— Скоро волны вынесут ее на берег. В той стороне, — она указала на Балиш. — Там и ищи свою ненаглядную. И впредь, демон, не смей так разговаривать со мной. Я ведь могу и забыть про свое обещание.

Ее силуэт размылся и вскоре исчез в волнах. А я не знал, радоваться мне или злиться. Похоже, судьба насмехается надо мной. Мне опять нужно возвращаться в Балиш.

— Господин Недеро, в таком состоянии судно вряд ли сможет достигнуть берегов Кардара, — сказал подошедший капитан.

— Насколько серьезны повреждения? — машинально спросил я.

— Думаю, мы сможем добраться только до Балиша. Там есть одна небольшая бухта, в которой можно укрыться, а заодно и отремонтировать судно.

— Хорошо, поворачивайте корабль назад. И, капитан, спасибо за все. Я полностью возмещу вам ущерб.

— Для меня честь быть полезным наследнику престола, господин Недеро! — он поклонился и пошел отдавать приказ.

Я лишь провел его задумчивым взглядом.

Я ощущала холод каждой клеточкой своего тела. Пытаясь свернуться калачиком и хоть как-то обогреться, я к своему ужасу поняла, что не могу двигаться. Тяжелые веки не желали подниматься, не позволяя разглядеть место, где нахожусь. Оставалось только прислушаться к своим ощущениям.

Как мне казалось, я лежала на песке, скорее всего на берегу моря, куда меня выбросило после шторма. Холодные пенящиеся волны лизали мои онемевшие ноги, едва теплые лучи (утреннего?) солнца гладили озябшую кожу. По моему лбу стекала что-то густое и теплое. Голова, да и все тело, казалось, не принадлежат мне, а только выданы в качестве футляра еще работающему сознанию.

Я почувствовала, как к моим рукам подобрались волны. «Неужели прилив» — пронеслась у меня в голове тревожная мысль.

— Значит это ты значишь так много для того наглого демона? — прошипело что-то рядом со мной. — Не знала, что у высших такой плохой вкус.

Вода уже почти полностью скрыло мое тело. На поверхности осталась только голова, но я так и не смогла пошевелиться, чтобы хотя бы отползти подальше.

— Твой демон был очень дерзок со мною. Такое не прощается, — продолжил кто-то тем же противным голосом. — Я знаю, он будет тебя искать. Но мы усложним ему задачу. Совсем немного… пока немного.

Если раньше я думала, что холоднее быть не может, то я жестоко ошибалась. Теперь ледяной холод пробирал меня насквозь. Потом я постепенно перестала чувствовать свое тело, а дальше была темнота…

— Детонька, проснись, — кто-то упрямо тряс меня за плечи. — Проснись, родимая!

Я попыталась открыть глаза, чтобы разглядеть моего мучителя, но увидела перед собой только темное размытое пятно, от которого и исходил голос.

— Выпей, девонька, и тебе станет легче — уговаривал меня мягкий старческий голос.

Мне в рот влили что-то теплое и горькое. Я честно попыталась проглотить, но лишь закашлялась. Сознание вновь начало мутнеть, и я в который раз потеряла связь с реальным миром.

Несколько раз я приходила в себя, но все, что могла увидеть и почувствовать — это калейдоскоп теней, звуков, голосов, запахов и терпкий горький вкус на губах. Я потеряла счет времени и в редкие минуты просветления не успевала не то что сообразить, где я нахожусь, но и вспомнить, как я сюда попала. В голове постоянно крутилась какая-то навязчивая мысль, которую мне не удавалось поймать. Что-то меня волновало. Или, может, кто-то?

И вот однажды, когда в меня очередной раз вливали уже знакомую жидкость, я смогла более осмысленно рассмотреть своего спасителя. Им оказался сухонький маленький старичок лет 70, с заостренными чертами лица, но добрыми серыми глазами.

— Очнулась, горемычная? — то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес дедуля. — Вот и ладненько. Теперь быстро на поправку пойдешь. А то я уж грешным делом подумал, что не выживешь. Вон как тяжело хворала.

Старичок натянул на меня одеяло повыше и потрогал мой лоб.

— Еще горячая, — нахмурился он. — Но это уже не страшно. Скоро я тебя поставлю на ноги. А то, где это видано, чтобы такая молодая неделю пластом провалялась.

— Где я? — я сама удивилась своему слабому голосу.

