Вперед шагнул белобрысый молодой мужчина лет двадцати шести – двадцати восьми. Ростом он был с Антона, лицо покрывали следы былых сражений с гормональными чирьями.

– Моя фамилия – Коквин, – звонким голосом обрадовал он зал. – Вот уже четыре с половиной месяца, как я в «УЖАСе». Сейчас я не в состоянии представить, что когда-то – в точности, как вы сегодня, – сидел в этом зале и про себя смеялся над выступавшими. Я не поверил ни единому слову, но у меня не было выбора. Я не сомневался, что с меня потребуют денег, чтобы заплатить вступительный взнос. Когда я услышал, что платить не надо, то подумал: «Что я теряю? Что я теряю, черт подери?!»

На самовозбудившегося Коквина обрушились аплодисменты. Он их сердито, будто приходя постепенно в себя, выслушал и, состроив суровую мину, поднял руку, как если бы был по статусу не ниже Ферта, но позабыл об этом в пылу откровенности.

– И вот моя жизнь совершенно преобразилась! – закричал вдруг Коквин. – Я нахожусь среди друзей – это раз! Я чувствовал себя ненужным и униженным, теперь я с гордостью заявляю, что я, в отличие от некоторых, жив – это два! Я помогаю людям сохранить и улучшить их жизнь, я не позволяю врагу к ним приблизиться – это три! Я зарабатываю хорошие деньги – это четыре! – Побагровевший Коквин выхватил из кармана галифе пачку чеков и потряс ими в воздухе. Ему снова, в три раза громче, захлопали.

Белогорский слушал выступление скептически. Кое-что, к тому же, показалось ему непонятным. Что это за «некоторые», в отличие от которых Коквин жив? Что он хочет этим сказать? И о каком он говорит враге?

…Вслед за Коквиным выступил кудрявый, дерганый, веснушчатый тип, назвавшийся Муравчиком. В рот Муравчику набилась, видно, каша, но четкая артикуляция оказалась не так уж важна. Обрушив водопад эмоций в полную сонного сарказма трясину зала, он уступил место третьему. Вышел косноязычный толстяк по фамилии Свищев – этот ухитрился, вынимая свои чеки, рассыпать их по полу. Ферт сперва разгневался, но тут же догадался использовать неловкость в интересах шоу и преподнести ее как следствие понятного, естественного волнения, как доказательство искренности. Содержанием выступления почти не отличались друг от друга, и их тайная сила заключалась в краткости и плохо разыгранном возбуждении. Ферт хорошо это знал.

– Ну, простите их, – попросил он зрителей, когда, под овации единоверцев, вся честная компания удалилась со сцены. – Это же не профессиональные актеры. Они волнуются. Будьте к ним снисходительны. Главное, вы слышали чистую правду. И сейчас я попрошу вас проявить еще большую чуткость и терпимость. Сейчас я приглашу на сцену несколько человек, которым наша организация – как они сами считают – помогла. Угроза жизни этих людей была вполне реальной, но мы сумели отвести ее на некоторое время…Пожалуйста, присоединяйтесь и приветствуйте вместе с нами!

Зал отреагировал на просьбу довольно сдержанно. Распорядители вывели, поддерживая под руки, древнюю старушку. Ферт поднес бабульке микрофон, та приняла его дрожащей рукой.

– Евдокия Елизаровна! – обратился к ней Ферт проникновенно. – Расскажите нам, как вы сейчас себя чувствуете. Как живете, как питаетесь…

– Ох, миленькие мои, – прошамкала Евдокия Елизаровна. – Вашему «УЖАСу» дай Бог здоровья…Я ж одна живу, пенсия сто четыре рубля. А ноги не ходят, спина отваливается. В голове поросята хрюкают – гук!гук!гук! В магазин не выйти, комната не убрана. Соседи, прости Господи, все пьяницы, проходу не дают…

– Так, Евдокия Елизаровна, – сказал терпеливо Ферт. – Хорошо. И что же изменилось?

– Так все изменилось, – старушка с детским удивлением развела руками. – Ребятки, спасибо им, и приберут, и в за хлебом сходят, и в аптеку…

Слов у Ферта не было. Он безмолвно описал рукой полукруг, поклонился и первый захлопал в ладоши. «О весна! Без конца и без края! Без конца и без края мечта!» – завопил динамик. Поднялся лес гимнастерок, все дружно, ритмично хлопали.

После старушки на сцене появился респектабельный пожилой мужчина. Он оказался бизнесменом, который получал очень серьезные угрозы от конкурентов. «УЖАС» помог и ему – уладил все дела с МВД, с которым работал в тесном, как принято выражаться, контакте, выделил телохранителей. Именно последние в лихую минуту защитили предпринимателя от пули – благодарный бизнесмен на глазах у публики выписал Ферту крупный чек и крепко пожал руку. Потом пригласили замкнутую, оробевшую девицу – несколько недель тому назад ее угораздило попасть под колеса полупьяной «девятки». Понадобилась кровь – «УЖАС» успел и тут: немедленно выслал доноров, и жизнь несчастной была спасена.

«Нечто вроде службы „911"“, – подумал Антон Белогорский. В общем, не так уж плохо. Отчего бы и не попробовать? Военная форма, конечно, немного смущает. И вся эта из пальца высосанная идеология – на кой она дьявол? Он, понятное дело, об этом подробненько расспросит, прежде чем принять окончательное решение. Но в целом впечатление, скорее, благоприятное. Хорошо, что говорить ему предстоит с самим Фертом. Если он, Антон Белогорский, наденет форму „УЖАСа“, то пусть уж лучше в учителях у него будет человек с понятием, а не какой-нибудь Коквин или Свищев. Да, придется хорошенько подумать. Возможно, Париж стоит мессы.

Это выражение было у Белогорского одним из самых любимых. Когда он так говорил или думал, это означало, что решение уже принято.