— Лучше веток собрать, — сказал он Раулю. — То дерево совсем недавно упало, не разгорится. Рауль, у тебя нож есть? Я кору с берёзы срежу.

— Держи, — Рауль протянул ему нож. — Только осторожнее, у вас в ходу обычные, а этот лазерный, без предохранителей. Идём.

Радал усмехнулся и подбросил нож на ладони.

Костёр догорал. Они сидели на поваленном стволе молча, каждый задумался о своём. Мясо было давно съедено, обрывки плёнки и контейнеры для еды давно нашли быструю смерть в пламени, небо над головами постепенно становилось сапфировым — уже вечерело.

— Рауль… — позвал мальчик. — А как ты думаешь, сны — они что-то значат? Я не про себя спрашиваю, — поспешно добавил он, увидев, что блонди нахмурился. — У нас один мальчик в группе видит сны и… немножко их боится. Они же не сбываются, да?

Рауль поворошил палкой угли, подбросил в костёр сухих веток.

— Смотря какие, — сказал он. — Сны штука сложная. Что именно снится?

— Он не рассказывал много, — слишком поспешно ответил Радал. — Вроде бы мёртвые люди. А что?

— Да ничего, собственно. — Блонди задумчиво посмотрел на Радала. — Во сне сознание может воспринимать, например, иные пласты реальности. Тебе самому никогда не снились странные сны?

— Нет, — пожал плечами Радал. — Грустные снились. Где мама…

Помолчали. Радал подкинул в костёр несколько веток, пошевелил угли палочкой — и ветки начали загораться, сначала нехотя, но потом разгорелись вовсю. Сапфировое небо над головами сразу взлетело выше деревьев, а сумерки вокруг отодвинулись в стороны и затаились.

Не мальчик, уже не мальчик. Но ещё и не юноша. Подросток… который сейчас зачем-то упорно играет в ребёнка, Рауль видел то, что не мог видеть никто, кроме него и, пожалуй, Клео. Неуловимый отпечаток, который Сеть накладывает на тех, кто с нею работал. Что-то в них всех есть особенное, неповторимое. Рауль уже несколько раз ловил себя на том, что невольно начинает сравнивать Радала и Сэфес, искать что-то общее. Осанка, манера держаться, говорить… нет-нет, не то. Всё не то. Иррациональное.

«Мальчик адаптировался гораздо быстрее, чем можно было ожидать после столь серьёзной психической травмы. Хорошо проявляет себя в овладении техническими дисциплинами, с гуманитарными ему справляться сложнее, поскольку он является представителем другой культуры. Тем не менее и в этой области есть успехи, в частности — начал рисовать довольно интересные графические работы, очень своеобразные, вероятно — копирование техники, известной ему по прежнему месту обитания. Использует приём, который педагог назвал «смещённой перспективой». Изображения нужно рассматривать под углом пятьдесят пять градусов, под другим углом рисунок выглядит искажённым, нужные пропорции появляются только при этом наклоне листа. С естественными науками отличные результаты, мальчик любит природу, много времени проводит в лесу. Социально адаптирован неплохо, но предпочитает уединение»… Полугодовой давности отчёт куратора, ведущего группу Радала. Что-то опять неуловимо резануло, но Рауль так и не понял, что именно.

Рауль, а как на Эвене дела? — спросил Радал. — У меня в комнате подарок есть для Клео. Ты передашь?

— Конечно, — кивнул Рауль. — А дела на Эвене по-всякому. Твоя подружка Санни официально стала членом Сената. Между прочим, первая женщина в правительстве за всю историю Эвена. Трудно у нас сейчас, Радал. С тех пор как Трём стал лидером Федерации, шагу ступить стало нельзя без препон. Постоянные склоки по любым вопросам, связанным с Транспортной Сетью. Чуть что — сразу вылезает любимый аргумент: угроза вторжения извне, из другой вселенной, помните, что было на Эвене три года назад. Где гарантии, что это не повторится?! Да, принесла нам радости Керр с её псевдо-Аарн…

Рауль вздохнул и замолчал.

— Санни в правительстве? — удивился Радал. — Что она сможет?

Рауль засмеялся:

— Ну ты даёшь, Радал! Три года дружат, а он ничего о подружке не знает. Санни уже много лет с нами работает, а ты до сих пор не в курсе?

