Духовная особа (встает, обезоруженно). Присядьте, мистер… э-э…

Хэзлем. Хэзлем.

Духовная особа. Мистер Хэзлем.

Джентльмен в твиде (встает и указывает на свое кресло). Прошу. (Направляется к чипендейловским стульям.)

Хэзлем (садясь). Весьма благодарен.

Духовная особа. Это мой брат Конрад, доктор Конрад Барнабас, профессор биологии в Джерроуфилдском университете. А меня зовут Фрэнклин, Фрэнклин Барнабас. Я некоторое время носил сан.

Хэзлем (сочувственно). Обычная история. Если в распоряжении семьи есть вакантный приход или если ваш родитель нашел протекцию, вас волей-неволей толкнут на церковную дорожку.

Конрад (садясь на тот чипендейловский стул, что подальше, и усмехаясь в ответ на реплику священника). Гм!

Фрэнклин. Бывает и так, что совесть заставляет вас свернуть с этой дорожки.

Хэзлем. Конечно бывает. Но куда податься такому, как я? Я не настолько интеллигент, чтобы терзаться сомнениями, когда мне дают готовое место и лучшего не предвидится. Смею сказать, вам, наверно, было тесновато в рамках церкви; мне же удобно и в них. Во всяком случае, на мой век этого хватит. (Добродушно смеется.)

Фрэнклин (с новой энергией). Слышишь, Кон? Опять то же самое: на его век хватит. Люди не принимают жизнь всерьез — она для этого слишком коротка.

Хэзлем. Разумеется, такая точка зрения тоже вполне возможна.

Фрэнклин. Меня, мистер Хэзлем, никто не толкал на духовную стезю. Я сам почувствовал потребность ходить перед богом, как Енох^{145}. Однако, просвященствовав двадцать лет, я понял, что остался прежним самодовольным невеждой и мне недостает по меньшей мере ста пятидесяти лет, чтобы приобрести опыт и мудрость, на которые я притязал.

Хэзлем. Как поразмыслишь хорошенько, так видишь, что старику Мафусаилу следовало бы дважды подумать, прежде чем избрать себе жизненный путь. Знай я, что мне предстоит прожить девятьсот шестьдесят лет, я вряд ли стал бы священнослужителем.

Фрэнклин. Если бы люди жили хоть треть этого срока, церковь была бы совершенно иной, нежели ныне.

Конрад. Будь у меня надежда прожить девятьсот шестьдесят лет, я стал бы настоящим биологом, а не ребенком, едва начинающим ходить, как теперь. Так ли уж вы уверены, что из вас не получилось бы хорошего священника, если бы вам было отпущено на это несколько сот лет?

Хэзлем. Ну, дело тут меньше всего во мне. Стать приличным священником не так уж трудно. Мне не по душе сама церковь. Я не мог бы терпеть ее целых девятьсот лет. Я непременно порвал бы с нею. Знаете, стоит нашему епископу, а он у нас — форменное ископаемое, отмочить что-нибудь слишком уж ветхозаветное, как у меня в саду начинает порхать птичка.

Фрэнклин. Птичка?

Хэзлем. Вот именно. Та самая, что в конце весны целыми днями чирикает: «Тут или фьють! Тут или фьють!» Жаль, что мой отец не выбрал для меня другую карьеру.

Горничная возвращается.

Горничная. Есть что-нибудь на почту, сэр?

Фрэнклин. Вот. (Протягивает пачку писем.)

Горничная подходит к столу и берет их.

Хэзлем (горничной). Вы уже предупредили мистера Барнабаса?

Горничная (смущенно). Нет еще, сэр.

Фрэнклин. О чем?

Хэзлем. Она собирается уйти от вас.

Фрэнклин. Вот как? Очень жаль. Надеюсь, мы в этом не виноваты, мистер Хэзлем?

Хэзлем. Напротив. Она вполне довольна местом.

Горничная (краснея). Я никогда ни на что не жаловалась, сэр. Место такое, что лучше не найдешь. Но я не могу упускать случай. Человек живет один раз. Прошу прошения, сэр. Боюсь опоздать на почту. (Уносит письма.)

Братья вопросительно смотрят на Хэзлема.

