– А я так смогу? – от открывающейся перспективы захватило дух.

Если есть шанс незаметностащить у сестрицы Гаури ее любимую ночную сорочку, вечером, когда она будет готовиться ко сну... визгу будет!!! Почему у Гаури? Потому, что эта зануда вечно меня шпыняла.

– Скорее всего, не сможешь, мой юный друг. Вспомнил свое новое имя? Ты не зря носишь его. Мы с Дэйю обсудили твои сложности с управлением реальностью и пришли к выводу, что способности менять мир у тебя ограничены проклятием.

– Но кто и когда успел меня проклясть? – чашка дрогнула в руке, капли чая обожгли колено.

– Это родительское проклятие... оно не снимается, – предвосхитил Учитель мой следующий вопрос.

– Но... – я не верил своим ушам, – почему? За что?!! – обида сдавила горло. – Прости... – скомкал извинения и стремительно выбежал вон.

Я не помнил, как пересек оба дворика, как ворвался в свое крыло дома. Взлетел по лестнице, стремясь укрыться в спасительном полумраке спальни. Запнулся о верхнюю ступеньку и пропахал носом жесткий самшитовый пол. Падение отрезвило и обуздало поток чувств, захлестнувших рассудок. Бессильно прислонился к стене галереи. Подобрал с пола выпавшую из ослабевшего пучка шпильку. Шпильку «Расцветающего пиона»... шпильку пятнадцатилетия. Если меня проклял отец, то шпильки «Аромата сливы», которую вручают в восемнадцать, не видать как своих ушей. Кто решится иметь со мной дело, если совершеннолетие не будет подтверждено родом?.. Я так и останусь недоговороспособным «вечным ребенком», балластом общества и иждивенцем семьи... А ведь к этому все идет!

Последний нелегкий разговор с отцом помню от первого до последнего слова. О, как я был великолепен в дерзновенности своей! В его же взгляде впервые вместо снисхождения отразились презрение и гнев.

– Нет! – бросил я твердо и решительно в лицо растерявшемуся главе семьи. – Я не собираюсь больше зубрить нудные «Поучения» Учителя Мина и все эти проклятые клановые науки. Можете уволить наставника Борегаза!

– А что же собираешься делать? – он чуть улыбнулся, не желая верить очевидному.

– И не собираюсь жениться! – не унимался я, чувствуя себя боговдохновенным проповедником перед толпой трепещущих язычников. – Я не собираюсь строгать сопливых детишек на благо семьи и рода...

– Так что ты хочешь? – голос отца был холоден и строг.

– Я... гхм, – пришлось откашляться, – я хочу свободы. Я хочу узнать мир. Все-все в этом мире, а не только финансы и законы. Я хочу просыпаться, когда выспался, обедать, когда голоден, читать, когда захочется умных мыслей. Я не желаю всю жизнь бегать по свистку. Я хочу сам выбирать, как мне жить.

– А долг?.. Долг перед семьей, – зачем-то уточнил, ибо и так понятно, что кроме семьи никто больше не вправе обременить человека долгами.

– А я просил?

– Этого никто не просит. Просто исполняют.

– Произвол! Это просто произвол и мракобесие. Я! Не! Про! Сил! – эти слова прозвучали именно так весомо, как и было задумано.

Но сам темпераментный взмах руки был уже лишним, потому что смел лежащие на рабочем столе бумаги.

И вот тогда меня придавил тот новый, незнакомый отцовский взгляд:

– Да будет так.

На следующий же день держал путь к «Дому в камышах»: желания исполнились, свобода завоевана. Но кое о чем я забыл. Забыл пожелать у Судьбы способности менять то, что подвластно изменению. Видеть – смог, знать – буду, а вот исправить что-либо в происходящем мне уже не под силу. Аль-Тарук Бахаяли... «Не оставляющий следов». Я похолодел, осознав истинный смысл нового имени.

Учитель Доо поднялся вслед за мной по лестнице.

– Подвинься... – опустился рядом легко, как пушистое облачко, – ты не смог разрубить нити, привязывающие к иному миру Малиновую Тетку, ты не управлял превращением кота в фетча – все сверхъестественные события развивались сами по себе, без твоего участия. Мой пергамент-контракт на обучение не отразил твоей сущности, Аль-Тарук, а он используется именно для этого, – он загибал пальцы, перечисляя приметы моей бесталанности. – Отец, скорее всего, не собирался проклинать тебя, это получилось случайно. Порой сказанное в сердцах слово приобретает свойства императива... ну... начинает управлять жизнью человека. Так бывает, когда сталкиваются разнонаправленные потоки энергий... так творятся нити новой судьбы.

