— Нет, это наши с ним отношения. Я должна объясниться… Но ты не уходи далеко…

Когда мы подъехали к главному зданию компании, Виктор нежно поцеловал мне руку, подмигивая при этом. Уже в холле я осознала, что происходит что-то странное. При виде меня многие незнакомые девушки замирали — кто-то смотрел с презрением, кто-то с ехидством, кому-то я была совершенно безразлична. Больше всего мне нравилась третья категория людей. Виктор так же обратил внимание на реакцию окружающих, хотел подняться к брату вместе со мной, но я его остановила — слухи слухами, а работать надо. И встреча с Преображенским неизбежна…

Когда я вышла на нужном этаже, то мгновенно замерла на месте, не в силах пошевелиться.

Розы… Огромное количество алых роз было расставлено вокруг моего рабочего места. В воздухе витал невероятный, очень вкусный и приятный аромат свежих цветов… Преображенский явно ждал моего прихода…

Все мгновенно стало еще хуже…

Теперь понятно, почему женщины были так недовольны моим появлением. Только слепая не заметит такое огромное количество роз и то, если у нее проблемы с обонянием…

Цветочные композиции действительно очень красивы. Длинные тонкие ножки, срезанные шипы и пышные яркие сочные листья…

Мужчина стоял ко мне спиной, но как только обернулся, улыбка с его губ исчезла практически мгновенно…

— Это не та реакция, которую я ждал, — честно признался Александр и аккуратно поинтересовался, — тебе не нравятся розы?

— Очень нравятся… — прошептала я. Кому они могут не нравиться? Они прекрасны, невероятны и безумно красивы… И еще их так много… Я никогда не видела столько алых бутонов в одном месте…

— Тогда что не так, Маша?

Я вжала плечи, хотела сбежать как самая последняя трусиха, но понимала, что это все будет выглядеть очень глупо и по-детски.

— Маша, — Преображенский подошел совсем близко, но я так и не смогла отвезти взгляда от цветов. Они гипнотизировали не только своим видом, но и эмоциями, что вызывали. Все стало еще сложнее — как после такого объяснить человеку, что он тебе не нужен? Что ты любишь другого? Но и тянуть нельзя — так я сделаю всем только хуже, и себе в первую очередь. Я не имею права тратить чужое время, занимать не свое место…

— Александр… Сергеевич… — даже голос изменился… Стал очень тихим, обескураженным, — мне нужно кое-что сказать…

Мужчина мгновенно напрягся, не отводил от меня взгляда, ловил каждое движение, а затем окончательно поверг меня в шок:

— Ты с ним… — это был не вопрос. Это было утверждение, — ты с ним… Ты с братом…

Я лишь кивнула. Слова застряли в горле — я видела, как изменилось его лицо, как недоумение уступило место злости и ярости… Лишь мгновение … Всего лишь вспышка и полетели осколки… Он молча ударил кулаком по стеклянной вазе. Она разлетелась вдребезги вместе с цветами, которые тут же упали на мокрый пол.

— Почему?

Шепот, еле различимый, и дикая ярость… Она распространялась по всему этажу. Преображенский изменился — его взгляд стал острым, едким, наполненным ненавистью и дикой злобой. Мускулы напряглись, кулаки сжаты до такой степени, что побелели костяшки пальцев…

Я сделала глубокий вдох и ответила:

— Потому что я не вижу рядом с собой никого другого.

— Ты просто узнала, кто он, — Преображенский едко расхохотался, — просто узнала… Так и скажи, что деньги привлекли, а то заладила одно и тоже… «не вижу никого другого рядом». Смирнова, ты такая же, как и все остальные. Просто признай это…

— Я понятия не имею, кем работает Виктор, — я поняла, сейчас мне нужно набраться смелости и терпения… Отборная брань будет еще долго идти в мой адрес, и работать я тут точно не останусь. В этом уже просто нет смысла. Преображенский не даст… — и то, что я сказала — правда.

— Понятия не имеешь? — Вновь странный едкий хохот, — да неужели? То есть ты хочешь сказать, что даже не догадываешься? То есть, по-твоему, это нормально — прилететь на родину с одним мужиком, с которым ночевала в одном доме, а переспать с другим, который просто оказался богаче? Ты раньше не знала о его должности, поэтому и не торопила события, так?

