— Мне это необходимо.

Я понимала, что лишняя в этом разговоре, но мужчины сами виноваты. Вместо того, чтобы обсуждать непонятные дела в общественном месте, могли бы вернуться к себе в кабинет.

Мое выражение лица было воспринято правильно. Волков извиняюще поклонился, Преображенский молча раскрыл папку, подписал документ и вручил обратно мужчине:

— Вступит в силу через месяц после дедлайна. И даже не спорь. Я все еще надеюсь, что ты одумаешься… — Виктор ничего не ответил и молча направился в сторону лифта, скрываясь за высокими дверьми оборудованной кухни, — а теперь вернемся к другому разговору…

Повисло напряженное молчание. Я замерла, надеясь, что в итоге Преображенский одумается и займется своими важными делами, но ошиблась.

— Так и будем в молчанку играть? У меня сегодня больше встреч нет, я свободен.

— Значит, у вас появилось свободное место в графике, которое можно провести с пользой.

— Смирнова Мария Олеговна. Я спрошу в последний раз. То, что было сказано вами в мой адрес — серьезно?

Я просто кивнула в ответ, проклиная себя за длинный язык. Еще ни разу в жизни я не разговаривала с начальством в таком тоне и на такую тему. Никогда не позволяла себе лезть не в свое дело, да и к тому же оценивать чью-то личную жизнь, которая меня вообще не касается.

— Александр Сергеевич, простите. Меня не касается ваша личная жизнь, и я не имею права обсуждать ее. Больше такого не повторится…

— Это я уже понял, судя по румянцу на щеках. То, что ты испытываешь стыд — хорошо. Но ты так и не ответила на мой вопрос — что именно не понятно? — Вот пристал! Да если я отвечу — меня тут же уволят со скандалом, а такого допускать никак нельзя! — Мария Олеговна…

— Простите, но вы не в моем вкусе, — раз… два… три… Вдох-выдох…

— Значит у вас отвратительный вкус.

— Может быть.

Вновь молчание. Внутри все сжалось, из-за пристального взгляда хотелось опустить голову, что я и сделала, не выдержав такого напора.

Все это время он пристально смотрел на меня, словно впервые увидел. Взгляд раздраженный, u но в тоже время его нельзя было отнести к тем, которыми обычно «убивают» из-за возникшего гнева.

— Напомните мне, почему вы пришли к нам работать? — Точно уволит. Я собиралась уходить, но не так. Если меня выгонят с работы из-за этой истории, я еще долго буду мучиться из-за чувства стыда.

— Потому что в тот момент у меня были серьезные финансовые проблемы.

— И как ваши финансовые проблемы на данном этапе жизни? — Голос с нотками издевки. Нет, чтобы сразу высказать все, что думает. Так нет же, он явно собирается издеваться.

— Они не изменились.

— Тогда почему вы написали заявление? Вам мало платят в нашей фирме?

Его удивление понятно — мне платили за статьи и работу с текстом намного больше, чем в других подобных фирмах, но дело не в этом…

— Потому что мне необходимо вернуться в свою профессию. Я не смогу работать в вашей фирме и совмещать с основным видом деятельности.

— И чем ты занимаешься? Пишешь для других фирм, работаешь переводчиком? Сочиняешь, творишь, думаешь? — Насмешки, упреки… Презрение в голосе… Странно, в моем личном деле все подробно написано, но судя по всему, он его не читал, иначе бы не говорил подобных слов. Хотя, может быть, раньше он просто не замечал меня…

— Вообще-то я врач. — Когда Александр Сергеевич злился, он всегда переходил на «ты». Эта особенность его общения с людьми помогала определить, в какой момент стоит заткнуться.

— Хреновый из тебя, видимо, врач получился, раз решила статьи для фирмы писать… — Он не дал ответить. Если честно, я и не собиралась, потому что все, что я хотела высказать в данный момент, больше походило на оправдание. — Свободна! Я ухожу сегодня, можешь закончить работу дома.

Я молча вышла в коридор, дождалась, когда начальник выйдет из своего кабинета с личными вещами и скроется в дверях огромного, дорогого лифта.

Как только зал опустел, я не выдержала.

