– Ну, теперь можно и поговорить, – ласково улыбнулся он корчмарю, чье лицо исказила гримаса страха, а глаза уже не просто бегали, а лихорадочно метались между нами и дверью заведения.

– О чем? – с трудом выдавил хозяин, не решаясь взглянуть на наставника.

Я ощутил краем сознания, как бесчувственное тело, боги знают сколько времени пролежавшее в углу, закопошилось за нашими спинами, пытаясь подняться на ноги. Ему это удалось.

– Они тут все заодно! – с трудом ворочая языком, заревело оно, бросаясь к нам. – Что вы сделали с сыном?

Я ловко перехватил пьяницу и усадил рядом со связанным, фиксируя руками его конечности и стараясь не морщиться от мощного перегара.

– Вот и расскажи нам обо всем, драгоценнейший корчмарь, – Учитель Доо выглядел как добрый отец-исповедник из храма Смерти. Только белой налобной повязки не хватало. – А мы проверим, правду ты говоришь или нет.

– Да! – рыкнул пьяница, оказавшийся еще не старым, но уже изрядно потасканным мужичонкой. Лицо украшали многочисленные синяки разной степени зрелости. – Не смей врать, Тарна. Хватит гневить Солнце!!!

Корчмарь стал торопливо, захлебываясь словами, излагать грустную историю поселения.

Не менее года прошло с тех пор, как в маленькую уютную деревеньку Муле прибыл почтенный господин из далекого далека – столицы Канамарки или даже самой империи. Он принес в деревню благую весть. То, как построена жизнь провинции, – сказал он, – противоречит истинному порядку вещей, и чтобы привести ее в гармонию, начать нужно снизу, с самых что ни на есть народных корней. Необходимо исправить все заблуждения, которым подвержены крестьяне. Если управляешь – управляй, и не занимайся иными, несвойственными правителю делами, если подчиняешься – подчиняйся. Сын должен быть сыном, вести себя как сын и исполнять обязанности, возлагаемые на него, а отец – отцом. Если ты беден, значит, не стоиткопить гроши под подушкой и не набивать закрома, а если богат – можешь и дальше приумножить богатство.

Поскольку сопровождал почтенного господина отряд крепких ребят, крестьяне вынуждены были согласиться с тем, что сильный имеет право насадить истинную справедливость силой. Управляющий поначалу возражал, предлагая послать запрос о допустимости изменений жизни деревни в администрацию провинции, но красноречивый оратор убедил его в том, что документ нужно составить по всем правилам… а потом этот вопрос больше не поднимался. Да и чиновник все реже выходил во двор своего с каждым днем хорошеющего особняка, а когда выходил – был, казалось, не в себе.

Постепенно в соседней долине господин Касипома возвел крепость, согнав на работы всех крепких мужиков и молодых девок с окрестных деревень. Самые способные пополнили отряд его бойцов. Построение нашего мира, – говорил он, – требует защиты от тех, кто не согласен с необходимыми изменениями. Конечно, чиновники и мытари империи привыкли беззастенчиво нарушать справедливый порядок вещей, и с ними придется сражаться за право жить по-новому. Но не сейчас. Сначала нужно окрепнуть, стать сильнее. И для этого каждый должен нести отмеренную ему ношу.

С тех пор как численность населения уменьшилась, основная тяжесть крестьянского труда легла на плечи стариков и женщин. Естественно, они не могли сделать многого, и хозяйство постепенно приходило в упадок. Касипома же не торопился отпускать мужчин и девушек по домам, используя их для собственных нужд. Накопленные деньги и припасы тоже постепенно переходили в его владение, ибо он доказал свое «право» обладать ими. Немало перепадало корчмарю, ибо бойцы новоявленного хозяина регулярно спускали монеты на выпивку, да росло подворье чиновника, который по своему статусу не должен быть бедным. Окрестные поселения захирели, народ окончательно обнищал, а лица насаждающих справедливость становились все шире и румянее…

– Просветленный Касипома всегда творил справедливость, – нервно оглядываясь, частил корчмарь Тарна. – Он ловил безумных бродяг. Эти-то шли в проклятую долину, будто там медом намазано. Отбирал у них деньги и наказывал строго. Он закрыл к ней проход. Он сделал нас сильными…

– И богатыми? – уточнил Учитель Доо.

– Я помогал ему и его бойцам, – закивал Тарна. – Привозил из города доспехи и оружие, вкусную пищу, пасту из листьев волшебного кустарника… Кто-то стал богатым, а кто-то платил за защиту.

