В дальней части кладбища, на пригорке, стоял на постаменте большой чёрный шар. Каин, как и все в кварте, знал историю появления этого шара и был, пожалуй, единственным, кто сопереживал человеку, покоящемуся под столь странным надгробием, единственным, кому человек этот был дорог.

Каин помнил, как впервые увидел Ниамири. Ему было восемь лет. Встреча их произошла через два месяца, после того как семья мальчика оставила свои жизни в ледяной воде Вирбира и приобщилась к Вечному Свету. Ниамири Керр в тот раз, казалось, превзошла самоё себя — детям в кварте кроме подарков был устроен настоящий пир, на котором присутствовала и сама устроительница. В нарядном синем платье с блёстками, она появлялась то тут, то там, гладила по голове то одного, то другого ребёнка, улыбалась, смеялась. День устроили светлый и яркий, климатизаторы работали на всю катушку, и над квартой Лесонух весь день сияло солнце.

Весенний праздник, день Воды и Света, в тот раз запомнили не только дети, но и вся кварта. Керр привезла лекарства, одежду, на площади устроили раздачу угощения для пожилых; тем, кто курил хацтер, давали ещё и по сигарете.

А маленькому Каину удалось… поговорить с Ниамири.

И тогда он понял что-то для себя. В душе у него после этого разговора поселилось новое, доселе невиданное чувство. Ниамири была первым на свете человеком, который ничего от Каина не требовал. Ему не надо было даже подарков, больше всего ему хотелось, чтобы она присела рядом на корточки, погладила по голове и спросила, как у него дела.

Даже мама так никогда не делала.

И каждый раз, когда Ниамири бывала в кварте, Каин тянулся к ней как трава к солнцу. Сам того не замечая, он полюбил эмпатку всей душой, так сильно, как был способен.

Три года продолжалась эта идиллия, а потом посреди ясного неба грянул такой гром, что вся кварта полгода только об этом и разговаривала.

Для начала сменилась зона, но народ в кварте на это не отреагировал. Приехали откуда-то какие-то люди, объяснили, что теперь всё будет так-то и так-то. Народ пожал плечами. Нововведения почти не повлияли на привычный порядок вещей, разве что стало чуть легче совсем уж малообеспеченным.

А потом…

Ниамири, добрую и ласковую Ниамири убили те, кого в сводке назвали Сэфес.

Убили среди бела дня, дома, в кварте.

Она, оказывается, была предательницей, преступницей, она уничтожила почти сотню человек, занималась какими-то интригами, провокациями. Официальные представители Сэфес позже принесли от их имени извинения кварте Лесонух, предупредили о продолжении финансирования проектов Керр.

Самым страшным для Каина оказалось, что люди, которых Керр опекала на протяжении десятилетий, безоговорочно поверили в то, что про неё говорили. «Сизая крыса, сизая-то крыса», — шептался народ по углам.

В дальней части кладбища появилась могила, на которую спустя несколько месяцев, следующей весной, установили рабочую сферу Ниамири — угольно-чёрный шар трёх метров в диаметре. Первый постамент, бетонный, не продержался и до осени, он не выдержал тяжести, треснул, стал проседать. Его заменили на гранитный.

Как ни странно, на могиле почти никто не бывал. Вокруг постамента выросла трава, высокая, почти по пояс Каину. Старые стебли, всю зиму торчавшие из-под снега, сейчас, ранней весной, полегли, потемнели от сырости.

«Странно, — думал Каин, когда в тот раз очутился подле сферы, — неужели на всём свете никто, кроме меня, её не любил? Они брали подарки, еду, они лечились лекарствами и курили хацтер — и не любили её ни капли? Брали и ничего не отдавали взамен?»

Рура уже час как спала, скурив свои законные суточные полсигареты. Каин вышел из дома около восьми, предварительно сунув в крысиную дыру остатки Руриного ужина — рыбий хвост и очистки от репы. Рура что-то неразборчиво бормотала во сне, а когда Каин попробовал прикрыть её одеялом, отпихнула его, случайно попав в свежий синяк, оставленный Халдом.