Слезы текли градом, огромными каплями падая на поверхность деревянного стола. Сдержать внутренние эмоции стало чем-то невозможным. Все тело трясло, дыхание сбивалось. Так хотелось домой, укрыться одеялом, спрятаться в шкафу, как в детстве, и плакать. Плакать так сильно и чтобы никто не видел.

Знал бы он, сколько сил было потрачено для получения профессии, знал бы он, как я люблю то, что я делаю и восхищаюсь своей работой, знал бы он, как дорого мне обошлась ошибка, связанная с браком. Знал бы он, что врач не может работать на дому, сидя в декрете с ребенком на руках. Хотя ему-то что… Он никогда не поймет… Ему и не надо…

Собрав вещи, сложив бумаги в нужные папки, я постепенно успокоилась, привела себя в порядок и зашла в лифт, уткнувшись лицом в зеркальную стену.

После слез всегда начинает болеть голова. Ненавижу плакать…

При выходе из здания фирмы, я заметила дорогой автомобиль, отъезжающий с парковки. Начальник как всегда выглядел идеалом большинства женщин. Он с улыбкой разговаривал с кем-то по телефону, встретился со мной взглядом, на мгновение замер и отвернулся, стараясь найти что-то в дорогом кожаном портмоне.

Плевать. Он не знает моей истории и не узнает. И работать мне осталось у них не долго. Потом наши дороги не пересекутся — разные слои общества, так что хватит реагировать на слова человека, чей образ жизни и идеология не совпадает с собственными взглядами на жизнь…

Правильные слова, но побороть эмоции куда сложнее, чем повторять про себя простые истины.

Дорога домой не заняла много времени. Съемная квартира находилась недалеко от главного офиса, так же как и ясли.

Быстро поднимаясь по лестнице небольшого садика, я открыла яркие двери, разрисованные детскими пальчиками, и увидела дочку.

Совсем маленькая, с широкой, счастливой улыбкой. Ее русые волосы блестели в свете яркого солнца, глаза лучились счастьем и рот был полон украденным со стола печеньем… Моя сладкая прелесть…

— Мария Олеговна! — Воспитательница обреченно сникла. Попытки обуздать дикий аппетит, не привели ни к какому результату, — Анечка с каждым днем меня удивляет все больше… Сегодня она повторила электронный код на двери, что вела к кухне и с неимоверным наслаждением добралась до корзины с печеньем… Я наблюдала за ней, не понимая, как ребенок ее лет смог запомнить такое число… Печенье мы благополучно перепрятали, но как оказалось, ваша дочка делает запасики…

«Результат» невинно хлопал глазками и улыбался алыми губками, усыпанными крошками. Я рассмеялась, наблюдая за тем, как Аня вновь открывает свой «клювик», требуя положить в него что-нибудь вкусненькое. Причем чаще всего это чудесное создание требовало мяса…

Я нежно обняла дочку, поцеловала в щеки, растрепала волосы на макушке и собрала ее для возвращения домой, прощаясь с воспитателями.

— Какая же ты у меня потрясающая девочка!

Она бегала и смеялась, собирала камушки и складывала их в детскую плетеную корзинку. Мы наблюдали с ней за голубями, кормили печеньем дворовую собаку, мирно спящую под лавочкой возле подъезда, рисовали на песке длинными палками и учились считать машины. Получалось с большим трудом, но ведь все еще впереди!

Вскоре в одном из кафе, имеющем выход на улицу, заиграла музыка. Приятная, очень красивая мелодия переплеталась с мужским бархатным голосом. Играл блюз, самый настоящий — классика! Этот чарующий голос с некой хрипотцой просто сводил с ума и дарил истинное наслаждение. Аня тут же оставила голубя в покое, перестав отнимать у обалдевшей птицы сухарик, и стала танцевать. Просто кружилась, смеясь во весь голос, поднимала вверх ручки, переминалась с ноги на ногу и вновь кружилась.

Я тоже поддалась порыву и присоединилась к Ане. Мы кружились вместе, подпевали слова песни, которые слышали впервые — получалось не очень, но это не важно.

— Я смотрю, вы сегодня рано! — Хозяин кафе был еще и поваром. Сергей готовил потрясающие отбивные, неимоверной красоты пирожные. Кофе в его руках превращался в напиток Богов, аромат которого просто сводил с ума… — Может чашечку ароматного Латте? Или сегодня чего покрепче, например… Эспрессо?