– Почему не доложил в управу о происходящих здесь… преобразованиях? – голос Учителя Доо звучал очень строго.

– А зачем? – заюлил корчмарь, заискивающе улыбаясь. – У нас ничего плохого не происходит. Все хорошо. Остальные просто позавидовали бы нам. Просветленный Касипома дает нам право свободно решать свою судьбу...

– Что вы сделали с моим сыном? – покачиваясь и вцепившись в нечесанные волосы вновь вопросил замызганный пьяница.

– Ты сам видел: жив твой сын, – с нотой презрения в голосе ответил корчмарь и пояснил для нас. – Это отец нашего управляющего. Совсем опустился, спился и несет всякую чушь. Я его, по доброте душевной, подкармливаю тут иногда. Обычно он просто бродит по деревне, мешает людям работать своей брехней.

– Пойдем к нему, – пьяница умоляюще схватил меня за руку. – Пойдем! Вы сами увидите: с ним что-то не так.

Мы поднялись из-за стола, поддержав под локти с трудом стоящего на ногах жалобщика, отвязали от лавки и заперли в чулане корчмаря и вышли на улицу.

– Меня не пускают к нему. Гонят. С ним два мордоворота поселились. Я прихожу, а они, такие... иди, грят, отсюда, видеть тебя не хочут!... Как же не хочут? – растерянно бормотал проводник. – Как же не хочут-то? Мой мальчик всегда был хорошим. Он грамоту знает, на чиновника учился. Вернулся сюда, ко мне. Чтоб старость мою беречь. Женился. Детей только боги не дали. Так как же не хочут? – всхлипнул и шумно высморкался. – Не выходил он нынче. И жену, ласточку, не видать давно.

– А что соседи? Так ничего подозрительного и не заметили? – удивился Учитель Доо, поддерживая пьяницу в вертикальном положении.

– А у остальных будто глаз нету! Не выдумывай, грят, господин истину несет. Твой сын помогает и в деньгах купается... – он выпрямился и яростно погрозил кулаком деревне. – Да сдались они, эти деньги! Пропади они пропадом!

За нами следом увязался сначала один старичок, с трудом волочащий ноги, потом к нему присоединился второй, еще более немощный – видимо, они уже не могли работать на полях, затем из убогой хижины выползла парочка любопытствующих бабулек… Когда подходили к дому чиновника, наша процессия была не такой уж и малочисленной.

– Ой, как-то тут все не так… – прошамкал согнутый возрастом дед, щурясь в проем распахнутой двери.

– Уйди с дороги, старый! – наш проводник с неизвестно откуда взявшейся силой растолкал зевак и ринулся внутрь.

Дом, снаружи выглядящий как конфетка, внутри оказался затянут плесенью и паутиной. Сквозь сильный запах экскрементов и рвоты просачивался гнилостный сладковатый аромат. Учитель Доо решительно прошагал через разгромленную прихожую в комнату, предназначенную для отдыха всей семьи, как это принято в Канамарке. На широком низком диванчике, изгаженном испражнениями, лежал хозяин, раскинув руки. Он был мертв. Возле головы валялась подушка, намекая на способ умерщвления. Тело было облачено в вонючие лохмотья, но еще не подверглось тлену, а странный запах исходил из кувшина, стоящего на столике у дивана. Учителю Доо даже не пришлось приближаться к нему, настолько силен и характерен был аромат.

– Вытяжка из листьев бака-бало, – моментально определил он. – Сильнейшее обезболивающее и галлюциногенное. Вызывает привыкание. Те, кто постоянно употребляют его, навечно поселяются в иллюзорных мирах, пренебрегая реальностью. Теперь становится понятен «странный вид» молодого господина и его нежелание видеть отца. Он, скорее всего, просто забыл о родителе.

Между тем пьяница, горестно оглаживающий волосы мертвого сына, встрепенулся:

– А где Кхалла? Где наша ласточка?

Женщину нашли в подвале. Ее тело в разорванной одежде, после побоев и надругательства при жизни, просто бросили на каменный пол среди бочек, из которых выпили все вино. Судя по состоянию, она погибла не сегодня. Когда? Сложно было определить: в сухом воздухе гор процессы разложения протекают иначе, чем в низинах. И все это время ее супруг не вспоминал о ней… или ему не позволяли вспомнить. Те два «мордоворота», о которых рассказывал нам пьяница, были повинны в том, что здесь случилось. Сегодня они бежали, убив последнего жителя разграбленного гнезда. Я уверен, что они исполняли приказ Касипомы следить за тем, чтобы чиновник не пришел в себя, но остальные бесчинства – на их собственной совести.