-дана. — Ах как жаль!» Он взмахнул рукой, и метательный диск вонзился в горло чернокожей стражницы. А мгновением позже панцирь на ней треснул, как скорлупа насаженного на острогу краба, — короткий дротик с узким граненым наконечником, брошенный сильной рукой с близкого расстояния, пробивал любые доспехи.

Баржурмал не замедлил шаг около бездыханного тела и, заметив кровь на топоре одного из присоединившихся к нему джангов, не стал спрашивать, откуда она взялась.

Ибо вслед за острой жалостью, которую он испытал к убитой им воительнице, ощутил столь же сильный прилив ненависти и гнева. Этим чернокожим было не место в его империи, и, придя к власти, он позаботится о том, чтобы, попав в Махаили, они не смели прикасаться к оружию! Наемники, какими бы хорошими они ни были, подобны цепным псам. Им все равно, с кем сражаться. Продавая свой меч, они продают тем самым свою совесть и честь, а поступать с людьми, не имеющими ни того, ни другого, особенно когда в руках их оказывается оружие, должно соответсвующим образом…

Дверь в Красную гостиную была притворена, и, открывая ее, Кевенг постарался, чтобы она не издала ни звука. Заглянув в зал, стены которого были затянуты алой с золотым шитьем тканью, он сделал товарищам знак следовать за собой, не производя ни малейшего шума.

Войдя в Красную гостиную следом за джангами, яр-дан подумал было, что она пуста, но затем, услыхав тихие стоны и всхлипывания, сообразил, что находящаяся справа от них стена является ширмой.

— Любопытные звуки! Что же они мне напоминают? — мечтательно пробормотал Лилитомб, в волнении сжимая рукоять топора и подступая к ширме скорее с изумленным, чем с грозным видом. Опередивший его Кевенг рванул драпировку, и глазам джангов открылись два обнаженных тела, сплетшихся так, что и не разобрать, где головы, где ноги, на сдвинутых креслах, обтянутых темно-красной материей.

— Забавно! — произнес один из джангов, облизываясь. Белое и черное тела задергались, разлепляясь, и Бар-журмал понял, что это женщины: Догадался, почему они так странно лежали, и, мимоходом отметив, что зрелище, несмотря на всю его противоестественность, радует глаз, промолвил:

— Прошу знакомиться: Уго — кабиса мефренг, Найваль — новая Блюстительница опочивальни ай-даны.

Уго метнулась к сложенному на низком столике оружию и была остановлена страшным ударом ногой в живот. Найваль вжалась в обивку кресел так, что, казалось, еще немного, и блестящая ткань лопнет.

— Обыщите соседние залы. Обезвредьте остальных чернокожих, а потом пусть эта высокородная дама и ее подружка удовлетворят вас тем же способом, которым они ублажали друг друга, — распорядился Баржурмал, вспомнив изрубленных у Золотой раковины хвангов. Те умерли за своего друга и командира. За человека, поклявшегося им, что не позволит разорить и отдать на поругание все то, что они привыкли любить и почитать с детства. За что будут умирать эти суки, когда на смену девятерым, вдосталь натешившимся ими молодцами придут те, что уже пробираются по подземному ходу, и те, что еще только садятся в бурхавы?..

Сделав Кевенгу знак взять на себя зал Ста знамен, через который тоже можно было попасть в Красную гостиную и откуда еще предстояло выковыривать чернокожих охранниц Тимилаты, он поманил к себе Лилитомба.

— Взломай двери в зал Грез и проверь, нет ли кого поблизости от опочивальни ай-даны.

— Момент! — пообещал гигант и, кинув завистливый взгляд на вяжущих пленниц товарищей, двинулся к изукрашенным позолоченной резьбой дверям. Потрогал створки пальцем и, удостоверившись, что открываются они внутрь, навалился на них плечом. Двинул раз, другой, третий…

— Ладно тебе деликатничать! — Устиф разбежался и ударил ногой чуть повыше дверных ручек. Створки дверей распахнулись. В то же мгновение растворились двери, ведущие в зал Ста знамен, и тяжелый кулак Кевенга ударил в висок выскочившей из них чернокожей воительнице.

— За мной, парни! Вычистим соседние залы, чтобы уж никаких сюрпризов не было! — позвал он товарищей, и джанги бесшумно скрылись в зале Ста знамен, оставив Лилитомба и Баржурмала в Красной гостиной.

— Пошли, — яр-дан хлопнул гиганта по плечу. — Осмотри эти три комнаты, а я пока наведаюсь к сестричке.

