Но есть в этой истории и позитивный момент. Эти издательства анонимны подобно текстам, которые свободно циркулируют в Интернете и нигде больше не публикуются, а это — современная форма самиздата, то есть единственный способ распространения идей при диктатуре, позволяющий избегнуть цензуры. Все, кто раньше занимался самиздатом на свой страх и риск, теперь могут без особой опасности размещать свои тексты в Сети.

Впрочем, техника самиздата совсем не нова. Можно найти книги XVII века, изданные в городах вроде какого-нибудь Франкополиса, городах, разумеется, вымышленных. Иными словами, это книги, за которые авторов могли обвинить в ереси. Сознавая эту опасность, писатели и издатели печатали их подпольно. Если в вашей библиотеке есть книга того времени, на титульном листе которой не указано имя издателя, значит, вы имеете дело с подпольным изданием. Их было предостаточно. Максимум, что вы могли сделать при сталинской диктатуре, если были не согласны с мнением партии, это заняться самиздатом. Тогда ваш текст мог хоть как-то подпольно распространяться.

Ж.-К. К.: В Польше в 1981–1984 годах такие книги по ночам подсовывали под дверь.

У. Э.: В демократических обществах, где цензура в принципе не существует, аналогом этого может быть выкладывание текста, отвергнутого всеми издательствами, в Интернет. Я знаю молодых итальянских писателей, которые так и поступали. Некоторым из них этот способ принес удачу: какой-то издатель прочел их и позвал к себе.

Ж.-Ф. де Т.: Такое впечатление, что мы можем полностью довериться безупречному чутью издателей. Однако это не так. Вот еще одна забавная или удивительная страница в истории книги. Быть может, стоит сказать об этом пару слов? Видят ли издатели дальше авторов?

У. Э.: Мы уже убеждались, что издатели порой бывают достаточно глупыми и отвергают шедевры. Это еще одна глава в истории невежества. «Я, наверное, чего-то недопонимаю, но у меня в голове не укладывается, зачем этому господину нужно на тридцати страницах описывать, как он ворочается в кровати перед сном». Это первый отзыв о романе «В поисках утраченного времени» Пруста. А вот по поводу Моби Дика: «Не думаем, чтобы эта вещь пользовалась спросом на рынке детской литературы». Ответ Флоберу по поводу «Госпожи Бовари»: «Сударь, вы похоронили ваш роман в ворохе деталей, хорошо выписанных, но совершенно излишних». Эмили Дикинсон: «Сомневаюсь. Все рифмы неправильные». Ответ Колетт по поводу «Клодины в школе» [277]: «Не удастся продать и десяти экземпляров». Джорджу Оруэллу по поводу повести «Скотный двор»: «Истории о животных в США будет невозможно продать». Касательно «Дневника» Анны Франк [278]: «Кажется, эта девушка не видит и не чувствует, как можно поднять эту книгу над уровнем обыкновенного курьеза». Но этим грешат не только издатели, есть еще голливудские продюсеры. Вот мнение одного «охотника за талантами» о первом выступлении Фреда Астера в 1928 году: «Он скверно играет, не умеет петь, и к тому же лысый. Может как-то выкарабкаться за счет танца». А вот по поводу Кларка Гейбла: «И куда мне девать парня с такими ушами?»

Ж.-К. К.: От этого списка и впрямь голова идет кругом. Попробуем вообразить, какую часть из всего, что было написано и опубликовано в мире, мы запомнили как нечто действительно прекрасное, волнующее, незабываемое, либо просто как список книг, стоящих быть прочитанными. Одну сотую? Одну тысячную? У нас слишком возвышенные представления о книге, мы охотно ее боготворим. Но на самом деле, если присмотреться, гигантскую часть наших библиотек составляют книги, написанные людьми совершенно бесталанными, откровенными кретинами или помешанными. Из двухсот или трехсот тысяч свитков Александрийской библиотеки, превратившихся в пепел, подавляющая часть наверняка была полнейшей чушью.

У. Э.: Не думаю, что в Александрийской библиотеке было столько книг. Мы всегда преувеличиваем объемы античных библиотек, мы об этом уже говорили. Доказано, что в самых известных библиотеках Средневековья содержалось не более четырехсот книг! Конечно, в Александрии их было больше, поскольку говорят, что во время первого пожара при Цезаре, когда огонь затронул лишь одно крыло здания, сгорело сорок тысяч свитков. Во всяком случае, нужно быть осторожнее, когда мы сравниваем наши библиотеки с античными. Производство папирусов невозможно сравнить с производством печатных книг. Чтобы создать один папирус или один единственный рукописный кодекс, требуется гораздо больше времени, чем чтобы напечатать огромное количество экземпляров одной книги.

Ж.-К. К.: Но Александрийская библиотека — это очень амбициозный проект, государственная библиотека, которую никак нельзя сравнивать с частной библиотекой какого-нибудь, пусть даже великого, короля или с монастырской библиотекой. Александрию скорее можно сравнить с Пергамом, библиотека которого тоже сгорела. Возможно, удел каждой библиотеки — когда-нибудь быть сожженной.

Ж.-Ф. де Т.: Но мы теперь знаем, что огонь уничтожает не только шедевры.

Ж.-К. К.: И это, как нам кажется, может служить утешением. Большинство исчезнувших книг неинтересны, тем не менее среди них можно было бы найти несколько вполне занимательных и в известном смысле поучительных. Чтение подобных книг всегда было хорошим развлечением. Другие же внушали тревогу за душевное здоровье их авторов. Существовали и плохие книги: исполненные агрессии, ненависти, оскорблений, призывающие к насилию, к войне. И впрямь страшные книги. Символы смерти. Если бы мы были издателями, стали бы мы издавать «Mein Kampf» [279]?

У. Э.: В некоторых странах существуют законы, направленные против отрицания Холокоста. Но есть разница между правом не публиковать книгу и правом уничтожить уже опубликованную книгу.

Ж.-К. К.: Вдова Селина, например, всегда препятствовала переизданию «Безделиц для погрома» [280]. В какой-то период, помню, эту книгу было невозможно найти.

У. Э.: Для моей антологии «История уродства» я выбрал отрывок из «Безделиц» по поводу уродства еврея с точки зрения антисемита, но, когда издатель попросил у держателя прав разрешение на перепечатку, вдова ему отказала. И тем не менее эту книгу можно найти в Интернете в полной версии — разумеется, на нацистском сайте.

Я рассказывал о сумасшедших, настаивающих на хронологическом первенстве своих национальных языков. Но вот вам, пожалуйста, еще один кандидат, который в свое время постулировал истины наполовину верные, наполовину сомнительные. Во всяком случае, его считали еретиком, и он чудом избежал костра. Я говорю об авторе «Prae-Adamitae» Исааке де ла Пейрере [281], французском протестантском писателе XVII века. Он утверждал, что миру не шесть тысяч лет, как написано в Библии, потому что в Китае были найдены родословные, доказывающие, что мир существует дольше. Поэтому миссия Христа, пришедшего искупить первородный грех человека, касалась лишь иудейского средиземноморского мира, но не других миров, которые не были затронуты первородным грехом. Это похоже на те проблемы, что поднимались либертинами [282]по поводу множественности миров. Если гипотеза о множественности миров верна, то как объяснить тот факт, что Иисус Христос пришел на Землю, а не куда-нибудь еще? Если только не вообразить, что он был распят на множестве планет…