Хэзлем. Глупая девчонка! Надумала выйти замуж за деревенского лесоруба. Нарожает ему кучу детишек, проживет жизнь в лачуге, и все только потому, что у парня красивые усики и мечтательные глаза.

Конрад (недоверчиво). А по ее словам, дело в том, что человек живет один раз.

Хэзлем. Это одно и то же… Бедняжка! Парень уговаривает ее чирикнуть «Фьють!» — а выйдет она за него, и придется ей до смерти повторять: «Тут! Тут! Тут!» Прескверно, я бы сказал, устроен мир.

Конрад. Ей, видите ли, не хватает времени уразуметь, в чем истинный смысл жизни. Она так и умрет, не поняв этого.

Хэзлем (бодро). Без сомнения.

Фрэнклин. У нее не хватает времени выработать в себе на разумных началах чувство совести.

Хэзлем (еще бодрее). Вот именно.

Фрэнклин. Хуже того, у нее нет времени обзавестись совестью вообще, если не считать нескольких правил приличия и романтических понятий о чести. Жить в мире и не обладать чувством совести — вот в чем ужас нашего существования.

Хэзлем (сияя). Полная бессмыслица! (Поднимается.) Мне, пожалуй, пора. Вы очень любезны, что не рассердились на меня за вторжение!

Конрад (прежним ледяным тоном). Если разговор вас действительно интересует, вам нет нужды уходить.

Хэзлем (ему все это надоело). Но я боюсь, что… Нет, мне все-таки пора — у меня дело в…

Фрэнклин (снисходительно улыбаясь, встает и протягивает руку). До свиданья!

Конрад (угрюмо — он понимает, что с Хэзлемом каши не сваришь). До свиданья!

Хэзлем. До свиданья! Сожалею, что…

Подходит поближе, чтобы пожать руку Фрэнклину, чувствуя, что с уходом у него как-то не получилось. В эту минуту в комнату врывается загорелая девушка с каштановой шевелюрой, коротко подстриженной на манер юного итальянца с картины Гоццоли^{146}. Одета она очень легко: короткая юбка, блузка, на ногах чулки и норвежские ботинки. Одним словом, типичная сторонница опрощения.

Девушка (подбегая к Конраду и целуя его). Привет, дядя! Ты почему так рано?

Конрад. Веди себя прилично. У нас гость.

Девушка оборачивается, видит Хэзлема, инстинктивно делает попытку привести в порядок свои волосы a la Гоццоли, но тут же отказывается от нее.

Фрэнклин. Мистер Хэзлем, наш новый приходский священник. (Хэзлему.) Моя дочь Цинтия.

Конрад. Обычно ее зовут Сэвви: сокращенное от «сэвидж» — дикарка.

Сэвви. Обычно я зову мистера Хэзлема Биллом — сокращенное от Уильям. (Направляется к коврику у камина и, заняв эту командную позицию, невозмутимо оглядывает окружающих.)

Фрэнклин. Вы знакомы?

Сэвви. Еще бы! Садитесь, Билл.

Фрэнклин. Мистер Хэзлем торопится, Сэвви. У него деловая встреча.

Сэвви. Знаю. Со мной.

Конрад. В таком случае будь добра, пройди с мистером Хэзлемом в сад. Мне надо поговорить с твоим отцом.

Сэвви (Хэзлему). Сыграем в теннис?

Хэзлем. Еще бы!

Сэвви. Пошли. (Убегает, пританцовывая.)

Хэзлем по-мальчишески бросается вдогонку.

Фрэнклин (встав из-за стола и раздраженно расхаживая по комнате). Манеры Сэвви действуют мне на нервы. Ее бабушку они ужаснули бы.

Конрад (упрямо). Они у нее лучше, чем у нашей матери.

Фрэнклин. Конечно, Сэвви во многих отношениях здоровей, непринужденней, естественней. И все-таки ее манеры меня раздражают. Я отлично помню, какой воспитанной женщиной была мама. А Сэвви совершенно невоспитанна.

Конрад. В утонченности мамы было очень мало приятного. Между нею и Сэвви биологическая разница.

Фрэнклин. Но мама держалась красиво, изящно, в ней чувствовались стиль и твердость. Сэвви же — форменный звереныш.