Он знал, что поднятый ими шум разбудил Тимилату и та непременно выйдет из спальни, чтобы выяснить, в чем дело. И она действительно сама распахнула перед ним дверь. Ахнула, узнав сводного брата, попыталась захлопнуть дверь перед его носом, но, заметив высящегося за спиной Баржурмала джанга, отступила в глубь спальни.

Яр-дан шагнул следом и притворил за собой дверь. Мельком оглядел широкую, всю в пене бело-розовых кружев кровать, огромный, вполстены, шкаф, кресло с высокой спинкой, столик с кисточками для письма и крохотными флакончиками для цветной туши, раскрытый манускрипт, стопку чистых листков, изящный шандал с пятью тонкими ароматными свечами, из которых горело всего две. Не обращая внимания на Тимилату, Баржурмал подошел к столику, зажег тонкую лучинку, поднес к фитилькам свечей в шандале и настенных канделябрах, открыл заглавную страницу манускрипта и прочитал вслух:

— «Наставления любомудрым потомкам об устроении державы благолепной, в коей каждый, себя на благо ближних своих утруждающий, счастие поиметь сподобится». Здравствуй, сестрица. Поучительные книги на сон грядущий почитываешь.

— Вот уж не думала, что сын рабыни умеет читать! Говорят, при желании и дурбара грамоте обучить можно, но чтобы сына рабыни — о таком не слыхивала!

— Ты, сестричка, о многом не думала и не слыхивала, и чести это тебе не делает, хвастаться тут нечем. — Скрестив руки на груди, яр-дан с интересом разглядывал Тимилату.

Маленького роста, в накинутом поверх просвечивающей кружевной рубашки бордово-золотом халате, в махоньких туфельках с кокетливо загнутыми носами, окутанная облаком вьющихся черных волос, она была бы очень даже недурна, если бы не обезьянье личико. Широкий рот с пухлыми губами можно было бы при желании назвать чувственным, но все остальное…

— Чего тебе здесь надобно, сын рабыни?

— Тебя. Я намерен жениться на тебе и пришел просить твоей руки. Только не говори, что ты об этом не думала и не слыхала и раньше чем через год ответа мне дать не можешь.

— Нет, отчего же, могу. И дам прямо сейчас. Пошел вон, сын рабыни! Эй, стража!

Дверь приоткрылась, и в спальню ай-даны заглянул Лилитомб:

— Вокруг все чисто. Парни прочесали ближайшие залы, и вас никто не потревожит до рассвета.

— Спасибо, Лилитомб.

Джанг кивнул и скрылся за дверью.

— Ты!.. Ты!.. — Тимилата задохнулась от гнева и двинулась на Баржурмала, протягивая к нему руки со скрюченными пальцами.

— Да? — подбодрил ее яр-дан.

— Да я тебя собственными руками!.. — Она бросилась на него, норовя вкогтиться в лицо, но Баржурмал вовремя отшатнулся и, рванув за ворот халата, до пояса обнажил ай-дану. Запутавшись в широких рукавах, она дернулась, споткнулась, яростно взвизгнула, и яр-дан, брезгливо морщась, наступил на подол богато расшитого золотом халата, после чего тот окончательно сполз с Тимилаты. Ночная рубашка повисла клочьями, обнажив красно-коричневое тело, слишком темное даже для мланго, маленькие груди и узкие прямые плечи.

— Что ты сделал?! Скотина! Раб! Выродок! — Тимилата стремительно обернулась, попыталась натянуть остатки рубашки на плечи и, видя, что из этого едва ли получится что-нибудь путное, нырнула под одеяло, не переставая осыпать Баржурмала бранью. — Раб! Вонючий подонок! Негодяй! Сын шлюхи!..

Яр-дан пододвинул к себе кресло и покосился на мерцающие за окном звезды. До похода на Чивилунг он не сумел бы спокойно выслушать все это. Не сумел бы отдать Уго и Найваль джангам на потеху, не смог бы любоваться звездами, зная, что завтра решается его судьба и судьба вверенной ему Манангом империи. Но кровь, боль и смерть, которые видел он на каждом шагу в течение полугода, что-то изменили в нем. Это невозможно было объяснить, и все же ему казалось, что он как будто прозрел и, став жестче и равнодушнее, сделался в то же время мудрее и терпимее и, приобщившись к таинству смерти, начал видеть дальше, глубже и яснее. Видеть, что малому, равно как и великому, есть место под солнцем и добро и зло, любовь и ненависть уживаются как под солнцем, так и в его душе, дополняя друг друга и помогая выжить в этом сумасшедшем мире.