– То есть, я совершенно бесполезен?

– Кому ты хочешь стать полезен? – ответил Учитель Доо вопросом на вопрос. – Если ты полезен, то себе уже не принадлежишь. Красоту твою заберут любующиеся, ум присвоят вышестоящие, силу мышц и крепость тела используют сражающиеся. Даже магические умения найдут в них нуждающихся, и ты будешь принадлежать им, а не себе. Служение ведет к опасности, интригам и погибели. Высказывание мыслей ведет к подозрениям и ненависти несогласных... Мысли будят сомнения, а люди ненавидят тех, кто заставляет их сомневаться в своей правоте, – он грустно усмехнулся. – Высшее проявление искусства «единой нити» не тревожит мироздание излишними трепыханиями. Мир сам потянется тебе навстречу. Бесполезность для других означает великую пользу для мира, ведь тогда никто не стоит между им и тобой. И тебе доступен этот путь.

– Бессмысленный и бестолковый... – расстроился я. – Чему же ты сможешь меня научить?

Учитель Доо лишь улыбнулся.

– Скоро узнаем.

И я снова до ночи тренировал «единую нить» и совершенствовал знание храмового наречия.

Утром следующего дня сразу после завтрака в дверь снова постучали. Должен заметить, что после долгого одинокого существования у меня началась даже слишком насыщенная общественная жизнь. На пороге стоял один из обитателей квартала Ворон. Я встречал его изредка на узких улочках и хорошо запомнил. Это был пожилой Шип-Пиккья, с терном на татуировке и повадками наемного убийцы, как их описывают в романах. Сейчас он был одет в старый, но еще вполне приличный костюм для визитов, поэтому пригласил его в зал для приема гостей, незаметно смахнув с ручки двери паутину.

– Мое имя ничего не скажет Вам, уважаемый Иса, но когда-то я служил Вашей семье... – начал он, удобно устроившись в пыльном кресле.

Я сгрузил с принесенного из кухни подноса традиционный чай.

– Угощайтесь, благословенный Судьбою гость, – подвинул в его сторону чашку и кивнул на вазочку со сладостями, мысленно возблагодарив «БакОлейную лавку». – Надеюсь, моя семья была хорошим нанимателем.

– Между нами нет недопониманий, – кивнул с достоинством, но к угощению не притронулся, – поэтому я вновь выполняю их поручение...

Он передал мне небольшой саквояж, до этого мирно стоявший у ножки кресла.

– Здесь Ваше содержание на следующие шесть месяцев и письма родных, – пригубил чай и даже не поморщился, а ведь заваривал его я сам. Хорошая выдержка. – Могу ли узнать, кто поселился с Вами в этом доме? Есть ли проблемы?

– Нет, – заел терпкую горечь напитка конфетой из сладких бобов, – проблемы у меня в данный момент отсутствуют. Семье передайте, что беспокойства по поводу моей судьбы испытывать не стоит. Я продолжаю обучение по своему собственному разумению и графику, с тем учителем, который меня вполне устраивает.

– Вы обучаетесь клоунаде? – язвительно осведомился визитер.

Я был шокирован бестактностью замечания и практически откровенным признанием в слежке, поэтому ответил сухо:

– В том числе.

– Простите, – гость склонил голову, – но все же присутствие постороннего лица в уединенном доме с несовершеннолетним... это несколько неосмотрительно, не так ли?

Я мучительно искал объяснение, способное удовлетворить сурового Шипа, а через него и всю мою занудную семью... и не находил его. Но на помощь своему косноязычному ученику, неслышно ступая мягкими тапочками, пришел наставник.

– Доброе утро, – удержал меня от демонстративного поклона, надавив на плечо. – Сиди, Аль-Тарук.

Он опустился в пустующее кресло и властно посмотрел на визитера:

– Не кажется ли Вам, что врываться в чужой дом лишь для того, чтобы упрекнуть его хозяина, – несколько невоспитанно? Вы можете подтвердить Ваши полномочия?