— В Песчановке, детонька, что на юге Балиша — сказал старичок, прилаживая к моему лбу мокрую тряпицу. — Поселок это, рыбацкий. Тебя неделю назад нашла местная ребятня. Они и подняли хай на всю округу, мол ларию из моря выбросило. Ты совсем тяжелая была, вот тебя ко мне и определили. Я знахарь тутошний. Лечу, значит, помаленьку. Вот и тебя лечил, травами отпаивал, компрессы делал. А мой внучок мне помогал.

В подтверждение слов старичка откуда-то сбоку высунулась голова смуглолицего мальчугана, с такими же серыми, как у деда, глазами. Вот только в них вместо мудрости плескалось обычное детское любопытство.

— Максимка, иди, погуляй. Не мельтеши перед больной, — мягко произнес старичок.

Голова Максимки (надо же, какое родное имя) тут же исчезла.

Я попыталась приподняться, чтобы разглядеть место, где очутилась, но слабые руки подчиняться не соглашались.

— Ты лежи еще, милая, — тут же подскочил ко мне старичок. — Чай еще совсем слабая, не окрепшая. Вона всю неделю в бреду провалялась. И все что-то шептала и кого-то звала.

И старичок вернулся к своим делам, а я вновь погрузилась в беспамятство.

Следующее мое пробуждение было ранним утром. В доме только ложились спать: занавешивали окна, простилали постилки, убирали со стола еду.

— Деда, лария проснулась! — крикнул мальчишка, ошивающийся возле меня.

Старичок дал подзатыльника внучку.

— Сколько раз говорить, что не лария она. И нечего тормошить больную.

Затем подошел ко мне, потрогал лоб и улыбнулся.

— Ну, вот, детонька, ты совсем на поправку пошла. Может кушать будешь? — и, дождавшись моего кивка, попросил внука. — Максимка, принеси кашу из печи. Да травяной отвар прихвати.

— А как звать тебя, милая. А то я так и не разузнал, кто ты, — обратился уже ко мне старичок.

— Ирина, — тихо сказала я. — Спасибо вам, дедушка, что вылечили.

— Да не за что, детонька. У нас никого не бросят и в обиду не дадут.

К этому времени внучек старичка принес миску с кашей и кружку с отваром. Я с удовольствием и с большим аппетитом уплетала предложенное кушанье.

— А что с тобой, родимая, приключилась? — спросил мимоходом старичок.

— Я слабо помню. Только и знаю, что свое имя. А все остальное как в тумане.

— Это ты головой, сердечная, ударилась. Вот позабыла прошлое. Но это скоро пройдет, — утешал меня знахарь. — А откуда ты родом, помнишь? Вижу, что не здешняя. Ни к демонам, ни к заритам ты не относишься. Да и на другие народности не похожа.

— Этого тоже не помню, — совсем растерялась я.

Старичок покачал головой.

— А знаешь, я, кажется, припоминаю, мне в детстве бабка рассказывала, что у нас когда-то жили люди. Но после каких-то там событий ушли они в верхний мир. Да больше не возвращались. Видать, ты одна из верхних (после этих слов у меня в голове что-то мимолетно проскочило и исчезло). Уж больно похожа на них по описанию. Тогда как же ты попала в наш мир, и что делала в море? — рассуждал старичок.

Я лишь виновато улыбнулась, понимая, что на некоторое время стану обузой для этого доброго старичка.

— Ну не переживай, милая, — подбодрил меня сердобольный дедушка. — У нас и для тебя места хватит. Вон дочка с мужем и дочкой переехали в город. Только младшего Максимку и оставили мне в помощники.

— Скажите, дедушка, а меня кто-нибудь искал или может просто расспрашивал, — с надеждой спросила я.

— Нет, девонька. Никто не интересовался. Но ты не расстраивайся, в наш поселок редко чужаки заглядывают. Если кто приедет, будут знать все, — попытался утешить меня старичок. — Зариты народ добрый и совестливый. Тебя, горемычную, никто в обиду не даст. Поживи пока у нас. А потом видно будет. Может и приедет кто за тобой.

Старичок забрал у меня опустевшую посуду и еще пошамкав немного по хате, лег спать. А я не могла никак сомкнуть глаз. На душе было тяжело, и мне хотелось разреветься. Такой одинокой я себя еще никогда не ощущала. Я провела рукой по обнаруженному на запястье красивому браслету и попыталась хоть что-то вытрясти из своей памяти. Но в голове была полная каша. Какие-то обрывки фраз, размытые лица и что-то еще едва уловимое, но очень важное. Но каждый раз, как только я пыталась вспомнить это самое важное, память закрывалась на увесистый амбарный замок и показывала мне язык. Все, что осталось, это прикрыть глаза и уснуть, в надежде, что завтра будет новый день и все измениться.