— Она мне не говорила, — растерянно ответил Радал. Огорчённо вздохнул. — А я-то думал, куда она торопится всё время. Жалко…

— Такова жизнь, — вздохнул Рауль. — Скажи лучше, о каком подарке ты говорил? Раньше ты к Клео не питал особой симпатии.

— Ну я сделал кое-что. Это… — Радал замялся. — Не знаю, понравится ли тебе и ему. Коллаж из листьев. Сухих, конечно.

— Но почему именно для Клео? — с недоумением спросил Рауль. — Впрочем, я лезу не в своё дело… Вернёмся — покажешь, мне тоже интересно посмотреть. Наверное, в твоём обычном стиле, так, что нужно смотреть непременно под наклоном?

— Для Клео — потому что у тебя это уже есть… живое. А смотреть можно как хочешь, я понял, как тут рисуют, — серьёзно ответил Радал, вставая. — Пошли. И вообще, вы ведь живёте вместе?

Вот провокатор! Тема подобных отношений была в интернате строго запрещена, и Рауль слегка растерялся.

— Я имею в виду, в одной квартире? — уточнил Радал. Блонди облегчённо вздохнул. «Надо же, — подумал он. — С чего бы такое внимание к Клео? Или просто предлог?»

— Да, — подтвердил он, — иногда. У Клео есть собственные апартаменты… — Рауль с сожалением провёл рукой по молодой траве, словно погладил. — Счастливый ты, Радал. Хотел бы я так — никуда не торопиться, в лес ходить гулять, когда захочется. Ладно, пойдём…

— Я не счастливый, — подумав, ответил мальчик. — Но хорошо, что ты сможешь увидеть мой подарок для Клео. Потому что в тебе это — живое. И оно смертно.

— Заинтриговал. Пошли поглядим твоё творение.

Действительно, можно из простого сделать очень сложное. Радал собирал осенние листья во время своих частых отлучек в лес. Потом сушил, прижав прессом, резал на крошечные кусочки и склеивал. Нет, пожалуй, всё-таки это не коллаж. Скорее мозаика. Картина была большая и поначалу казалась набором невнятных цветовых пятен всех оттенков осени — от светло-жёлтого до буро-коричневого. Но стоило присмотреться, и происходило чудо.

Сначала Рауль увидел берег ручья, взгляд зацепился за настоящие травинки, а потом глаз «поймал» воду, блики, туманную стену деревьев, детализированных, как потом оказалось, весьма тщательно. После взгляд различил небо и птичью стаю…

— Отойди подальше, это нельзя смотреть близко, — предупредил Радал. — Издали лучше видно.

… Простая деревянная рама казалась окном, за которым неспешно тёк лесной ручей, уходящий куда-то к деревьям, и улетали птицы — туда, где вечно тепло и осень не бывает столь пронзительно-печальной.

— Нельзя вешать на свет, — пояснил Радал. — Листья выцветут. Я составом покрыл, но мало ли что.

— Очень интересно, — проговорил Рауль, разглядывая картину. — Я отдам Клео, но, Радал, что за пейзаж на этой картине? Откуда ты…

Рауль не договорил, лишь вопросительно посмотрел на мальчика.

— Что — откуда? — искренне удивился Радал.

— Где ты видел этот пейзаж?

Мальчик задумался. Нахмурился, пожал плечами.

— Нигде, — ответил он. — Я его придумал. А тебе он что-то напоминает?

Рауль тряхнул головой, отгоняя наваждение.

«Напоминает» было слишком мягко сказано. На картине ожил пейзаж из его сна. Несколько раз Рауль уже стоял на берегу этого ручья и смотрел на текущую воду. Случайность?

— Я видел это место во сне. — Рауль пристально посмотрел на Радала и сел на диван. — «В тебе это — живое, оно смертно», так ты, кажется, сказал?

Радал опустил глаза. Он не мог ничего объяснить, даже если бы хотел. Иногда он говорил словно против воли, слова рождались сами по себе, он понимал их смысл, лишь произнеся. Про живое и мёртвое было сказано именно так. И что подарок был сделан для Клео — тоже была игра подсознания, импровизация.

Для Рауля он почти два месяца выклеивал картину. Он уже раз десять видел этот пейзаж. Но признаться было выше всяких сил.

— Я не знаю, — выдавил наконец Радал.

— Странно. Но всё равно этот пейзаж тебе знаком. Что же, нам снятся одинаковые сны? В совпадения, знаешь ли, я не верю. Скорее, olore malle… — Рауль усмехнулся. — Только вот в чьём исполнении?