— Ты просто хочешь найти причину, чтобы меня унизить. Ищешь повод, чтобы оскорбить, чтобы объяснить себе, почему выбрали не тебя. Я понятия не имею, кем работает Виктор. Но я вижу, как он относится ко мне и к моей дочке. Это намного важнее.

— К дочке он относится? Ты совсем дура? Да наплевать ему на твою Аню! Ни один нормальный мужик не полюбит, как ты об этом мечтаешь, чужого ребенка! В отличие от него я об этом говорю открыто и не скрываю своего отношения, я не обманываю тебя! Хватит жить в иллюзиях. Надеяться на сказки и принца на белом коне! Не прискачет, Маша!

— Что ты можешь знать о любви к ребенку, когда твой родной сын понятия не имеет, что такое родительская любовь? — Преображенский бил по самому больному, и на это он не имел права. Хотелось орать, но я не могла себе позволить так себя вести. Необходимо просто пережить этот момент, держать себя в руках и не упасть лицом в грязь. — Не суди других по себе. Я видела твое отношение к Игорю и сказала все, что думаю по этому поводу. Если Виктор меня обманывает — значит, я наступаю на те же грабли. Я не выхожу за него замуж, я понятия не имею, что будет дальше, но одно я знаю точно. Сейчас я хочу быть рядом именно с этим человеком.

— Рядом с ним? — Человек менялся на глазах, становился злым, в какой-то степени безумным. — Рядом с НИМ? Знаешь что, Смирнова. Вся твоя напускная возвышенность уже вот тут у меня! — Александр показал рукой на горло, лицо при этом исказилось гримасой презрения и ярости. — Строишь из себя недотрогу, которую обидели, одну с ребенком оставили! Ты сама во всем виновата, мужик просто так не изменяет, тем более не сбегает на все четыре стороны, когда его жена беременна! Так что засунь куда подальше свою…

Звук удара эхом разлетелся по залу, после этого наступила гробовая тишина, нарушенная лишь одной фразой:

— Закрой свой рот. — Каждое слово, что было выплюнуто в мою сторону, вызывало панику и лютую обиду. Больно. До безумия больно. Сердце сжалось, будто бы остановилось… Ком в горле… На глазах наворачиваются слезы, я чувствую, как они обжигают кожу на щеках, как становится трудно дышать — дыхание не ровное, прерывистое… Такое состояние всегда предшествует панике или истерике… — И извинись.

Виктор появился внезапно. Из-за того, что я пыталась побороть панику, я не слышала его шагов, не замечала и не чувствовала постороннего движения… Даже его запах не смог вывести меня из этого отвратительного состояния. Преображенский очнулся, он выпрямился во весь рост, растирая нижнюю челюсть, посмотрел на нас и ответил:

— Прошу прощение, Мария Олеговна. И удачи вам…

Он молча развернулся и зашел в свой кабинет, хлопнув при этом дверью. Что происходило там, внутри, я могла лишь догадываться. Судя по звукам, Александр устроил самый настоящий погром, который резко сменился тишиной.

— Не слушай его, Маш, — меня всю трясло от внезапного холода, остановиться было просто невозможно. Виктор накинул мне на плечи свой пиджак, он что-то говорил, пытался объяснить, но я его не слышала. Затем он просто повел меня за собой. Мы молча вышли из здания, сели в машину и только после того, как услышала рев двигателя, я осознала, что уже давно нахожусь не в офисе.

— Маша, — голос Виктора мягкий, обеспокоенный, — не принимай все настолько близко, прошу тебя. Он на эмоциях всегда говорит много плохого. У нас не простая ситуация, но мы справимся, я тебе обещаю. Маша, я рядом, я с тобой. Поверь мне, я никому не позволю тебя обижать.

— Он меня теперь уволит, — вздохнула я с грустью, — но это закономерно…

— Не уволит. Он не твой начальник, вообще-то.

— В смысле? — Я совершенно запуталась, но не мудрено. — Он же меня на работу тогда принимал, мы все бумаги подписали. Он же здесь самый главный…

— Не волнуйся по этому поводу. Тебя не уволят. Это что, все, о чем ты сейчас переживаешь?