— Чтоб тебя крыса съела, — проворчал Каин. — Уродка.

Через полчаса он уже был на кладбище.

Лёжку рядом с постаментом Каин оборудовал хорошую. Натащил картонок, увёл у соседки с верёвки старое одеяло, почти что целое (как она орала после этого, ужас!), да и замаскировал он лёжку весьма неплохо. Импровизированную постель Каин закрыл листом проржавевшего железа, а сверху каждый раз, когда уходил, набрасывал пучки старой травы и ветки. Мусор и мусор. Никто не заметит.

Никто и не замечал. Хотя бы потому, что в эту часть кладбища практически никто не ходил.

Каин оттащил железный лист в сторону, забрался под одеяло, укрылся с головой. Первые несколько минут ему было холодно (впрочем, зимой было гораздо хуже), но потом воздух под одеялом начал согреваться, Каин свернулся калачиком и вскоре уснул.

Он спал здесь не просто так.

В ту ночь, когда он впервые случайно заснул на этом месте, он попал в Осенний Лес и там познакомился с Тёмным, который стал его первым и единственным другом.

Никогда до этого у Каина не было друзей. После того как погибли родные, он поначалу дичился других детей, а потом и сами они стали сторониться угрюмого мальчишки. Кроме того, Каин был «государственный», а такие дети уважения окружающих не вызывали. «Побирушки», «крысята», «голяки», «зверушки» — как только не обзывали «государственных»!.. Отчасти оно, конечно, так и было. Естественно, что ребёнок, которому дают есть два раза в день, постоянно голоден. Естественно, что у этого ребёнка никогда не было хороших новых вещей или игрушек. Естественно, что при любом удобном случае такие дети хватали всё, что плохо лежит. Естественно… но до чего отвратительно.

«Государственный» — это практически клеймо. «Государственного», скорее всего, не возьмут после школы учиться дальше. Для него открыты двери лишь в самые низкопробные учебки, речную да строительную. Он будущий потенциальный курильщик хацтера, он изначально представляет угрозу для общества, он с малолетства вор и бродяга.

Каину ещё повезло, у него всё-таки была тётка. Другим приходилось ещё хуже.

Так вот, когда неугомонная троица загнала четырнадцатилетнего Каина на кладбище, он дошёл до сферы, сел рядом с ней, облокотившись на постамент, и сам не заметил, как уснул.

И впервые очутился под низким, пасмурным небом, на берегу бесшумного ручья.

Он даже не удивился в тот раз, его слегка озадачило, что сны, оказывается, бывают вот такими — предельно реалистичными, невероятно прорисованными. Первые несколько минут он ходил вдоль ручья взад-вперёд, пытаясь сообразить, куда это он попал, а затем перед ним в пожухшей траве что-то блеснуло.

Каин присел на корточки, отвёл траву рукой. На земле он увидел кусочек стекла, под которым лежала стрелка, сделанная из золотистой фольги. Стрелка указывала куда-то в сторону, за кусты. Каин пожал плечами, встал с колен и увидел, что на берегу ручья сидит какой-то парнишка с чёрными волосами и швыряет в воду щепочки.

— Ты чего делаешь? — по наитию спросил Каин.

— Хочу, чтобы они выстроились в ряд, — не оборачиваясь, ответил тот. — А у меня не получается. Чем стоять, лучше помоги.

В тот раз щепки повиноваться отказались, зато потом эта нехитрая игра не раз и не два развлекала ребят. Цепочка щепок, игнорируя движение воды, замирала у берега, затем свивалась в спираль — и щепки, предоставленные сами себе, уплывали вниз по ручью.

В лесу и его окрестностях Каин и Тёмный находили себе множество занятий. Для Каина лес вскоре стал единственным в мире местом, куда он мог приходить без опаски. Даже дом Тёмного, в котором тот хранил чьи-то тела, Каина не смущал. В лесу его вообще ничего не смущало. Там отсутствовала логика как таковая, и только там ощущалась безграничная свобода. И до недавнего времени Каин чувствовал себя в этом лесу в безопасности. До недавнего.